Робин Янг
«Тайное братство»
Во-первых, спасибо читателям, остановившим взгляд на этих строчках. Вам эти люди не знакомы, но, поверьте, без их поддержки не состоялась бы и книга.
Неоценима роль моих любящих родителей в воплощении мечты об этом романе. Спасибо также всем остальным родственникам, особенно дедушке Кену Янгу за его рассказы.
Благодарю друзей (они знают, о ком идет речь) за всевозможную помощь. Особая благодарность супругу Джо, а также его родителям Сью и Дэйву. Коллеги-писательницы Клэр, Лиз, Нейл и Моника оказали бесценную помощь в поддержании духа и редактировании. Также я обязана друзьям и преподавателям университета графства Суссекс за помощь; Софи — за редактирование латинских выражений.
Благодарю моего агента Руперта Хита за веру в начатое дело, неутомимость, мудрые советы и юмор. Очень признательна редактору Нику Сейерсу, его помощнице Энни Кларк и всем остальным замечательным сотрудникам издательства «Ходдер и Стаутон» за теплое отношение, энтузиазм и обязательность. Спасибо также редактору Джули Даути из Даттона за добрые советы.
Я в большом долгу перед Амалем аль-Айюби из Института Азии и Африки за редактирование арабских выражений, а также перед Марком Филпоттом из Центра исследований Средневековья и эпохи Возрождения и сотрудникам Оксфордского Кебл-колледжа за просмотр рукописи и внесение ценных поправок.
И наконец, огромнейшая благодарность Ли — за все, о чем не оказалось возможности упомянуть.
ПРОЛОГ
(Отрывок из «Книги Грааля»)
Сияло ярче солнца то озеро.
Оно похоже было на котел
глубокий с кипящей в нем водой.
Кто выжить сможет там?
Любую Божью тварь горнило
раскаленное расплавит вмиг.
Но Парсиваль, однако, углядел
в нем существа.
Ужасные — клыкастые, когтистые,
крылатые — они корежились под
алым кипятком бурлящим, горели,
как в геенне огненной.
Кто пламенем малиновым,
кто золотистым, кто янтарным.
Но рыцарь, что стоял на берегу
в плаще белее снега, с крестом
восьмиконечным красным на груди,
он к Парсивалю обратил свой лик,
блаженным светом озаренный,
и, руку к озеру взметнув, суровым
голосом велел швырнуть туда сокровища.
Застыло сердце Парсиваля, замерло.
Стоял он, будто каменный, не в силах
выпустить из рук сокровища бесценные.
А рыцарь тот его окинул неторопливым
и спокойным взором и молвил голосом,
проникшим в душу прямо:
— Ты помни, Парсиваль, ведь братья мы.
И Братство тайное всегда с тобою будет.
И что потеряно, то возвратится.
Что умерло — воскреснет.
И тут вернулся к Парсивалю ясный разум,
и бросил он в пучину крест златой, желтее
утреннего солнца, серебряный чеканный
семисвечник и полумесяц кованый свинцовый.
И враз возникла песня. Дивная.
В ней много голосов звучало нежных, чистых.
Подхватывал их ветер и к небу возносил.
И пламя в озере вдруг вмиг погасло.
Из вод его, что сделались прозрачными и голубыми,
явился величавый старец.
Из золота он был как будто сделан весь,
лишь очи серебром сияли.
И Парсиваль, к стопам его упавший,
от высшей радости заплакал и, руки
вскинув, вскликнул трижды:
— Приветствую тебя, о Боже!
Айн-Джалут (озеро Голиафа), Иерусалимское королевство
3 сентября 1260 года
Солнце, двигаясь по небу, достигло верхней точки и начало перекрашивать пустыню. Охру повсюду постепенно заменила слоновая кость. Над вершинами холмов, окаймлявших долину Айн-Джалут, кружили грифы. Их скрипучие крики повисали в скованном жарой воздухе. На западном краю равнины, там, где горы плавно сливались с песками, стояло войско мамлюков, две тысячи сабель. Воины в полном снаряжении на боевых конях. Стальные доспехи накалились так, что к ним было больно прикоснуться. Тюрбаны и накидки мало спасали от свирепой жары, но никто из мамлюков даже не поморщился.
Впереди стоял полк Бари — отборные воины — во главе со славным атабеком Бейбарсом Бундукдари на черном коне.[1] Облизнув сухие губы, он потянулся к бурдюку с водой, пристегнутому к поясу рядом с двумя саблями, глотнул воды и повел затекшими плечами. Лента белого тюрбана повлажнела от пота, и кольчуга под синим плащом сейчас казалась необычно тяжелой. А ведь жара еще только набирала силу. Время тянулось медленно. Вода лишь слегка освежила его пересохшую глотку, но, конечно, не могла утолить кондовую жажду, сидевшую глубоко внутри.
— Эмир Бейбарс, где же наши лазутчики? — негромко спросил младший атабек, гарцевавший на коне рядом.
— Скоро вернутся, Исмаил. Потерпи.
Бейбарс приладил бурдюк с водой к поясу и обвел взглядом ряды воинов. Лица угрюмы и сосредоточенны, как всегда перед сражением. Неудивительно. Ведь это мамлюки, египетские воины из бывших рабов.
— Эмир…
— Чего тебе, Исмаил?
— Лазутчики ушли на рассвете. Может быть, их схватили?
Бейбарс хмуро глянул на Исмаила, и тот потупился. Лучше было промолчать, никто его за язык не тянул.
Надо сказать, что внешне Бейбарс ничем особенным не отличался: высокий, жилистый, как и большинство мамлюков, темно-каштановые волосы, белокожий, правда, загорел до глубокой смуглости. Если что и было в нем необычного, так это взгляд. Зрачок левого глаза, слегка смещенный относительно центра и немного расширенный, придавал взгляду Бейбарса особенную своеобразную остроту и объяснял полученное предводителем мамлюков прозвище Арбалет. Попав под прицел этих колючих голубых глаз, младший атабек полка Исмаил почувствовал себя мухой, запутавшейся в паутине.
— Я же призвал тебя к терпению.
— Да, эмир.
Исмаил наклонил голову, и взгляд Бейбарса немного смягчился. Эмир вспомнил канун своего первого сражения. Это было давно, а кажется, чуть ли не вчера. Мамлюки тогда схватились с франками на пыльной равнине у деревни Хербия. Он повел в атаку конницу, и за несколько часов враг был разгромлен. Пески окропила кровь христиан. Сегодня, да поможет Аллах, будет то же самое.
В отдалении поднялась небольшая туча песка. Подернутая дымкой, она постепенно начала принимать форму семи всадников. Бейбарс пришпорил коня и ринулся вперед в сопровождении младших атабеков.
Старший отряда лазутчиков тоже пришпорил коня и, натянув поводья, резко остановился перед эмиром. Его конь был весь взмылен.
— Эмир Бейбарс, монголы идут.
— Сколько?
— Один тумэн, эмир.
— И кто их ведет?
— Нойон Китбога.
— Вас видели?
— Хвала Аллаху, мы действовали незаметно. — Старший отряда лазутчиков подогнал коня вплотную к Бейбарсу и понизил голос. Остальным, чтобы услышать, пришлось напрячь слух. — Монголов очень много, эмир. Почти треть всего их войска. С боевыми машинами.
— Чего стоит туша зверя, если отсечешь голову, — проговорил Бейбарс.
Издалека донеслось пронзительное завывание боевой трубы монголов. Вскоре к ней присоединились остальные, и долину огласил резкий, нестройный рев. Почувствовав напряжение седоков, кони мамлюков зафыркали и заржали. Бейбарс кивнул старшему отряда лазутчиков, затем повернулся к атабекам:
— Остановите отступление только по моему сигналу. — Он кивнул Исмаилу: — Ты останешься со мной.
— Твоя воля, эмир, — ответил тот, с трудом скрывая гордость.
Меньше чем через минуту трубы стихли. Слышно было лишь неугомонное, навевающее тревогу завывание ветра. На гребнях холмов возникли первые ряды монголов. Не задерживаясь, орда всадников черной волной хлынула в долину.
За авангардом последовало основное войско: впереди легкая конница, вооруженная луками и копьями, затем появился сам Китбога. Предводителя монголов со всех сторон окружали отборные воины-ветераны в высоких шлемах с плоскими забралами и доспехах из железных пластин, прикрепленных к сыромятной коже. Каждый воин вел за собой двух запасных коней. Позади громыхали осадные орудия, арбы и кибитки с награбленным в набегах добром, которыми управляли женщины. У каждой сбоку был привязан боевой лук с завитками из козьих рогов. Великий правитель монголов Чингисхан умер тридцать три года назад, но созданная им империя по-прежнему была несокрушима. Вот с таким неприятелем предстояло сейчас сразиться мамлюкам.
К этой битве Бейбарс готовился несколько месяцев, но жажда мести терзала его многие годы. Двадцать лет прошло после вторжения монголов на земли, где кочевал его народ. Они разорили жилища, угнали скот. Оставшихся в живых кипчаков почти всех поголовно продали в рабство. Несмотря на давность событий, когда весной в Каир прибыл монгольский посланец, у Бейбарса возродилась надежда отомстить кровным врагам.
