Время проходило за нанесением татуировок. Один тип доказал мне, что можно обойтись без нормальной иглы и туши. Шариковой ручкой нарисовал мне на руке Святого (я был фанатом этого сериала, с тех пор как он появился на телевидении в 1962 году). Потом прокалывал кожу с помощью булавки, украденной в швейной мастерской, а жидкостью для очистки противней закреплял татуировку.
После Винсон Грин нанесение рисунков на моем теле приняло серийный характер. Я наколол смайлики на коленях, чтобы поднять себе настроение во время утренних заседаний на горшке.
В тюрьме я научился дробить спички. Там это дефицитный товар, кореша начали из одной спички делать четыре. Они дробили спички булавкой. Помню, подумал: «Почему эти гениальные люди еще не стали миллионерами?»
Самое яркое воспоминание о Винсон Грин у меня связано с появлением Брэдли, известного рецидивиста-педофила, он сидел в камере этажом выше. На дверях висела огромная надпись: ИНСТРУКЦИЯ 43. Это означало круглосуточную охрану, боялись расправы со стороны других зеков. Без раздумий они бы повесили его на лампе. Но вертухаи ненавидели Брэдли так же, как и осужденные. Ведь он был арестован за 17 преступлений, связанных с растлением малолетних, в том числе собственных детей. Охранники сделали все, чтобы его жизнь стала адом. Однажды я видел, как один богатырь с татуировкой змеи на лице дубасил Брэдли, а надзиратели молчали и отворачивались. Уже после первого удара у него был сломан нос. Кровь, сопли и кусочки хрящей стекали ему в рот, а он сам выл от боли.
В тюряге меня поставили на раздаче жратвы. Зеки подходили с разделенными на секции подносами, а я раскладывал в них отвратительную жидкую бурду с горошком, или другое говнище, которое было тогда в меню. Когда приближался Брэдли, дежурный вертухай говорил мне:
— Осборн! Много ему не давай!
И я ему почти ничего не давал.
Брэдли приходил в столовку под конвоем, чтобы по пути с ним ничего не случалось, но это не всегда ему помогало. Помню, после нескольких недель вынужденной голодовки, Брэдли обратился к парню, который раздавал овсянку:
— Могу ли я попросить еще немного?
Парень на раздаче только взглянул на него, потом поглубже запустил в котел тяжелый тюремный половник, размахнулся и ляпнул им Брэдли в рыло. Никогда не забуду этот звук. Хряп! Нос ещё не зажил после предыдущего нападения, снова был расквашен. Брэдли верещал, плакал, метался как загнанный пес, а вертухай поддал ему палкой под зад, и потребовал не задерживать очередь. Жесть!
После этого Брэдли отказался выходить из камеры. Но это породило проблему для надзирателей, которые, согласно внутреннему распорядку, должны были каждый вечер обыскать камеру, кроме того, по утрам параша должна быть вынесена, а полы вымыты. Когда начальник тюрьмы узнал о том, что Брэдли не хочет идти в столовую, поднялся кипеш. Я аккурат был на кухне. Вертухай подходит ко мне и к другому зеку:
— Ты и ты! Взять этого упыря в душ! И хорошенько его там отдраить!
Уж не знаю, сколько его гноили в камере, судя по состоянию трюма, не выходил он оттуда несколько дней. Ведро, которое служило парашей, было перевернуто, всюду плавало говно и моча. И сам Брэдли в был по уши в этих помоях. Мы его вытащили из камеры и занесли под ледяной душ. Потом взялись драить его щетками, которыми подметают прогулочный дворик. Морда у него была опухшей и черной, нос разбит, самого Брэдли трясло, он плакал. К концу дня, мне даже стало его жаль. А говорят, педофилы живут на зоне припеваючи. Поверьте, это не так. Поражаюсь, как Брэдли не наложил на себя руки. Может зассал, а может, не оказалось бритвы под рукой.
Под конец срока в Винсон Грин нарезаю круги в прогулочном дворике. И вдруг вижу кореша.
— Эй, Томми! — кричу я.
Томми присматривается, улыбается и подходит поближе. Чтобы согреться, машет руками и курит.
— Оззи? Черт возьми, чувак, неужто ты?
Томми работал со мной на бойне в Дигбет. Был одним из тех, кто связывал корову, в которую я стрелял из пневмопистолета. Он спрашивает меня, какой срок, я ему, мол, три месяца, но за работу на кухне и помощь с Брэдли мне должны скостить срок наполовину, до шести недель.
— За отличное поведение — говорю я. — А ты надолго сюда?
— На четыре — отвечает он и выпускает дым.
— Недели?
— Года.
— Твою так, Томми, что ты натворил? Взял королеву на гоп-стоп?
— Обчистил пару кафешек.
— Много бабла взял?
— Ни копья. Только сигареты, немного шоколадных батончиков и прочей дребедени.
— Четыре года за сигареты и шоколадки?
— Третий срок. Судья сказал, что я ничему не научился.
— Я фигею, Томми.
Вертухай свистит и приказывает нам шевелиться.
— Как нибудь свидимся, Оззи!
— Да, пока, Томми!
Мой старик поступил мудро, не заплатив за меня штраф. После увиденного в Винсон Грин, хера с два пойду сидеть. В КПЗ — еще может быть, в тюрягу — никогда.
Хотя я должен признаться, пару раз я был близок к этому.
Своим сроком не горжусь, что было, то было. Поэтому не прикидываюсь, как некоторые, мол, ничего не было. Если бы не эти шесть недель на зоне, хер его знает, во что бы я вляпался. Может, повторил бы судьбу моего друга Пата, вместе с которым воровал яблоки. Он покатился по наклонной плоскости. Связался с дурной компанией. Наркотики, я так думаю. Подробностей не знаю, никогда не расспрашивал. Когда я откинулся, наши дороги разошлись, и мне не хотелось ввязываться в темные делишки. Но как бы то ни было, я бы даже сейчас встретился с ним, выпил по стаканчику или что-нибудь в этом роде. Он не был плохим человеком. Люди любят вешать собак на других, но я считаю, что Патрик Мерфи был нормальным чуваком. Просто пару раз оступился, а потом было поздно. В конце концов, стал главным свидетелем обвинения, что означало, смягчение приговора за сдачу более крупной рыбешки. После отсидки он сменил фамилию, его переселили в Саутэнд или другой Мухосранск. Полиция охраняла его круглосуточно. А жена, не дожидаясь, пока он освободится, потребовала развода. Пат пошел в гараж, завел машину, подключил шланг для полива огорода к выхлопной трубе, а другой конец запустил в салон и подождал пока СО не сделает свое дело. Было ему немного за тридцать. Когда я узнал эту новость, позвонил его сестре Мэри. Спросил, а не был ли он бухой, когда это сделал. Она ответила, что никаких следов алкоголя не нашли. А значит, Пат сделал это в трезвом уме, хладнокровно.
Я откинулся посреди зимы 1969 года. Ёлы-палы, чувак, какой был дубарь! Вертухаи мне сочувствовали и я получил от них старое, пропахшее нафталином пальто. На столе появился пакетик с моими вещами (кошелек, ключи, сигареты). Помню, тогда подумал: «А каково это получить вещи обратно через тридцать лет, будто машина времени перенесла меня в другое измерение?» После того, как формальности были улажены, сперва открылись двери, потом ворота с колючкой, и я мог выйти на улицу.
Теперь — я свободный человек, прошедший тюрьму, к тому же никто не трахнул меня в задницу и даже не избил.
Так почему же я был так подавлен, черт побери?
Тук-тук.
Просунув голову между занавесок в гостиной, вижу усатого парня с большим носом и длинными волосами. Стоит на ступеньках у дверей эдакий гибрид Гая Фокса[12] и Иисуса из Назарета.
И на нем были?.. Да, твою мать, на нем были вельветовые брюки!
— Джон! Глянь, кто там!
Моя мама, если уж крикнула, то могла разбудить пол-кладбища в Астоне. С тех пор, как я вышел из тюряги, она без устали компостировала мне мозги. Каждые две секунды неслось: «Джон, сделай то! Джон, сделай это!» Ну не хотел я бежать к дверям с низкого старта. Сперва должен был привести в порядок свои мысли и взять себя в руки. По-видимому, у парня было серьезное дело. А вдруг что-то важное?
Тук-тук.
— Черт возьми, Джон Осборн, ты откроешь?!
— Иду, иду! — протопав через прихожую, я кручу замок входных дверей и открываю их.
— А это ты, Оззи Зиг? — отзывается Гай Фокс с сильным бирмингемским акцентом.
— А кто спрашивает? — интересуюсь я, сложив на груди руки.
— Терри Батлер. Видел твое объявление.
Именно это я и надеялся от него услышать. Как я ждал этих слов! Как мечтал об этой минуте! Она являлась мне во сне и фантазиях. Сидя на горшке, я составлял в уме целые диалоги. «Однажды — думал я — люди прочитают в газетах статью о моем объявлении в «Ringway Music», а в статье будет написано, что эта объява стала отправной точкой в жизни Джона Майкла Осборна, бывшего настройщика автомобильных сигналов. «Скажите, мистер Осборн, — спросит меня Робин Дэй в эфире Би Би Си — будучи мальчишкой в Астоне, могли вы предположить, что с помощью обыкновенного объявления в витрине музыкального магазина вы станете пятым участником «Битлз», а ваша сестра Айрис выйдет замуж за Пола Маккартни? А я ему отвечу: «Да ни за что на свете, Робин, никогда.»
