– Мерр-р-ртв!
Объяснимо спавший с лица Эйольв, в вершке над чьей головой ворон впечатляюще вторгся вихрем в помещение, запустил руку за пазуху, бесшумно шевеля губами.
– Вот и донашептывался, – удовлетворенно заключил Йормунрек. – Рассказывай, как он мучался, потом я тебя награжу.
– Ты, конунг, велел его прикончить отравленной рыбой, на страх тем, кто идет против воли Одина. Так я и сделал.
– Все по порядку властелину расскажи, – вступил Торлейв.
– Особенно, как мучался! – добавил Биргир.
– Я привел снеккар к Толаборгу, с грузом рабов. Как ты велел, я дал нескольким покупателям знать, что у меня еще есть шкуры и диковины с южного материка. Через несколько дней, ко мне пришел Синдред, посмотреть на диковины. Как ты велел, я показал ему шкуру и череп исполинской обезьяны и животное кунгуру. Синдред захотел купить животное. Я зазвал его на следующий день завершить сделку и пообедать. Утром, я купил у рыбаков большую меч-рыбу.
Йормунрек кивнул. Воодушевившись, Эцур продолжал:
– Мы сели обедать в моем шатре. Синдред выпил со мной вина. Тогда я поднял со стола меч-рыбу, посыпал ей меч ядом, что ты мне дал, вонзил ему в живот, и сказал: «Так будет с каждым, кто идет против воли Одина.»
Большеротый торжествующе оглядел присутствовавших и, с полным отсутствием понимания причин внезапно повисшего над покоем и грубо ощутимого, как брюхо панцирного слона, тяжелого молчания, возобновил рассказ:
– Он захрипел, выпучил глаза, и умер.
Молчание еще потяжелело, словно слон выпил несколько ведер пива. Наконец, Йормунрек сказал:
– Я тебе что велел сделать?
– Убить Синдреда отравленной рыбой! – по-прежнему торжествующе выпалил Эцур.
– А ты что сделал?
– Убил Синдреда отравленной рыбой? Что, лучше было рыбу-пилу взять и его ей запилить? – до Эцура, похоже, стало помалу доходить, что им по какой-то причине недовольны.
Йормунрек покраснел. Биргир принялся рыться в пыточном снаряжении, вполглаза следя за конунгом. Йормунрек побледнел и пробормотал:
– Кто ж мне Барда заменит…
Голосом погромче, он сказал, полуобратясь к Эйольву:
– Пиши! Награду за голову Эгиля Сына Лысого удвоить до восьми марок золота, если мертвый, и до шестнадцати, если живой!
– Это дело, – вполголоса пробухтел в кружку Берг-Энунд. – Я бы за него еще эйрира три накинул, да свободного золота нет.
– Вот с тобой, жаба двуногая, умом траченая, что делать, – конунг уставился на Эцура. – Это безобразие с рыбой кто-нибудь видел?
– Да, конунг! Шатер был открыт с одной стороны, и многие видели и слышали, что бывает с теми, кто идет против во…
– А как они тебе уйти дали? – перебил конунг.
– Как я Синдреда ударил, его карлы на миг обмерли, ну, мы все на снеккар, и ходу. Несколько за нами погнались, на причале их порубили.
«А что сталось с животным кунгурой?» – хотел спросить Горм, но решил воздержаться.
– Так что ж мне тебе определить… – конунг нехорошо улыбнулся, точь в точь как он улыбался много лет назад, сидя с удочкой на пристани в Йеллинге, болтая босыми ногами над водой, и собираясь нарочито медленно насадить на крючок очередного червяка.
В виде предложения, Биргир поднял в воздух щипцы, губки которых багрово светились. Йормунрек покачал головой. Палач порылся в мешке, лежавшем на полу, и вытащил бурав. Горм уже принялся прикидывать, какая чувствительная Эцурова часть будет первой намотана на витую железяку, и сколько витков выйдет, пока Йормунрек смотрел то на Большеротого, то на бурав.
Ворон одним глазом, в котором багрово отражался огонь, глянул на пыточные принадлежности, и сказал:
– Все мы только орудия в руке Всеотца.
Впрочем, Горм заподозрил, что звук мог исходить и не от птицы, а от сидевшего в кресле. Тот был облачен в длинное черное одеяние. Клобук скрывал лицо, а длинные рукава – руки.
Конунг оправил рукой бородку и уточнил:
– Что я тебе приказал, то ты и сделал, так?
– Да, конунг! Слово в слово!
Воспитанник и ученик Торлейва рассмеялся.
– Эйольв, еще пиши. Я наказываю за невыполнение приказов. Я не стану наказывать того, кто выполнил мой приказ слово в слово. Только вот что, Эцур… Мне не нужны карлы с избытком ума, но столько дури, сколько ее в твоей жабьей голове, это уже слишком. Ты больше мне не служишь. Бери свой рабами заблеванный снеккар, и чтоб духа твоего здесь не было.
– Но конунг… Конунг… – Эцур упал на колени.
– Поймаешь Эгиля, тогда можешь вернуться. Биргир, помоги ему спуститься по лестнице.
Вместо того, чтобы встать, Эцур шустро побежал к лестнице на четвереньках. Подоспевший Биргир успел дослать его в направлении ступеней мощным пинком в зад. Вопль бывшего карла вызвал легкую улыбку на лице владыки.
– Что ж, раз Синдред убит, и во славу Одина, Реккаред, видно, уже послал ратную стрелу. Пойду на Толаборг, пока их дружина не собралась.
– Во славу Одина, – повторил вроде бы уже точно ворон.
– Кормилец Воронов не поднимется по Тегаре до Толаборга. Слишком глубоко сидит, – заметил Торлейв. – На мель сядет от города вик за семьдесят.
– Кормилец Воронов останется здесь, как и другие наши корабли.
– А на чем пойдем? – спросил Гудбранд.
– Это у меня схвачено.
– Конунг, есть другая забота, – вступил Горм. – Сколько карлов ты берешь, и на сколько дней?
– Две с половиной тысячи, и пропитание им нужно только на дорогу. Дальше Гуталанд прокормит.
– На две с половиной тысячи в Скиллеборге дорожных запасов хватит… – Горм замолчал, считая в уме. – На десять дней, и это считая ржаную и полбенную муку. Что с мукой на корабле делать? Болтушку разве что? С нее не навоюешь.
– Да, болтушка не просяная каша с клюквой и лососиной, – согласился Гудбранд.
– До устья Тегары на драккаре сейчас хода от силы шесть дней, – заметил Торкель. – Ветер устойчивый, волна низкая.
– Не на драккарах пойдем, – напомнил старый кораблестроитель.
– А на чем? – снова спросил Гудбранд.
Йормунрек ответил словами из «Речей Высокого:»
– «Должен один
знать, а не двое, —
у трех все проведают.[118]»
Гудбранд своевременно заткнулся.
«Военный совет называется…» – возмутился Горм. – «Нужны этому простуженному на всю голову наши советы, как мамонту летом печка. И про Этлавагр наверняка что-то не договаривает – стоило Торлейву красных конунгов помянуть, морда у губителя родни сделалась чисто как у той жаблацмоки, что воробышка съела. Как же, у Йормунрека нашего все схва-а-ачено.»
Вспомнившаяся ярлу притча о воробышке была рассказана Бушуихой на пиру в честь того, что Святогор закончил наконец работу над Гормовой справой. Означенная птичка замерзла зимой почти до смерти и упала на проезжую дорогу, где на нее нагадил ездовой лось. От тепла в куче помета воробышек согрелся, поклевал каких-то недопереваренных лосем семян, и на радостях запел. Песню услышала прятавшаяся в лесу жаблацмока, тут же выкопавшая певца из помета, сожравшая птичку, и напоследок закусившая дерьмом. Как случалось со сказами бабушки, у притчи было никак не меньше трех толкований, и все довольно мрачные. По крайней мере два как назло неплохо подходили к нынешнему положению Горма. Не всяк, кто тебя обгадил, враг, раз. Не всяк, кто вытащил тебя из дерьма, друг, два. Сидишь в дерьме, так не чирикай, три. В благоразумном согласии с последним толкованием, ярл оставил возмущение при себе и продолжал слушать.
– По пути можно взять Ологит, там разжиться снедью. Рыбой и еще чем, – предложил Берг-Энунд. – Это почти в устье. Заодно сквитаемся за их помощь Бейниру.
– Так его осадить, чтоб до Толаборга весть не дошла, вряд ли удастся, – Торлейв был явно не в восторге от предложенного. – У гутанов не только гонцы. Они голубей выращивают на крыше дворца Балтингов, потом привозят в клетках в крепости на окраинах. Когда надо, привязывают к лапке черную ленточку с вестью и выпускают. Птица летит прямиком в голубятню, где выросла.
– На голубей найдется управа у тех, кому благоволит владыка мертвецов, – снова раздалось со стороны кресла с вороном на спинке.
Теперь уже не только Эйольв сидел скрючившись и только что не стуча зубами от страха, но и Торкель судорожно сглотнул, как будто чем-то подавился.
– Пойду с двумя тысячами лучших воинов, – сказал конунг. – Это на сколько дней достанет еды?
– На тринадцать можно растянуть, – ответил Горм.
– Как раз до Толаборга без остановок. Гутаны народ мрачный, робкий, послушный. На столицу руку наложу – весь Гуталанд мой. А пятьсот воинов здесь оставлю, с Биргиром. Заново пройти по Килею, и еще пару сотен карлов с их отродьем перевешать.
– А за что? – не выдержал Горм.
