1. Неведомые всадники
Хмурый декабрьский вечер 1610 года. В селе
Погост, близ Мурома, к избе старосты опрометью
подбежали две женщины и давай барабанить в дверь.
На крыльцо вышел худой седобородый старик.
— Что такое?!—сказал он. — Гляди, как
стучат! Неужто ума у вас нет? Чего шумите?
— Ой, беда, Клементьич! Супостаты идут! —
заголосили женщины. — Своими глазами видели!
Много их!.. Ой, много!
Староста тяжело вздохнул, перекрестился и
вдруг, оттолкнув женщин, выбежал на улицу как
был — без шапки, в рубахе, несмотря на зимнюю
стужу. Подбежал к небольшому колоколу, висевшему
на дереве около церкви, и ударил в набат. Тревожно
загудел колокол.
Со всех сторон сбегались погостовцы.
— Родимые, братцы мои!—воскликнул
староста, обратившись к толпе крестьян. — Наказал и нас
бог! Прут, окаянные, и к нам... Не справиться,
братцы, нам с ними, пропали мы!.. Пожгут они добро
наше, а нас всех перебьют!.. Спасайтесь! Бегите в
лес!..
Поднялась суматоха. Многие, кое-как одевшись и
укутав в медвежьи тулупы своих ребят, поволокли
их на салазках в ближний бор. Но нашлись и
такие, что твердо решили не покидать своих жилищ и
защищать себя и свое добро до тех пор, пока хватит
сил.
«Чего бежать?—рассуждали они. — Не все ли
одно, что помереть с голоду в лесу, что быть
побитым в бою?! Уж лучше побьемся за свою землю.
Пускай запомнят нас разбойники поганые!»
Деревня словно вымерла. Опустела улица, все
притихло кругом. Погостовцы спрятались в сенях с
топорами, вилами и рогатинами, решившись дорого
продать жизнь.
На дороге, за околицей, показалась длинная
вереница верховых. Впереди ехал знаменосец.
Позади шла польская конница, ощетинившаяся
копьями.
Вот уже первая пара всадников вступила в село.
За нею вторая, третья, четвертая... Кони фыркают,
косятся на избы, всадники пришпоривают коней,
дергают их за уздцы, с любопытством озираясь по
сторонам.
Заунывно прозвучал в пустынной улице
протяжный вой трубы. Остановившись среди села, поляки
соскочили с коней. Сверкнули вынутые из ножен
сабли... Вспыхнули пуки соломы, привязанные к
остриям пик... Загремели барабаны... Поляки
врассыпную двинулись к избам.
Но тут случилось нечто совершенно
неожиданное...
Из леса выскочили какие-то всадники. С
гиканьем и свистом налетели они на оставленных
польскими гусарами коней, разогнали их... Поляки не
сразу сообразили, что случилось. Да и не было им
времени соображать: неведомые всадники, не давая
опомниться, храбро набросились на них и
принялись рубить своими мечами направо и налево.
Но поляков было больше, чем их противников.
Успевшие вскочить на коней польские гусары
вступили в бой.
В эту минуту погостовские мужики, выбежав из
своих засад, тоже напали на гусар с вилами и
рогатинами.
Погостовская улица огласилась криками,
лязганьем железа, стонами раненых. Люди падали с коней
на землю...
Польский отряд, привыкший без боя занимать
мелкие селения, не выдержал удара.
Пришлось спасаться бегством. Но не так-то
легко было это. Если кому и удавалось ускользнуть с
улицы, то на него из-за деревьев неожиданно
нападали погостовские жители, сидевшие в лесу.
Длинными шестами и дубьем они валили беглецов с
коней наземь...
Победа была полная.
2. Козьма Минин
Всадники, появившиеся из леса на помощь по-
гостовцам, были мирными посадскими людьми
Нижнего Новгорода. Они составили несколько
вооруженных отрядов, чтобы оберегать свой город от
нашествия польских панов. Нижний — богатый
приволжский город — был лакомой приманкой для
поляков, но благодаря стойкости и сплоченности
нижегородских жителей полякам не удавалось
овладеть им.
Отрядом, который спас погостовцев от гибели,
командовал посадский человек Козьма Минин,
немолодой, высокого роста, широкоплечий мужчина.
Одет он был в дорогую мелкотканную кольчугу
поверх обыкновенного охабня, какие носили средние
посадские обыватели. Голову его прикрывала
круглая железная шапка с кожаными наушниками.
Вместо сапог у него на ногах красовались новенькие
крестьянские лапти.
Теперь, после боя, обнажив курчавую голову и
добродушно улыбнувшись, он сказал окружившим его
деревенским:
— Вот, братцы, какое дело-то!.. Где ни сиди,
куда ни иди, а всё в оба гляди!.. Везде они, дьяволы,
шныряют... Уж тут-то и не думали их встретить...
Ин, видишь!
— Спасибо тебе, отец наш родной, спаситель ты
наш! — заголосили женщины, падая на колени.
Минин потянул за узду своего коня, попятился
назад.
— Ну, полно, полно вам!.. Эй, детинушки!
Уймите своих молодух, вразумите их!.. Не пристало
нам в почете таком быть. Наш в том почет, что
бьемся мы за Русь и за наш народ... Собирайте-ка лучше
порубленных, омойте и завяжите им раны, а
убитых с молитвою земле предайте... Вечная им память
и вечный покой!
Минин широко перекрестился. Обнажили головы
и его ратники и погостовские мужики.
Погостовцы на руках разносили по избам
раненых. Появились сани. На них сваливали убитых,
отвозили их в лес. Развели там костры, чтобы
отогреть землю.
Козьма Минин объезжал на коне село.
— Коней-то ловите! Пригодятся! Одежонку со
шляхты тоже поснимайте, да сабли, да пистоли...
Поиграем и мы этими игрушками!
Ратники прислушивались к каждому слову
Минина, торопливо выполняя его приказания.
— Трудитесь, трудитесь, — подбадривал своих
людей Минин. — Когда-нибудь и отдохнем...
От его слов веяло спокойствием и верой. Он
заражал всех своей веселой бодростью.
— Бог спасет, Минич, постараемся... Авось не
пропадем... Не за тем родились, чтоб королевским
холопам под иго попасть... Сами с усами...
— Да еще и с бородами!—засмеялся Минин.
3. Нижегородские гонцы
Вечерняя мгла окутала приземистые избенки
села Погост.. Утонули во мраке опушенные снегом
столетние погостовские сосны.
Козьма Захарович при свете лучины допрашивал
по избам раненых поляков: что делается в Москве,
какая там власть. Раненые говорили путано,
неясно, боясь открыть нижегородцам всю правду. Однако
Минин понял, что поляки захватили Москву и
провозгласили там царем русским польского королевича
Владислава.
Было тихо и темно на улице, когда Минин
отправился в дом старосты, где он должен был
переночевать. Светили звезды. Скрипел под ногами снег.
«Москва в руках ляха. Вот оно как дело
обернулось!» с тревогой думал Минин. Он пробирался по
сугробам, стиснув рукоятку сабли.
В доме старосты его дожидались два самых
близких его друга: Родион Мосеев и Роман Пахомов.
Мосеев был постарше Пахомова. У него была
небольшая черная бородка и тщательно расчесанные
на прямой пробор черные волосы. Пахомов выглядел
совсем юношей. У него чуть-чуть пробивался пушок
на верхней губе.
В углу сидел староста со своей женой. Оба
поминутно крестились.
— Ну, братцы, и дела! —тяжело вздохнув,
проговорил Минин. — Москва теперь не наша... Аминь!
Паны отняли ее у нас! И королевича своего в цари
нам навязали, чтобы мы слушали его, стали его
холопами... Слыханное ли то дело?!
Ответом Минину было тяжкое, горестное
молчание.
— У кого из нас ныне спокойно сердце? —
продолжал Минин. — Что ни день, то несчастье.
Ложишься спать — и не знаешь, что будет завтра...
— Уж лучше в бою помереть, нежели жить в
этакой тревоге, — в один голос ответили Мосеев и
Пахомов.
— И я думаю, братцы, то же, — сказал Минин,
забарабанив пальцами по столу. — Не раз мы били с
вами панов вокруг Нижнего... Немала потопили мы
их в Волге, А коли так, не страшен будет нам враг
и под Москвой, буде за это дело возьмемся.
— Как же нам быть, Козьма Захарыч, коли они
уже Москвой овладели?!— спросил Мосеев.
— Разум свой путь найдет, ребятушки. Нам
нужно знать всю правду о Москве. И много ли там
ляхов, и кто их сторону держит, и кто против них...
Доброю ли волею московский народ признал
королевича царем? Все нам надо знать. Не из вражеских
уст будем слушать вести, а из уст своих людей...
Опять наступила молчание. На улице выла
