Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана

Переводчик Владимир Викторович Голубихин

© Вальтер Скотт, 2017

© Владимир Викторович Голубихин, перевод, 2017

ISBN 978-5-4485-0798-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Роман этот написан в то время, когда обстоятельства не позволяли мне воспользоваться библиотекой, в достаточной мере богатой работами исторического плана и в особенности средневековыми мемуарами, в коих привык я черпать сюжеты для своих сочинений. Другими словами, то был плод не тихих деревенских ночей до утра, а досужих часов1 в родном Эдинбурге. Положившись на память, безусловно цепкую и глубокую, но и не менее капризную при непрестанном обращении к ней, я должен сознаться, что в нем куда больше исторических неточностей, нежели можно встретить в моих прочих романах. Хуже того, часто восхваляемый прежде за свою неизменную память, на склоне лет я вынужден признать за истину ответ старого Битти Микледла на панегирик приходского священника, относительно его того же самого дара. «Увы, святой отец, – повинился честный помещик пограничного края, – память моя никак не повинуется мне, она сохраняет лишь то, что случайно поражает мое воображение, и вполне вероятно, сэр, что из всей двухчасовой проповеди, которую вы нам прочтете ныне, я не запомню ни единого слова». И хотя, быть может, существует много людей, чья память служит им в равной мере исправно, несмотря на их широкий кругозор, мне приходится сообщить, что источник мой, богатый всевозможными обрывками стихов или чертами характеров, поразивших однажды мое воображение, является слабым помощником мне не только относительно названий и дат различных исторических событий, но и при куда как более важных обстоятельствах.

Я надеюсь, что это оправдает одну мою ошибку, на которую было указано мне потомком прообраза персонажа настоящего романа: сетовал он по причине, что я вывел представителя выдающейся и благородной древней фамилии, ни один носитель которой никогда либо не опускался до низкого звания, простолюдином; и теперь, насколько возможно, я спешу исправить эту оплошность – родовое имя человека, изображенного на этих страницах золотурнским послом, носили и носят представители знати. Тот же самый корреспондент мне напомнил о другом моем промахе, который я полагаю не столь серьезным: он заявляет, что император, правивший во времена к коим обращен мой роман, несмотря на то, что предок его Леопольд пал в знаменитой битве при Земпахе2, никогда не выступал против привилегий доблестных швейцарцев, но напротив, проявлял неизменные осторожность и терпимость в обращении с этим народом, пожелавшим стать независимым, также как мудрость свою и великодушие являл он ко всем прочим вассалам, пребывающим в верности имперской короне3. На ошибки подобного, хотя и тривиального рода, никогда, по моему убеждению, не может быть указано автору, без того, чтобы он не пожелал от всей души с теми утверждениями согласиться.

Что же касается главной проблемы, наиболее любопытной и интересной, по меньшей мере в глазах всех изучающих древность, которую я затронул по ходу данного рассказа, я имею в виду Vehmic4 – тайные судилища в Вестфалии, одно упоминание о которых в продолжение многих веков вселяло в людей неимоверный страх, и которые гениальным Гёте, спустя время, были воссозданы в представлении общества полные донельзя давно позабытого ужаса,5 – то должен сказать, что на нее недавно был пролит совершенно новый и существенно важный свет знания, ибо прежде чем работа над «Анной Гейерштейн» завершилась, мой друг, неутомимый изыскатель, м-р Френсис Пэлгрейв любезно прислал мне свой кропотливый труд, выдержки из которого я использую в данном пассаже, и возможно, в полном объеме он будет представлен вниманию публики еще до того, как эти строки напечатают.

«В Германии, – говорит сей знаток, – существовало весьма странное судопроизводство, которое совершалось еще в бытность языческих идолов и мистических верований у древнейших тевтонов.

Нам известно из исторических сочинений о Саксонии то, что «Das freie Feldgericht», или «Свободный полевой суд» в Корби6 во времена язычников пребывал в ведении друидов Эресбурга, где находилось капище Ирмина, хранящее древо Ирминсуль7; и после торжества истинной веры над языческой, Людовик Благочестивый8 передал земли идолопоклонников аббатству, которое уже давно притязало на них.

Трибунал состоял из шестнадцати судей, избираемых на эту должность пожизненно. Самый старший председательствовал в нем как gerefa, или graf9; следующий за ним по годам исполнял более скромные обязанности frohner, или «секретаря»; остальные четырнадцать действовали как echevins10, и от которых зависело, будет подсудимый оправдан или осужден. Когда кто-то из них умирал, друидами избирался новый судья из двадцати двух кланов, иначе родов, населяющих «gau», или округ, и считающихся исконными жителями этих земель. Впоследствии выбор вершился монахами, но всегда с одобрения «графа» или «секретаря».

Судебное разбирательство, так называемый «Суд королевской скамьи», или «König’s stuhl», вершилось всегда на поле; и мы не ошибемся, предположив, что «полевой суд» был собираем или назначался также на каком-нибудь поле «gau», с целью разрешения споров относительно соседних с ним земельных угодий. Место вышеозначенного «Суда королевской скамьи», представляющее собой площадку шестнадцати футов11 в длину и столько же в ширину, вначале освящалось; для чего ее обносили неглубоким рвом, и каждый из шоффенов бросал в него кто горстку пепла, кто угля, кто черепки. Если возникало какое-либо подозрение, что выбранное место очищено не до конца, судьи искали знаки скверны, ибо приговор, вынесенный трибуналом на нечистом месте, не имел силы закона. Также было очень важно суду совершиться до захода солнца. Все судебные разбирательства у тевтонов в древнейшее время проходили под открытым небом и в ясные дни. Некоторые следы непосредственного обращения к Солнцу могут быть обнаружены и в языке тех судебных процессов. Церемониальный порядок «Полевого суда» также весьма схож с установлениями британских бардов относительно «gorseddau» – «круга бардов», которому «всегда были доступны и дуновение ветра, и солнечный свет»12.

Тогда как обвиняемый представал перед судьями, чтобы выслушать приговор или иное какое решение графа и шоффенов, вершащих «Суд королевской скамьи», глашатай требовал тишины и открывал слушание следующими стихами:

На что граф отвечал:

В соответствии с принятым решением, глашатай занимал место посередине площадки и вступал во второй раз:

И с теми словами клал он на землю аршин. Граф под надзором шоффенов, измерял лежащую на земле палку, приложив конец своего «правильного аршина» к ее концу. И когда, таким образом, доказывалось ее соответствие оной, глашатай спрашивал в третий раз:

И граф отвечал:

Тотчас же приступали к измерению делянок посредством аршина, обходя их вдоль и поперек, совершая необходимые замеры и устанавливая истинные величины полей. Когда все было готово, граф занимал свое место в суде и повелевал шоффенам огласить решение, как того требовали закон и обычай.