– Это мой младший брат, – объяснил Билл, открывая гардероб. – Не обращай на него внимания, он у нас невоспитанный!
Сонни встал в боксерскую стойку перед старшим братом, но тот лишь игриво повел рукой и вернулся к сборам.
– Он думает, что крутой, – сообщил Сонни. – Еще год, и я поколочу его запросто.
В доказательство он перепрыгнул через спинку кресла, трещавшего под тяжестью книг, и приземлился на ноги, встав прочно и равнодушно.
– Давай пощупаем твои мускулы, – предложил Уэсли.
Сонни подошел и согнул маленькую руку. Уэсли обхватил ее тонкой коричневой кистью и со знанием дела подмигнул, кивая на старшего брата.
– Самое большее – полгода, – заверил он Сонни.
Сонни дико рассмеялся. Уэсли поднялся и медленно надел куртку.
– Когда-нибудь видел немца? – спросил Сонни.
Уэсли сел на краешек большого кресла.
– Само собой, – сказал он.
– Он хотел тебя застрелить?
– Нет, это было до войны, – объяснил Уэсли.
Сонни прыгнул коленками на кресло.
– Все равно! – воскликнул он.
– Нет, – сказал Уэсли.
– А подводную лодку видел?
– Ага.
– Где?
– Видел одну у мыса Хаттерас, она потопила наше судно, – ответил Уэсли.
– А ты что? – взвизгнул Сонни.
– Я спрыгнул с полуюта, парень.
– Ха-ха! Это палуба так называется? Пол лютый!
Глаза Уэсли раскрылись в безмолвном хохоте; он положил руку на голову Сонни и медленно ее покрутил, рыча. Сонни отпрыгнул назад и шлепнул себя по бедрам:
– Бах! Бах! – рявкнул он, показывая пальцами.
Уэсли схватился за грудь и пошатнулся.
– Бах! Бах! Бах! В тебе дыра! – сообщил Сонни, сидя на кровати.
Уэсли поджег новую сигарету и выкинул пустую пачку в корзину. Солнце снова выглянуло, разливая тепло по комнате в неожиданном великолепии послеобеденного золота.
– Мой папа раньше ремонтировал корабли, – продолжил Сонни. – Знаешь моего папу?
– Нет, – признался Уэсли.
– Пошли, – позвал Сонни. – Он у нас тут.
Эверхарт, роясь в гардеробе, ничего не сказал, поэтому Уэсли последовал за Сонни в темный коридор и в другую комнату.
Эта комната выходила во внутренний двор, и никакое солнце не освещало это и в целом-то довольно мрачное помещение. Крупный человек в коричневом халате сидел у окна, куря трубку. В комнате стояли большая кровать, кресло (в котором сидел отец), другое кресло поменьше, гардероб, истертый сундук и старое радио с наружным репродуктором. Это радио сквозь шум помех исторгало слабую музыку.
– Эй, па! – сказал Сонни. – Вот моряк!
Мужчина очнулся от мечтательности и, отчасти ошарашенный, обратил на них покрасневшие глаза. Потом заметил Уэсли и жалко, криво улыбнулся, приветственно махнув рукой.
Уэсли в ответ тоже помахал и сказал:
– Здрасьте!
– Как мальчик? – поинтересовался мистер Эверхарт низким хриплым голосом работяги.
– Хорошо, – сказал Уэсли.
– Билли едет с тобой, а? – улыбнулся отец, уголки его рта опустились и губы обиженно надулись, словно улыбка означала признание поражения. – Я всегда знал, что у парня шило в заднице.
Уэсли сел на край кровати, а Сонни кинулся к изножью и гордо устроился там.
– Это мой младшенький, – сказал отец Сонни, – мне без него было бы довольно одиноко. Все остальные про меня как будто забыли. – Он кашлянул. – Твой-то отец жив, сынок? – продолжил он.
Уэсли положил руку на пестрое покрывало:
– Да… Он в Бостоне.
– Откуда родня?
– Вообще из Вермонта.
– Вермонт? Из какой части?
– Беннингтон, – ответил Уэсли, – у отца там двадцать два года ремонтная мастерская была.
– Беннингтон, – задумчиво произнес старик, кивая, вспоминая. – Я был там проездом много лет назад. Задолго до тебя.
– Его зовут Чарли Мартин, – вставил Уэсли.
– Мартин?.. Я знал одного Мартина из Балтимора, Джек Мартин его звали.
Повисла пауза, и Сонни шлепнул по кроватной раме. Снаружи солнце опять скрылось, погрузив комнату в густой сумрак. Радио плевалось помехами.
Сестра Билла вошла, даже не взглянув на Уэсли.
– Билл у себя? – спросила она.
Старик кивнул:
– Собирается, по-моему.
– Собирается? – воскликнула она. – Только не говори мне, что он правда загорелся этой глупой идеей?
Мистер Эверхарт пожал плечами.
– Ради бога, па, и ты ему разрешишь?
– Это не мое дело – у него своя голова на плечах, – спокойно ответил старик, поворачиваясь к окну.
– Своя голова на плечах! – разгневанно передразнила она.
– Вот именно! – рявкнул старик, сердито поворачиваясь к дочери. – Я ему запретить не могу.
На миг она раздраженно поджала губы.
– Ты же его отец, нет? – крикнула она.
– А, – злобно ухмыльнувшись, гулко выдохнул мистер Эверхарт. – Значит, теперь я хозяин в доме!
Возмущенно фыркнув, женщина выбежала из комнаты.
– Что-то новенькое! – прогрохотал отец ей вслед.
Сонни озорно захихикал.
– Что-то новенькое! – эхом вторил старик сам себе. – Бросили меня в задней комнате много лет назад, когда я больше не мог работать, и забыли. Мое слово в этом доме годами ничего не значило.
Уэсли беспокойно теребил край старого лоскутного одеяла.
– Знаешь, сынок, – продолжил мистер Эверхарт, обиженно насупясь, – человек полезен в жизни, пока товар производит, башли домой приносит, вот тогда он отец, кормилец и его слово в доме – закон. Но как он становится больным и старым и больше не может работать, его засовывают в какой-нибудь дальний угол, – он рукой обвел комнату, – и забывают о нем, разве что называют проклятой обузой.
В комнате Билла спорили.
– Я его не остановлю, ежели он хочет в торговый флот, – ворчал старик. – И уж я-то знаю, я бы не смог его остановить, кабы даже захотел, что уж тут! – И он устало пожал плечами.
Уэсли изо всех сил старался сохранить бесстрастность, нервно зажег сигарету и терпеливо ждал шанса сбежать из этого шумного дома. Он жалел, что не остался ждать Билла в приятном прохладном баре.
– Небось, в море-то в наши дни не слишком безопасно, – вслух размышлял мистер Эверхарт.
– Не совсем, – подтвердил Уэсли.
– Ну, Билл должен встретиться с опасностью рано или поздно – армия, или флот, или торговый флот. Всем молодым это светит, – печально добавил он. – В последнюю войну я хотел записаться добровольцем, а мне отказали – жена и дети. Но это другая война, все парни туда идут.
Отец отложил трубку на подоконник, еле-еле одышливо наклонился. Уэсли заметил, что старик довольно толстый, однако руки у него мощные, полны жилистой силы, с шишковатыми огромными пальцами.
– Мы ничего не можем сделать, – сказал мистер Эверхарт. – Мы люди из толпы, нас видят, но не слышат, мы как клопы. Толстосумы развязывают войны, а мы сражаемся и радуемся. – Он погрузился в злобное молчание. – Но у меня такое чувство, – продолжил старик с надутой улыбкой, – что Билл уходит забавы ради. Его не одурачишь, Билли-то… небось, думает, торговый флот пойдет ему на пользу, что один рейс, что больше. Щеки порозовеют – чай, море да солнце. Он все эти годы вкалывал. Тихонький птенчик, вечно сидит сам по себе, книжки читает. Когда жена умерла родами Сонни, Билли было двадцать два, выпускной курс колледжа – сильно по нему ударило, но он сдюжил. Я тогда еще на верфи работал, послал его дальше степеней нахватать. Дочь предложила переехать к нам вместе с мужем, заботиться о маленьком Сонни. Когда Билли доучился – я-то всегда знал, что образование – дело хорошее, – клянусь, я не удивлялся, что его в Колумбию взяли.
Уэсли кивнул.
Отец беспокойно подался вперед.
– Билли не создан для того, во что сейчас ввязывается, – сказал он, озабоченно нахмурившись. – Ты вроде хороший крепкий парень, сынок, все эти дела знаешь, умеешь о себе позаботиться. Я надеюсь… ты уж присмотри за Билли – ну ты понимаешь – он не…
– Все, что в моих силах, – уверил Уэсли, – я сделаю – да и все сделают.
– Да, потому как мне легче будет, если кто поопытнее за ним присмотрит… ну, ты понимаешь, сынок.
– Еще бы, – ответил Уэсли.
– Отцовские чувства, – извинился старик. – Сам узнаешь однажды, каково это, когда твои дети вот так вот уйдут… горевать начинаешь и злиться, ей-богу. Я до того дошел, уже и не понимаю, что за чертовщина творится. Вроде вот он, розовощекий малыш, затем он вырастает, не успеешь оглянуться – а он стоит перед тобой и спорит как ненормальный, – и все, ушел… ушел во многих смыслах.
Билл стоял в дверях.
– Ой, папа, ради бога, кончай изливать свои горести на моих друзей, – попенял он.
Старик развернул кресло к окну и горько забормотал. Билл нетерпеливо скривил губы.
– Мы хорошо говорили, – холодновато сказал Уэсли.
– Ладно, приношу извинения, – признался Бил с некоторой неохотой. – Не так люди прощаются. – Он подошел к креслу отца: – Ну, старик, мы с тобой некоторое время спорить не будем, но наверняка ты все-таки будешь скучать. – Он наклонился и поцеловал отца в щетинистую щеку.
