Меня очень тянуло к этому человеку. Даже когда он ругал меня за нарушение режима и отсутствие на уроках, я готов был слушать этот низкий, хриплый голос вечность. Говорил он простые и понятные вещи, которые сложно было не принимать за правильные, но вот соответствовать им было почти невозможно. Собственно, он даже и не ругал, а как будто разговаривал сам с собой, отвернув лицо в сторону и не глядя на собеседника. В такие минуты мне хотелось прижаться к нему, обнять за шею и чтобы он гладил меня по голове и что-то говорил. Неважно что, но говорил.
К сожалению, такого не было ни разу, хотя, помню, однажды я попытался его обнять. Он сидел на своем подоконнике, когда я проходил недалеко, возвращаясь из леса. Вдруг он негромко так кричит:
– Эрик, уши не слиплись?
– Нет, – отвечаю. А он:
– Не слышу.
– Нет, – кричу громче.
– Да ты немой, братец?
Деваться некуда, подхожу ближе.
– Нет, – повторяю.
– Что, нет?
– Не слиплись.
– Моешь их, что ли?
– Да.
– Покажи.
Он взглянул в мое приподнятое ухо.
И, когда голова встала на место, погладил ее.
Тогда, от нахлынувших вдруг чувств, я обнял его. Со страхом. И не ошибся. Он довольно мягко взял меня за плечи и отвел от себя, пробурчав:
– Эй, я что тебе – папаша? Сделай себе чучело и развешивай сопли на нем.
Конечно, я знал, что он говорит что-то другое, но того, другого, языка я не знал.
Впрочем, и обычный язык я знал, видимо, плохо. Мне хотелось быть вместе с другими детьми, и я пытался играть со всеми, но в результате, почему-то оставался один. Возможно, они чувствовали мою отчужденность и не хотели общаться со мной. А я так вообще их всех боялся. Причина могла быть в случае, происшедшем в самом начале моего пребывания в интернате.
Тогда, после знакомства с директором и какими-то женщинами, мне предложили пойти во двор погулять. Куда мне было деваться? Не помню деталей, но ко мне подошла группа ребят, и кто-то предложил показать мне что-то «по секрету». Меня привели в темный подвал. Было страшно, но ощущение единства с этими ребятами было сильнее. И вот я стоял в этом подвале в ожидании чего-то очень интересного. Тайны, что ли, какой-то.
Вдруг я почувствовал, как по моим ногам течет что-то теплое. Скорее я догадался, чем увидел. Кто-то мочился мне на ноги. А я был в шортах и это, наверное, обострило тот шок, который я испытал. Думаю, это понятно.
Позже воспитатели нашли меня в углу какой-то беседки и предупредили, что в следующий раз накажут за то, что я убегаю и прячусь. Я давился слезами, но скрыть их не мог.
Учился я довольно плохо. Мне приходилось запоминать уроки в классе, потому что читать мне становилось все тяжелее. На помощь одноклассников я естественно не рассчитывал. Учителя, правда, пытались пару раз закрепить за мной кого-то, кто бы помогал мне делать уроки. Но из этого ничего не вышло. В принципе, наверное, и хорошо. Так у меня оставалось больше времени на любимое дело, и учителя перестали спрашивать меня на уроках. Они же знали, что я не готов.
Моя фонотека занимала уже всю стену у кровати, и в свободное время я занимался ее систематизацией. Как-то меня позвали к директору. В его кабинете я познакомился с человеком по имени Колчак, который работал на киностудии, расположенной сразу за забором нашего интерната. Он проявил интерес к моим занятиям и пригласил работать у него помощником. Так, на этой студии я работал сначала в свободное время, а после интерната постоянно и до сегодняшнего дня. Вскоре после выхода из интерната, киностудия дала мне небольшую квартиру и заработную плату, а в свободное время я мог продолжать коллекционировать звуки.
Любимым моим местом оставался лес. В нем я мог находиться все свободное время, даже если ничего не делал, а просто сидел на пне. Он не был мне родным или близким, но, как мне сейчас кажется, он был безопасным для меня и таким же одиноким. Хотя был всегда сам по себе и ни в ком не нуждался.
Где-то в этот период или немного позже я впервые обнаружил звук, который невозможно было отнести к известным мне объектам. Он был протяжный, но с каким-то мерцанием, на одной ноте, медленно повышающимся и опускающимся. После многочисленных наблюдений я понял, что звук издавало дерево, кажется, клен. Вначале я не поверил своим ушам, но индикаторы звука показывали, что это так. Звук был настолько неуловимым, слабым, что я принял его в начале за далекий шум, но повторные замеры уже с прикрепленными звукоснимателями, сняли все сомнения. Дерево звучало.
Не понимаю, как я раньше этого не заметил? Наверное, потому что, как и все, был уверен, что дерево можно считать живым условно, и поэтому издавать собственные звуки оно не может.
Конечно, я был шокирован своим открытием, но поверьте мне, человеку, который о звуке знает все, что возможно узнать – деревья издают звуки.
Я проделал подобные эксперименты с другими деревьями и обнаружил, что те тоже звучали, причем у каждого был свой индивидуальный звук. В какой-то момент я решил попробовать свести звуки деревьев вместе. У меня возникла сумасшедшая идея – а что если все звуки могут выстроиться и зазвучать гармонично?
Работа заняла много времени, но я смог записать около ста звуков различных деревьев. Однако уже в студии, сколько я ни мучался, все записанное звучало тихой какофонией. И все же смутно я чувствовал, что они могут звучать по-другому, более гармонично. К отгадке меня подтолкнуло то, что звук дерева не был стабильным. Он колебался не только по силе, но и по частоте, повышался и опускался в пределах одного тона. Может быть, чуть больше. У меня возникла идея попробовать записать звуки вместе, «вживую», а не сводить их в студии.
Для этого я прикрепил много датчиков на деревья, вывел их на микшер, а затем на компьютер. В результате я получил звуковой фон, в котором не было согласованности.
Выведя силу звуков на один уровень, я начал пристально слушать. Вот тут-то я и уловил нечто особенное. На фоне разноголосого хора отчетливее других выделялся низкий звук. Я немного усилил его. И больше ничего. Понимаете, я больше ничего не делал. Просто сидел и слушал. И я услышал, как остальные деревья подстраивались под него. Вернее, я почувствовал их гармоничность, не похожую ни на что другое и стройную по-своему. Было похоже на то, будто на большом расстоянии друг от друга, по кругу расставили много пан флейт разных размеров, а в центре – самая большая, задающая основную тему. И все это переливается, перекликается и импровизирует. В общем, не знаю, как объяснить. Если кому-то будет интересно, он может послушать. Но меня очень заинтересовало дерево, которое может издавать такой низкий звук.
Это было несложно. Как я и ожидал, это было очень большое дерево, дуб. Я запомнил его, еще когда ставил датчик, по дуплу, которое было невысоко от земли. Мне показалось, что такой звук может получаться благодаря полости и, чтобы убедиться в этом, я полез по дереву к дуплу. К моему удивлению, оно было неглубоким, но из-за толщины дерева довольно просторным. Просунув руку, я вытащил из него листья и сухую траву. В следующий раз я нащупал какие-то тряпки, которые кинул вниз. Уже на земле, перебирая все это, я увидел куклу. Обычную тряпичную куклу. Она была завернута в детский свитер линялого синего цвета.
Как она туда попала, и кому понадобилось туда ее класть, я тогда даже не подумал, положив с другими вещами в сумку. Сделанное мной открытие настолько захватило и увлекло меня, что я иногда забывал поесть. Нет, определенно, я не переживал в своей жизни более счастливого времени. Я хотел написать о своем открытии и опубликовать его, как можно более широко. Подарить его людям. Ведь оно несло безграничные возможности. Возможно, это новый способ коммуникации. И я, никому не известный звукооператор, сделал его. А новый взгляд на деревья? Да что там говорить. Все и так понятно.
Прошло какое-то время. Я был занят на работе и дома. Хотя, наверное, тогда я дома почти не бывал. И вот уже летом по дороге в лес я встретил директора интерната. Мы с ним почти не виделись после интерната. Поговорили немного, так как я торопился, и я собирался идти дальше, но он меня спросил, не помню ли я девочку из младших классов, которая всегда молчала и, как и я, пряталась и убегала в лес. Мне было не очень приятно вспоминать интернат, и я сказал, что не помню и, скорее всего, меня уже не было в интернате. Он согласился. Наверное, из вежливости я поинтересовался, почему он спросил, и он рассказал, что девочка чем-то напоминала меня. Она всегда была одна. Редко разговаривала, а в свободное время гуляла в лесу с коляской и куклой, которую он же ей и подарил. В общем, однажды она потеряла свою куклу, или кто-то из детей спрятал ее. Она ее вначале искала. Предложили другую, так она даже смотреть на нее не стала. Медсестры и воспитатели, чувствуя ее горе, расспрашивали всех детей. Главврач очень испугалась за ее здоровье. Боялась, что она не перенесет еще одной потери. Отказалась есть и пить. В конце концов, ее отправили в больницу, а оттуда в психиатрическую лечебницу. Так вот, она умерла. Около года назад. Представляете, в тот же день, что и ее мать.
