– Небось, ты правильно поступаешь, – сказал мистер Эверхарт, по-прежнему смотря в окно.
– Ну, деньги ведь нам пригодятся, так?
Отец пожал плечами. Затем повернулся и своей ручищей сжал ладонь Билла:
– Если б мог, проводил бы тебя до метро. Прощай, Билли, и будь осторожен.
Когда Уэсли пожимал стариковскую руку, покрасневшие глаза мистера Эверхарта затуманились и глядели отсутствующе.
– Я поеду с вами! – взвыл Сонни уже у Билла в комнате.
– Да-да! – воскликнул Билл. – Иди пока в гостиную, Сонни: мы с Уэсом хотим поговорить. Скажи сестре, что я через минуту выйду.
Сонни бросился прочь с бешеной скоростью.
– Сперва надо на метро добраться до Бронкса и там ловить машину на Первом шоссе, правильно?
Уэсли кивнул.
– Жаль, у меня нет денег на проезд, – пожаловался Билл, – но я вчера все потратил. А занимать не буду, тем более у зятя.
– Черт, парень, да добредем мы до Бостона, – сказал Уэсли.
– Без сомнения! – просиял тот. – И вообще, автостопом я еще не ездил, это будет приключение.
– Идем?
Эверхарт на мгновение остановился. Что он делал здесь, в этой комнате, в комнате, которую знал с детства, где плакал, где испортил зрение, учась до зари, в комнате, куда мать частенько прокрадывалась, чтобы поцеловать и успокоить его, что делал он в этой внезапно печальной комнате, поставив ногу на упакованный чемодан, в шляпе, глупо сидящей на затылке? Покидал ее? Он взглянул на кровать и вдруг осознал, что не будет больше засыпать на этом старом пуховом матрасе, не будет спать долгие ночи в безопасности. И все это он покидал ради какой-то жесткой койки на борту судна, рассекающего воды, увидеть которые он и не надеялся, моря, где корабли и люди ничтожны, а подводные лодки рыщут, словно ужасные монстры из видений Де Квинси?[16] Все эти образы туманили рассудок, Эверхарт оказался неспособен встретиться с ужасом, которым обрушился на его душу этот странный контраст. Быть может, он ничего не ведает о великих тайнах жизни? А как же все эти годы, проведенные за толкованием литературы Англии и Америки для охочих до заметок классов?.. нес чушь, бесконечно самодовольный и невежественный мелкий трепач, разглагольствовал о глубоких чувствах какого-нибудь Шекспира, или Китса, или Мильтона, Уитмена, Готорна, Мелвилла, Торо, Робинсона, словно познал ужас, страх, муки и величественную страсть их жизней, словно был братом им на темной старой пустоши их умов?
Уэсли ждал, пока Эверхарт стоял в нерешительности, и терпеливо рассматривал свои ногти. Он знал, что его товарищ сомневается.
Тут, однако, сестра Билла зашла в комнату, куря «Фатиму» и по-прежнему с чайной чашкой. Они с подругой, женщиной средних лет, которая сейчас широко улыбалась в дверях, развлекались после обеда, гадая друг другу на чайной гуще. Сестра, высокая женщина, на которую, судя по строгим, но юношеским чертам, уже явно надвигался средний возраст, укоризненно говорила младшему брату:
– Билл, как мне тебя переубедить? Ну что за глупости? Куда ты едешь, ей-богу… будь благоразумен.
– Я еду только на каникулы, – затравленно огрызнулся Билл. – Я вернусь.
Он взял чемодан и наклонился поцеловать сестру в щеку.
Сестра вздохнула и поправила лацкан его куртки. Она не слишком приветливо взглянула на Уэсли, и тот, в свою очередь, хотел сказать ей, что это не его рук дело и не будет ли она так любезна оставить свои злобные взгляды при себе?
На улице у Уэсли перед глазами все еще стоял старик, мистер Эверхарт, каким он был, когда они прошли мимо его комнаты по пути к двери: сидел в кресле, а невыкуренная трубка лежала на подоконнике; унылая одинокая фигура.
В метро Сонни захлюпал носом, но Билл дал ему четвертак и сказал купить комикс про Супермена. И как раз когда они проходили через турникеты, коллега Билла, худой нервный англичанин, с двумя портфелями и книгой, громко закричал поверх голов завсегдатаев подземки:
– Да это Эверхарт! В отпуск?
– Да, – ответил Билл.
– Счастливый ты, мерзавец! – раздалось в ответ, и молодой человек, у которого длинная шея свободно торчала из неуклюжего воротничка, целеустремленно и враскачку зашагал на дневную лекцию.
В метро Билл испугался; Уэсли был так спокоен, что Билл едва ли мог ожидать от него душевного сочувствия. Неужели проклятый дурак не понимает, что происходит?.. Какая глупость, возможно, совершается?.. какие муки уже принесла эта импульсивная перемена?.. и еще к тому же каким трусом оказался Коротышка!
Эверхарт уже почти решил вернуться, но тут как раз вспомнил о вечернем свидании Уэсли с Полли.
– А как же твое свидание с Полли? – слегка угрюмо спросил Эверхарт, нервно теребя ручку чемодана. Поезд ревел в темном тоннеле – люди читали газеты и с коровьим спокойствием пережевывали комья жвачки.
Уэсли наклонился ближе, положив руку на плечо Биллу:
– Что?
– Как же твое свидание с Полли?
Рот Уэсли открылся, а глаза от восторга распахнулись. Громко шлепнув Билла по спине, он впервые за их знакомство закричал:
– Да кого, чтоб мне пусто, это парит?! – выкрикнул он низко, добродушно и лихо. – Мы выходим в море, мужик!!!
У Эверхарта горела спина, люди в метро с любопытством уставились на Уэсли, а тот теперь отвечал на их взгляды с проказливым простодушным юмором, немало развлекаясь.
Эверхарт расправил плечи и искренне рассмеялся; он не мог перестать, хохотал и хохотал, а голос внутри упрекал его.
Голос сказал:
– Проклятый ли дурак тот, кто в мрачную минуту смеется, заливая в тебя бесстрашие?
В три часа они остановились на обочине около Бронксского парка, и автомобили швыряли клубы пыли им в лица. Билл сидел на чемодане, а Уэсли стоял, опытным глазом невозмутимо выбирая машины и поднимая большой палец. Первый перегон продлился какую-то милю, но их высадили в выгодной точке Бостонской почтовой дороги.
Солнце так жарило, что Билл предложил сделать передышку, они зашли на заправку и выпили четыре бутылки кока-колы. Билл пошел на зады в уборную. Оттуда ему было видно поле, отороченное кустарником, что пбрил под июльским солнцем. Он в пути!.. Новые поля, новые дороги, новые холмы уготованы для него – а впереди побережье старой Новой Англии. Что за странное новое чувство притаилось в его сердце, что за пылкий зуд двигаться дальше и заново открывать обширные секреты мира? Он как будто снова стал мальчишкой… возможно также, что из-за всего этого вел он себя глуповато.
Вернувшись на раскаленную обочину, где черным паром благоухал гудрон, они поймали попутку практически сразу. Водитель был нью-йоркским цветоводом и направлялся в свою теплицу около Портчестера в штате Нью-Йорк. Этот добродушный еврейский торговец многословно говорил, демонстрируя скромность и чувство юмора. «Пара странствующих евреев!» – назвал он их, улыбаясь с озорным блеском в бледно-голубых глазах. Высадил их милей дальше своего места назначения на границе Нью-Йорка и Коннектикута.
Билл и Уэсли стояли возле скалистого пласта, аккуратно разрезанного у шоссе. В мерцающей дали неподвижные деревья укрыло бледно-зеленое одеяло равнинных лугов Коннектикута.
Уэсли снял куртку и повесил на плечо, а Билл надвинул шляпу на глаза. Они менялись: пока один сидел на чемодане, другой прислонялся к скале, лениво поднимая большой палец. Огромные грузовики карабкались по холму, оставляя позади себя пляшущее мерцание выхлопных газов.
– Лучше запаха шоссе, – медленно произнес Уэсли, жуя травинку, – только запах соленой воды.
Он бесшумно сплюнул.
– Бензин, покрышки, гудрон и кустарник, – лениво добавил Билл. – Уитменова песня большой дороги[17], современная версия.
Они спокойно, молча грелись на солнце во внезапной тишине. Внизу грузовик переключился на вторую передачу, чтобы начать свой тяжелый путь в гору.
– Смотри, – сказал Уэсли. – Бери чемодан и пошли.
Как только грузовик приблизился, теперь уже на первой передаче, Уэсли махнул шоферу и сделал вид, что бежит рядом с медленно и громоздко ползущей громадиной. Шофер с цветным платком на шее махнул рукой – мол, понял. Уэсли вырвал у Билла чемодан и крикнул:
– Бежим!
Он бросился к грузовику, запрыгнул на ходу, пихнул в кабину чемодан и придержал дверь для Билла, балансируя на одной ноге. Тот схватился за шляпу и кинулся за грузовиком, Уэсли протянул руку и втащил его в кабину.
– Ух! – крикнул Билл, снимая шляпу. – Рывок, достойный Дуга Фэрбенкса![18]
Уэсли рухнул на сиденье и захлопнул дверь.
– Это вам растрясет жир! – взревел шофер. – Жарко как в пекле, а?
Его хохот грохотал сквозь рев мотора.
Они ревели и неслись всю дорогу до Нью-Хейвена, с бешеной скоростью спускаясь по холмам и заползая вверх с нарастающим жалобным воем. Когда шофер высадил их на лужайке Йельского университета, солнечный свет смягчился до бледно-оранжевого.
– Глядите в оба! – посоветовал шофер, перекрикивая шум мотора, и с ревом умчался, оставив их в кильватере.
