Мы стали курить джойнт, пуская его по кругу: Пол — Мик — Пьер — Ричардсоны — Я — Люси (я вздрагивал когда касался ее нежных пальчиков) — Майк.
Пили пиво прямо из бутылок.
Сначала разговор протекал в мутном русле, в котором он протекает и всегда: футбол, учеба, кто и когда напился.
Я сам начал нужный ИМ разговор:
— Пол, я не вижу у тебя на полке Майн Кампф.
— Дима, его не видишь не ты один. Будь он там, меня бы исключили.
— У вас запрещен пассивный фашизм? Я имею в виду, а как же демократия и свобода мысли? Если я люблю фашизм, так что тут плохого? Я же не хожу по городу и не луплю нигеров?
— В вашей стране разрешен пассивный фашизм? — вмешивается Люси.
— В нашей стране разрешено все.
— Ты идеализируешь свою страну? Почему же ты ее так не любишь?
— Я люблю свою страну, но не люблю то поколение, которое плодиться на моей земле последние 350 лет. Со времен Свободной Казацкой Республики в моей стране не существует понятия свободы и чести.
— У нас нельзя быть даже пассивным фашистом. Слышал, в Германии запретили ВН?
Я молча пью свое пиво и думаю о том, как же это ужасно, что в Германии запретили ВН.
— Дима, как ты относишься к глобализации мировой экономики.
— Спросите меня что-то проще, О'К гайс? Я считаю, что каждый должен получать деньги за то, что он делает. Если человек способен, пускай он пишет музыку и книги, ему надо запрещать физический труд. Если нет — пускай пиздует на завод.
— Как ты собираешься определять кто способен, а кто нет.
— Это определит судьба и признают в будущем потомки.
Пол встал, подошел к двери и закрыл ее.
— Дима, я видел, что ты взял в библиотеке «Записки Ленина. Цюрих.»
— И что? Я как раз хотел попросить тебя дать прочесть «Капитал», за пивом в родном Киеве как-то не успел.
Люси посмотрела мне в глаза.
— Дима, мы знаем, что ты еще не состоишь не в одном из академических обществ.
— Ты хочешь предложить мне заняться байдарочным спортом.
У меня уже был классный приход, и я расхохотался.
— Нет, просто МЫ предлагаем вступить тебе в «White Bird».
— Это что, кружок для зоофилом или для любителей природы? Знайте, я ни к одним из них не отношусь. Я бы с удовольствием поджарил последнюю панду и употребил бы ее с «Каберне».
— Я не шучу. Это наша организация, среди студентов этой fucking академии. Организация антиглобалистов.
Я присвистнул и взял из ящика еще одну — четвертую — бутылочку пива.
— По правде говоря, я сам не люблю яппи, буржуа и всякую прочую хуйню, которая при помощи правительства кодирует нам мозги и использует наш труд. Вообще, любое использование труда — дерьмо. Мой батя, еще в бытность СССР работал несколько лет на шахте, вырабатывал в месяц угля на 70 кусков тогдашних денег, а получал только 700, один процент бля! Так это было при Великом и Справедливом, сейчас же весь кал еще хуже, бля.
— Ты мыслишь верно, потому мы тебе и предлагаем вступать в «White Bird», члены которого сейчас находятся с тобой в одной комнате. — Люси улыбнулась.
— И что мы будем делать? Пиздить пузатых мажоров на Оксфорд-стрит?
— Ну, мы проводим спланированные акции, никакой анархии. Через две недели собираемся устроить пикет возле одного из офисов «SONY».
— А мы будем кого-то пиздить?
— Мы? Ты уже с нами?
— А почему бы и нет!
— Дима, а ты чем занимался, когда жил в Киеве?
— Пил пиво и водку, курил план, жрал Е и бегал по девочкам.
— А если серьезно? Ты состоял в каких-то партиях? Писал что-то?
— Нигде не состоял, так как считал себя поэтом.
— Поэтом? Прочитай нам что-то, — попросила Люси. Все дружно замотали головами.
— Да ну, вам такое не понравится, тем более мой английский, — я засмущался.
— Постарайся, Дима, — Люси мне посмотрела в глаза и я сдался.
Интересно, как много она сломила людей своим взглядом?
Я напрягся, перерывая свой английский запас.
Вот перед вами герой,
Тот, кто бросил миру вызов,
Вот перед вами король,
Который льет свои искусственные слезы,
Я стою высоко,
Смотрю вниз на всех,
Вижу людей, которые давно,
Хотят мне сделать разное дерьмо.
И верный это я.
И правильный я.
И тот, кто посылает вас, это тоже я.
Меня не понимают и нахуй посылают,
Это мое и судьба моя.
Сыграют когда-то я свои песни,
И плакать буду чужими слезами,
Я не хочу это все понимать,
Чтобы в могиле спокойно сгнивать,
Как будто я плачу,
Как будто мой смех,
Как будто любимый,
Как будто — один
Воцарила тишина.
— Я же говорил, что вам не понравиться, — разозлился я.
— Почему же не понравится, просто странно немного, — сказала Люси тихо, — а ну прочитай еще что-то, пожайлуста.
Я решил им прочитать сразу что-то безбашенное. Провел глазами по их сосредоточенным лицам. Интересно, чтобы они сказали, если бы узнали, что я писал такие стихи в алкогольном угаре?
Мы повержены,
Мы мертвы,
Все дети Бога на своих местах на солнце,
В аду.
Вьюга в моем сердце,
Мы несчастные, ничтожные жуки,
Пожайлуста, думать перестань,
Ложись просто и умри.
Пусти меня сюда,
Пусти на парад мертвяков,
Одень меня и забери,
Мой умирающий Бог, на солнце забери.
Горящие ангелы разрывают свои глаза,
И свет из них льется в мир слепых.
Купи себе билет, первым классом лети,
Вырви свое сердце сейчас,
Выкинь его, оно уже не нужно,
Мы полетим вместе на солнце,
Вместе умирать.
— Это было классно! — закричала Люсю!
— Да, Дима, супер!
— Пиздец просто, чувак!
Пацаны стали хлопать меня по спине.
— Ты еще пишешь что-то?!
— Расскажи что-то еще.
— Я не поэт, я не хочу быть вторым. Я не могу соревноваться с Маяковским и другими великими.
— Маяковский? Я что-то такое слышала.
— Я дам тебе почитать его, Люси.
Я дал согласие вступить в «White Bird», такой себе клуб по интересам, никаких членских билетов и прочей ерунды.
Я только поинтересовался, почему объектом нашего внимания являеться именно фирма «SONY», когда можно классически пойти и разнести к хуям МакДональдс.
Люси сказала (она там типа главная была, в «White Bird» в смысле), что погром МакДональдса — это немного банально. Что же касается фирмы «SONY», то это «буржуазный палач, который использует для работы нелегалов, тем самым, разрушая естественный генофонд и создавая благоприятные условия для роста преступности, наркомании и СПИДа, а также в „SONY“ работают дети, намного выше норм установленных трудовым законодательством».
Ебаные янки! Используют бля детей, привлекают черномазых и всякое дерьмо со всего мира!
На следующее утро Пол отвел меня в комнату Люси. Под кроватью у нее хранились плакаты и различная атрибутика уличных демонстраций.
— А мы будем что-то ломать или кого-то валить?
— Какой ты воинственный, Дима. Подожди немного. Все будет.
— Нам нужны будут цепи, биты. — Начал мечтать я.
— Свою биту ты получишь.
— А где вы храните биты?
— У пацанов — есть.
Классно! Мне дадут биты, и я буду пиздить янки!
Потом пошли обычные будни и выходные. Я не знал, как переживу эти долгие две недели, я хотел ощутить в руках тяжесть биты, услышать звон бьющегося стекла и увидеть на земле перед собой окровавленную рожу жирного янки, услышать хруст с которым будет входить мой гриндерс в его жирную от мяса и дорогого вина. Уже только одни мысли эти заводили меня до предела. Я чувствовал классовую ненависть. Ненависть ко всему этому дерьму, к этой блядской системе. Хотелось просто орать! Бля! Адреналин хуячил в голову с дикой силой и я не мог даже представить себе, что будет, когда это все станет реальностью.
Наконец, этот день наступил.
Мы договорились начать акцию в десять утра, как раз в тот час, когда эти жирные ублюдки должны будут открыть свой ебаный офис. Здание офиса находилось в пригороде Лондона, в районе где в маленьких аккуратненьких домиках с зелененькими садиками живут сытые английские буржуа. Я бы с удовольствием поднял народ с Ист Энда и разгромил бы эти кукольные домики.
Была суббота и по утрам в Лондоне страшные пробки. Положенные нам тридцать километров мы должны были проехать за час, поэтому договорились встретиться в девять утра возле входа в общагу.
Я проснулся в шесть утра.
Спал я плохо, так как очень волновался. Была суббота, идти на пары было не нужно. Я посмотрел в окно. За окном шел густой дождь, и почти ничего не было видно сквозь утренний, густой, будто молоко туман. Я встал с кровати и начал ходить взад-вперед по комнате. Было холодно, не смотря на включенное отопление. Пол еще спал.
Я упал на пол и сделал тридцать отжиманий. Походил немного по комнате, снова сделал тридцать отжиманий и так еще два раза. Потом сделал серию пять по тридцать приседаний. Почувствовал, как кровь начинает растекаться по моему холодному телу. В голове приятно пульсировало. За время пребывания в Лондоне я сбросил пять килограмм, и мой вес остановился на отметке семьдесят пять килограмм.
