Голос Джона Амиеля возвращают ее в реальность.
— Разумеется, последнее слово остается за продюсерами, — говорит режиссер, более не в силах притворяться.
Ему не хотелось обидеть Стейси, но… черт, похоже, он облажался. Понятное дело, с его стороны это не что иное, как трусость — пытаться переложить ответственность за свое решение на других. Стейси не дурочка, она наверняка поймет, услышит за его невнятными оправданиями то, что он на самом деле хочет сказать.
Однако Стейси его не слышит. Она занята тем, что отрезает еще один кусочек, кладет его на язык, прижимает к нёбу, подавляя сладостный стон, пока этот кусочек под действием слюны растворяется, просачиваясь между языком и молярами дальше в ротовую полость. После чего вновь кончиком языка собирает его в сладкий комок, который, зажмурившись от удовольствия, давит о передние зубы, слизывает и, пару раз пожевав, отправляет в пищевод.
— Тебе непременно нужно познакомиться с Сэмом и Джудит, — произносит Амиель.
Это его знакомые, вернее, деловые партнеры. Супружеская чета с двумя детьми и собакой. Или с одним ребенком и двумя собаками? До него неожиданно доходит, что Стейси сейчас нужно нормальное человеческое окружение. Обычные, нормальные обеды. Вещи. Потому что иначе эти акулы неизбежно набросятся на нее. Она находится здесь уже — сколько? пару недель? — какое-то время и уже обзавелась секретаршей и личным тренером. Стейси рассказывала ему — еще до того как принялась терзать эту несчастную вафлю — про стиль своей жизни в Лос-Анджелесе, про то, как одна встреча, которая началась как прослушивание, вылилась в нечто, напоминающее интервенцию.
— Ты обязательно должна сходить к ним, — настаивает режиссер.
Стейси не слушает его. Сделать прием пищи гармоничным может лишь горчица. Она готова есть ее ложками. Она обожает эту избитую фразу — есть ложками. Есть в ней что-то такое игривое. Она отражает ее собственное восприятие горчицы. Резкий, кисловатый вкус, целые хрустящие зернышки, а взять дижонскую горчицу с обилием вкусовых оттенков! А американская, которую мы каждый день бездумно вылавливаем из пластиковых бутылочек? По консистенции она как мягкое мороженое!
Стейси прячет руки под стол, переплетает пальцы и пересчитывает костяшки, как будто это два калькулятора китайского производства.
Сегодняшняя встреча важна для нее, не надо про это напоминать. Она непременно станет звездой. Главное, продержаться еще немного. Стейси не станет просить горчицы. Вместо этого — когда Джон Амиель случайно отвернулся в сторону — она отправляет в рот крошечную щепотку соли.
7 августа, понедельник
Прошло три месяца
Стейси Чавес уволила своего личного тренера. Вместо этого каждый будний день в четыре утра, после завтрака, состоящего из сока сельдерея и пригоршни мюслей, она отправляется на побережье. Там она останавливает свой автомобиль рядом с поджидающим ее «доджем» — звездно-полосатый флаг на крыше, чрево под завязку набито тренажерами и спортивными снарядами, стоит четверть миллиона долларов. За четыреста долларов в месяц бывший спецназовец Нил Кранц, чемпион 1983–1987 годов, тренер по фитнесу, разрешает ей дернуть за ручку двери. «Додж», совсем как в мультике «Трансформеры», раскрывается, и взору присутствующих предстает его удивительная начинка. Это почти полторы тонны штанг, два блока с грузами, бесчисленные гантели и шесть алюминиевых скамеек для отжимания. Даже если к этому арсеналу добавить ракетную пусковую установку, он вряд ли станет более устрашающим на вид.
На прошлой неделе в течение двух самых жутких минут в ее жизни Стейси удалось сделать тридцать наклонов назад из сидячего положения — это половина того, что требуется от новобранцев спецназа морской пехоты. Она кое-как сумела сделать пятнадцать отжиманий, но Нил засчитал ей только три. Ей нужно было отжаться пятьдесят два раза. Требования нового режима столь суровы, что Стейси чувствует себя полностью разбитой, выжатой как лимон. На прослушиваниях она часто засыпает. Стейси берет телефон с собой в постель, но вчера, уснув в послеполуденное время, даже не услышала звонка.
На прошлой неделе она пробежала две мили примерно за двенадцать минут, чем заработала нужные очки. Чтобы снискать похвалу тренера, ей нужно напрячься и заработать еще пятьдесят дополнительных баллов. Больше всего девушку тревожит усталость. Ее терзают сомнения, сможет ли она соответствовать практическим и физическим требованиям, предъявляемым к актрисе. И не то чтобы Стейси перестали звонить, просто она научилась не брать в голову подобные пустяки. На тот случай, если проявится ее агент, у нее всегда при себе мобильный телефон. Впрочем, в этом нет особого смысла — та женщина все время занята на каких-то деловых встречах.
Еще темно, и песок холодный и сырой даже через подошвы кроссовок. Стейси становится в шеренгу рядом с остальными — всего их в группе восемь человек. Нил вручает ей двенадцатикилограммовый ранец, который называет «половинным весом». Это стандартное армейское снаряжение серого цвета, без ремня, закрепляемого на поясе.
Стейси вот уже десять лет только и делает, что карабкается вверх по карьерной лестнице. Она забыла, что такое беззаботно резвиться, что такое радоваться жизни, пусть даже всего минуту. Стейси не может остановиться. Ей неведомо, что это такое.
По ее собственным меркам то, чего она достигла, не имеет никакой ценности, вот Стейси и выхватывает поражение из челюстей любого успеха. В свои двадцать шесть лет, когда перед ней впервые замаячила перспектива остаться без работы, она ощущает себя старухой — так же добита жизнью, как какая-нибудь сорокалетняя бизнес-леди, поседевшая и изнуренная диетой, вычитанной в модном журнале.
Нил подносит к губам свисток, и группа трусцой устремляется к дюнам.
Стейси кажется, будто она как во сне видит свою жизнь: беспокойный, неизменный, вроде бега на месте, сон о вечно ускользающих достижениях. Главный объект сна — ее тело. Это оно не позволяет ей стать самой первой и самой лучшей. Это оно сковывает ее в пространстве и времени, это оно превратилось в преграду на пути к достижению поставленных целей.
Низко свисающий ранец подпрыгивает, больно ударяя по бедрам. В результате она вынуждена пригнуться. Нил называет это позой спринтера.
Избавься от тела, и ты избавишься от сна. Стейси уже начала избавляться от собственного тела, медленно, унция за унцией, и сейчас чувствует себя более бодрой, чем когда-либо. Новый свисток — и они ускоряют бег. Еще один свисток, и группа падает на песок и начинает отжиматься. Четвертый свисток — бег продолжается. Восходит солнце. Небо становится не то чтобы ярче, скорее его цвет приобретает насыщенность, как будто чья-то невидимая рука одну за другой снимает вуали атмосферы, открывая взгляду ярко-голубое окружающее пространство. Благодаря боли в мышцах в утреннем свете анорексия Стейси уступает место духовному прозрению. Пришло время избавиться от последних остатков плоти. Раствориться до состояния абсолютного «ничто».
Группа добегает до подножия дюны. Нил бросает каждому из своих подопечных по бутылке холодной как лед воды. Рядом с минералкой стоят патронные ящики с влажным песком. Все строятся в шеренгу и берут по ящику в каждую руку. Очередной свисток, и группа устремляется вверх по склону дюны, откуда открывается вид на океан. И снова — стремглав вниз. Никаких остановок, руки, как у горилл, болтаются у колен. Все быстро развернулись и снова бросились наверх.
Воздуха отчаянно не хватает. Во рту появляется мерзкий металлический привкус. Это вкус омертвевших клеток, несвежих жидкостей и шоколадного слабительного. Все тело разрывает боль, как будто рассекая его на составные части. Руки утрачивают контакт со скелетом. Лопатки плывут в диагональных переплетениях мышечной ткани. Икроножные мышцы сгибают ногу. Четырехглавые — помогают отталкиваться.
Небо становится каким-то электрическим, оно насыщенно синее, как мертвый компьютерный экран, с той разницей, что оно не плоское, а трехмерное, глубокое пространство абсолюта. И они снова бегут. Теперь в лицо Стейси дует ветер. Спереди ей холодно, зато спина — разгоряченная и липкая.
Одна миля.
Температурная граница рассекает Стейси на две части, и этот шов дрожит при каждом шаге, при каждом взмахе руки, и ей кажется, будто эти половинки разделяются.
Две мили.
Половинки отшатываются друг от друга в противоположных направлениях. Сморщенное, как чернослив, сердце Стейси пропускает удары. В ее суставах — дрожь: она представляет себе, как хрящи усыхают и бьются о суставные сумки, а все тело превращается в детскую погремушку, в тамбурин из высушенной кожи.
Три мили.
Она ощущает внутри себя какой-то сдвиг, словно кто-то слегка подтолкнул и пробудил к жизни ее спящие яичники. Сморщенное сердце пропускает очередной удар.
