– Ты уверен?
– Я никогда раньше об этом не думал. Ты много раз сталкивался с этим в бытность священником. Ты можешь нам помочь. Мне необходим твой совет.
– Совет? Какой? Шеп тяжело выдохнул:
– Как облегчить моей жене муки смерти.
По дороге в Нью-Йорк Шеп рассказал отцу, что они уезжают в Африку, отец отреагировал неожиданно по-деловому – он сообщил со свойственной Накерам практичностью, что, к сожалению, срок действия его паспорта истек. (Шеп объяснил, что есть одна фирма, способная уладить этот вопрос за день, естественно за определенное вознаграждение, и когда отец спросил: «Сколько?» – с улыбкой ответил, что ему все равно.) Вероятно, лето, проведенное в Кении, сделало Черный континент в глазах отца вполне привлекательным местом. И еще его совершенно не волновало, каким способом можно вырваться из «Твилайт Гленс». Возможность обучаться хоровому пению он явно не считал большой удачей.
Шеп задумался, стоит ли прощаться с Берил. Когда он предложил перевести отца в государственную лечебницу в нескольких милях от города, она пришла в ярость; если же она узнает, что он собрался отвезти его в Африку, с сестрой и вовсе случится удар. Кроме того, она никогда не скрывала скептического отношения к идее Последующей жизни. Теперь она сможет избежать угрожающих счетов за дом престарелых, разъедающих семейный бюджет подобно ржавчине, и в то же время сохранить дом. Если это и можно считать весьма щедрым вознаграждением за более чем пренебрежительное отношение, то Шепу владение домом его детства представлялось скорее наказанием, чем благом.
Они несколько раз останавливались в пути. Шепу приходилось почти на руках относить отца в мужскую комнату на заправке, благо после схожего и достаточно продолжительного периода в жизни жены он стал виртуозом в таких вещах. Он оставлял отца наедине со своими проблемами и закрывал дверь кабинки, иначе Гэб непрерывно ворчал бы, что и тут не может побыть один. Отец немного преувеличивал свои способности справляться со всеми процедурами самому, а уж вопрос о том, чтобы нагнуться и натянуть пижамные штаны, однозначно требовал постороннего вмешательства. На Востоке считалось высшей степенью унижения увидеть гениталии отца, однако для Шепа это было просто обычной реальностью. У них обоих есть пенисы. Что же в этом такого!
Разумеется, на последнем отрезке пути через Северный Коннектикут большинство мест, где можно поужинать, было уже закрыто. Зловонный резкий запах заполнил все пространство в машине, и отец заплакал.
– Папа, – сказал Шеп, – я много месяцев был по локоть в дерьме, и не в переносном смысле. Я по-прежнему люблю свою жену, несмотря на то что мне пришлось смывать с нее много всякой дряни. Сейчас я взял на себя заботу о тебе, и вместо того, чтобы нанимать чужого человека подтирать тебе задницу, я лучше сделаю это сам. Тебе нечего стесняться. Единственное, кому должно быть стыдно, – это нам с Берил за то, что посмели свалить на чужих людей заботу о собственном отце.
Они добрались до Элмсфорда в час ночи. После пятнадцати часов, проведенных за рулем, Шеп должен был ощущать смертельную усталость. Однако благодаря внезапной возможности увидеть Пембу, воплотить, казалось, несбыточную мечту в реальность, он испытывал невероятный душевный подъем. Его движения были четкими, шаги пружинистыми, он вымыл отца и устроил его на диване в гостиной, поближе к ванной на первом этаже.
Поскольку Глинис еще спала, когда он встал воскресным утром, пришлось начать с Зака. Последнее время он был допущен сыном в «святая святых», поэтому вошел в его комнату и сел на кровать.
– Мы уезжаем в Африку, – сообщил он. Оторвавшись от экрана компьютера, мальчик смотрел на
отца невозмутимо, но с некоторой иронией. Он верил в идею Последующей жизни еще меньше Берил.
– Ого. И когда?
– Надо посмотреть на сайте авиакомпании, но, думаю, до конца недели.
Зак с интересом оглядел отца. Шеп открыто смотрел на сына, удовлетворенный тем, что оказался прав, грубые черты лица сына выправились, и в свои шестнадцать он выглядел почти красивым.
– Ты не шутишь?
– Нет. Лучше начинай паковать вещи. Но не бери слишком много. Даже если мы не сможем купить все необходимое на Пембе, то в Занзибаре отличный выбор в магазинах, а мы будем всего в получасе лета от Стоун-Тауна.
– И как надолго мы уезжаем в Африку?
– Я? Навсегда. А ты?.. Тут уж тебе решать. Когда тебе исполнится восемнадцать, станешь вольной птицей. Слушай, тебе все равно не нравилась эта новая школа..
– Я думал… – Зак облизал губы. – Я думал, только дети всегда хотят сотворить нечто сумасшедшее. А родители, напротив, сажают их перед собой и возвращают, ну… в реальность.
– Я был реалистом сорок девять лет, парень. Реальность – это то, что ты действительно делаешь. Кстати, на Пембе тоже есть Интернет. Я знал, для тебя это важно.
– А что, если я не захочу ехать?
– Ну… Ты можешь остаться с тетей Берил в доме дедушки в Берлине – это очень маленький город, ты же знаешь. Там тоже немного благ цивилизации, но только еще без пальм, океана и коралловых рифов. И еще там очень холодно. Кроме того, ты можешь пожить у тети Деб, только сразу готовься нянчиться с детьми и хотя бы прикидываться верующим. Еще есть тетя Руби, но она трудоголик, у которой не остается времени даже на мужчин, не говоря уже о великовозрастном племяннике. Бабушка из Тусона будет счастлива, если ты к ней переедешь, но ты сам всегда жаловался, что она сюсюкает с тобой, как с шестилеткой. А ей самой уже семьдесят три. Уверен, ее уже не переделать.
– Ты серьезно думал оставить меня родственникам?
– Нет, я серьезно думал взять тебя с собой в очаровательный уголок мира, где ты научишься ловить из каноэ рыбу, которая называется мтумбви. Нырять с аквалангом. Выучишь суахили. Будешь есть самые вкусные на свете манго и ананасы. И поможешь мне построить дом.
– Ты… ты просто чокнутый. Ты точно не сидишь на таблетках? Ничего не брал из маминых лекарств?
– Я так понимаю, ехать ты не хочешь, тогда можешь обратиться к социальным работникам и сообщить, что твой отец наркоман.
Зак никогда не понимал его шуток и выглядел обиженным.
– Сколько у меня есть времени подумать?
– Мне хватило времени, пока я ехал от Нижнего Манхэттена до Уэстчестера. Но была пятница, огромные пробки. Я дам тебе половину того времени.
– Значит, я должен решить, готов ли перевернуть все в своей жизни с ног на голову и «переехать в Африку», сегодня?
– Решения принимаются в долю секунды. Большую часть времени отнимает размышление.
– А как же мама? Она и так выглядит не очень. А в Африке – что там за врачи?
– У нас уже были первоклассные врачи.
– Я имею в виду, что она сказала?
– Именно это, – ответил Шеп, вставая, – я и собираюсь выяснить.
Он прилег на кровать и положил голову Глинис себе на живот.
– Как твой отец? – пробормотала она.
– Сама спросишь. Он внизу.
– Ты привез его в дом? – сонно спросила она. – Зачем? Разве это разрешено?
– Это возможно. Он же мой отец. Я хочу забрать его с собой.
– С собой? – Она вздохнула. Ее рука легла на его бедро, и этот жест показался ему восхитительно приятным. – Куда?
– Гну? – Он собрался с силами. – Помнишь, в прошлом году я спросил тебя, поедешь ли ты на Пембу? Я хочу сейчас задать тот же вопрос. На этот раз рак не сможет быть оправданием для отказа.
– М-м-м? – Она покрутила головой. Ее голова всегда была скрыта чалмой, и сейчас он залюбовался правильной формой ее черепа.
– Там тепло, – произнес он нараспев, в тон ее бормотанию. – Белые пляжи. Высокие деревья. Свежевыловленная рыба. И легкий ветерок с ароматом гвоздики.
– Подожди, – прервала она, открывая глаза. – Мне это не снится?
– Нет, это не сон. Я хочу забрать тебя на Пембу. Я хочу, чтобы мы улетели на этой неделе.
Она резко села:
– Шепард, ты в своем уме? Совсем не подходящее время вновь начинать разговор об Африке.
– Это единственное время, что у нас осталось для разговоров об Африке. У нас больше нет времени ни на что.
– Даже если я не начну принимать экспериментальный препарат, мне надо сделать еще пять процедур химиотерапии! Лечение могло быть уже позади, но со мной пока не все кончено.
– Нет. – Он коснулся ладонью ее щеки. – С тобой все кончено. – Он имел в виду только лечение и сам ужаснулся, какой подтекст услышал в собственных словах.
Она вывернулась и привстала.
– Ты тоже списываешь меня?
– Гну. Что с тобой происходит? Как ты полагаешь, что с тобой происходит?
– Безусловно, я очень тяжело больна, но последние несколько дней я чувствую себя лучше.
– Ты уже даже не можешь есть. У тебя нет стула. Ты не способна подняться по лестнице. Как ты полагаешь, что с тобой происходит?
– Прекрати! Ты жесток! Очень важно сохранять оптимизм, пытаться…
– А я считаю, что жестоко пытаться. Она расплакалась:
