– Понимаю, как это ужасно, к тому же на фоне вашего горя.
– Я стал популярен именно благодаря своему умению понимать, – сказал Шеп. – В результате моего раннего ухода на пенсию я лишился надежды на то, что страховая компания заплатит сотню штук за «птеродактиля», или как он там называется, и еще оплатит ваши счета.
– Ясно, – сказал Гольдман. – Из этого я могу заключить, что ваши личные сбережения практически исчерпаны.
– Практически? Можно и так сказать.
– Это все объясняет, я понимаю причину вашей несколько агрессивной реакции на мои слова.
– Нет, вы даже не понимаете. Увольнение – лучшее из случившегося со мной за последний год. Но вы правы, я немного раздражен. Я наконец осознал, что вы за люди. Какова ваша стратегия. Вы проводите пациента через все способы лечения по списку, поддерживаете в нем уверенность в успехе, заставляете позитивно смотреть на вещи, никогда не произносите слово «смерть». Моя жена, например, никогда не упоминала о смерти. Честно говоря, даже не могу припомнить, когда последний раз слышал это слово на букву «с». Никто в вашем бизнесе не должен дать понять, что опускаются руки и он не способен ничего изменить, до тех пор, пока сохраняется маленькая, малюсенькая возможность, использовав новую методику лечения, продлить человеческую жизнь еще на несколько дней. Вы просто действовали по стандартному сценарию. Неужели мы не можем хоть раз, поскольку здесь нет Глинис, поговорить без притворства? Вы не верите в то, что этот «экспериментальный препарат» окажет какое-то воздействие, так ведь?
– Я признался, что шанс невелик.
– Каков же? Один к пятидесяти? Вы бы своими деньгами рискнули?
– Это сложно. Скажем так, перспектива весьма отдаленная.
– Я бы не поставил на «отдаленную перспективу» и сотню баксов. А вы?
Гольдман предпочел промолчать.
– Далее, давайте обсудим другую вашу фразу: «Я предпочитаю не делать долгосрочных прогнозов». Вы специалист по мезотелиоме, и знаете о ней больше, чем кто-либо в этой стране. Так скажите мне: сколько ей осталось?
Выражение лица Гольдмана напомнило ему, как в детстве он повалил на землю Джеба, сел ему на грудь и прижимал обе руки к земле до тех пор, пока друг не закричал: «Дядя!»
– Месяц… Или недели три…
Шеп отпрянул, словно получил удар в живот.
– Я понимаю, это тяжелый удар, – мягко продолжал Гольдман. – Мне действительно очень и очень жаль.
Три недели были тем сроком, который Шеп и сам отвел Глинис, но услышать это от врача было очень болезненно. В такой ситуации невозможно оставаться агрессивным и грубым. Шеп Накер отчетливо понял, что после этой встречи закончится период его жизни, когда он мог позволить себе такое поведение.
Когда Шеп пришел в себя, врач прервал затянувшееся молчание:
– Я помню всех своих пациентов и могу с уверенностью заявить, что ваша жена единственная проявила поразительное мужество. Она была стойким бойцом.
– Приятно слышать, я так понимаю, вы хотите сказать ей комплимент, но… Такие рассуждения…
Шеп встал и подошел к коврику у двери.
– Бойцом. Преодолевающим трудности. Словно она на время стала частым посетителем интернет-форума, приверженцы которого живут под девизом: Никогда не сдаваться. Не сдаваться. Не отступать. Во что бы то ни стало пройти последнюю милю. Посторонний человек может решить, что они организуют День спорта в школе. Доктор Гольдман, моя жена очень упорная! Она истинный перфекционист – по этой причине, как ни странно, она и не реализовалась в профессиональном плане, – никогда не позволяла снизить планку. Она так старалась – как же случилось, что у нее ничего не вышло? Да еще и вы прекращаете лечение. Это не бег в мешках, это война. Война с раком. А оружейный арсенал… Вы внушили ей, что она может стать хорошим солдатом, отличным бойцом. Если ей становится хуже, значит, она что-то сделала не так, проявила недостаточно храбрости на поле боя. Я понимаю, хотели как лучше, но в результате ее ждет бесславный конец – смерть. Поражение. Ее личное поражение. – Шеп впервые признался в этом и перед самим собой.
– Военная терминология – всего лишь метафора, – сказал Гольдман. – Разговор на медицинские темы на том языке, который понятен и непрофессионалу.
– Для Глинис ваше «восхищение ее стойкостью» звучит как обвинение в том, что ей не становится лучше. Разве вы не видите? Именно поэтому она никогда не откажется продолжать борьбу. Поэтому я не могу… не могу ни о чем с ней говорить.
– Я не вижу причин, по которым ей стоит отказываться от «борьбы». Глинис – миссис Накер – не унывает только благодаря своему упорству. Я немного ее знаю, поэтому прошу вас, чтобы высказанный мной прогноз остался между нами.
– Еще один секрет, – печально вздохнул Шеп, опускаясь на стул. – Хотя это чертовски большой секрет.
– Я забочусь о том, как ваша жена проживет оставшееся время. Не хочу, чтобы она падала духом.
– Думаете, она ничего не поймет? Не узнает, что происходит в ее собственном теле?
– Вам покажется странным, но это возможно. Все же я посоветовал бы вам связаться с ее семьей и друзьями. В любом случае речь идет о днях или неделях, но никак не о месяцах. Они не должны опоздать проститься с ней.
– Что хорошего в том, чтобы приехать попрощаться и не иметь возможности попрощаться?
– Пардон?
– Если мы ничего не расскажем Глинис, никто не сможет с ней проститься.
– Порой услышать «аста ла виста» легче. Иногда мы говорим: «Увидимся!», хотя никогда больше не встречаемся.
– Думаю, – неохотно кивнул Шеп, – вы правы. Глинис не захочет услышать слова прощания. Как, впрочем, и все остальное.
– Пожалуй, я могу понять, почему вы предпочитаете отказаться от перитоксамила. Но она очень ждет начала лечения. Если вы беспокоитесь о ее психологическом равновесии и хотите помочь ей продержаться на плаву, я могу выписать плацебо.
И Глинис будет похожа на двенадцатилетнюю девочку, принимающую кортомалофрин. Мысли о том, что последние дни жизни его жены будут окутаны паутиной лжи, расстроили его больше, чем можно было ожидать.
– Возможно. Я вам сообщу.
– А пока обязательно информируйте меня о ее состоянии и звоните, если понадобится совет, как ее успокоить.
– Я знаю, что вы можете сделать, – сказал Шеп, низко опустив голову. – Я не позволю, чтобы она умирала в больнице, и хочу избавить ее от боли, которой она уже вытерпела немало. Мне нужно что-то, чтобы облегчить ей конец.
– Конец не может быть приятным, напротив. Профессионалы справятся с этим лучше, чем вы. Они знают, как ее успокоить.
Неоднократно повторенное слово резало слух. Шеп даже подумал, что с медицинской точки зрения у слова «успокоить» есть другое значение.
– Вы уверены, что не передумаете насчет больницы? – настаивал врач. – Вы справитесь?
– Да. И я не сомневаюсь, если Глинис будет готова к тому, что неминуемо должно произойти, она согласится со мной.
– Использование обезболивающих препаратов строго контролируется управлением. Я не имею права по собственной воле раздавать таблетки, поскольку они могут вызвать зависимость.
– Правительство беспокоит, что моя жена на смертном одре станет наркоманкой?
Гольдман вздохнул:
– Полагаю, дело не только в рациональности… – Он закусил губу. – Это немного рискованно, но… Я дам вам рецепт на жидкий морфин. Это несложно. Всего несколько капель на язык, когда она…
– Будет пребывать в беспокойстве, – произнес Шеп с прежней грустью в голосе. Он встал. – Спасибо. Прошу извинить за мой тон – я не хотел показаться неблагодарным.
– Я знаю, что вы нам благодарны, мистер Накер. И приношу свои извинения, что не смог сделать большего для вашей жены. Мы испробовали все возможное, как вы знаете. Мезотелиома – страшная, смертельная болезнь. Недаром в переводе с греческого «асбест» означает «неугасимый». Вы сами мастер и должны понимать: в ящике столько разных инструментов.
Они обменялись рукопожатиями, и Шеп собрался уходить, но в дверях остановился:
– И еще. Операции, химиотерапия, переливания крови, дренаж, МРТ… Согласно моим записям, счет за лечение Глинис превысил два миллиона долларов. По-вашему, это справедливо?
– Вполне реально, – заключил врач.
Уняв свое упрямство, Шеп промолчал, но подсчитал, что они тратили приблизительно 2700 долларов в день, и подумал, что Глинис готова была сама заплатить такие деньги, чтобы избежать хоть одной процедуры. Конечно, он не мог поручиться за весь ужас, пережитый во время болезни, оставившей ее один на один со смертоносным аппаратом, но что было для нее страшнее, сам рак или его лечение, – вопрос спорный.
– Так что же мы купили? Сколько времени?
– Думаю, мы продлили ее жизнь месяца на три.
– Извините, мистер Гольдман, – сказал Шеп, прежде чем закрыть дверь. – Это были не самые приятные три месяца.
Вернувшись в Элмсфорд, Шеп обнаружил для себя сообщение от Рика Мистика с номером его домашнего телефона. Кэрол с девочками должна была приехать только через час, поэтому он решил не откладывать разговор и позвонил сразу же из кабинета, предусмотрительно закрыв дверь.
