Александр СЕГЕНЬ - Невская битва

Исторический роман

ACT

Астрель

ХРАНИТЕЛЬ

Москва

БСЭ.М.,1974,тЛ7

НЕВСКАЯ БИТВА 1240, битва между русскими и шведски­ми войсками на р. Неве 15 июля. Целью вторжения шведов был захват устья р. Невы и г. Ладоги, что давало возможность овла­деть важнейшим участком пути «из варяг в греки», находив­шимся под контролем Новгорода Великого. Получив известие о появлении шведов под командой зятя короля Эрика XI Биргера, новгородский князь Александр Ярославич, не ожидая под­хода всех своих сил, двинулся вниз по р. Волхов и раньше шве­дов вышел к Ладоге, где к нему присоединилась дружина ладожан; к этому времени шведы с союзниками (норвежцами и финнами) достигли устья р. Ижора. Воспользовавшись тума­ном, русские неожиданно напали на шведский лагерь и разгро­мили врага; только наступление темноты прекратило битву и позволило спастись остаткам войска Биргера, который был ранен Александром Ярославичем. В Невской битве особенно от­личились Гаврила Олексич, Збыслав Якунович, Яков Полочанин и другие. Князь Александр Ярославич за проявленное в битве полководческое искусство и мужество был прозван Невским. Военно-политическое значение Невской битвы состояло в предотвращении угрозы вражеского нашествия с севера и в обеспечении безопасности границ России со стороны Шве­ции.

Аз худый и многогрешный, малосъ-мысля, покушаюся писати житие святаго князя Александра, сына Ярославля, а внука Всеволожа.

Неизвестный автор "Жития Александра Невского"

Светлой памяти раба Божия Иадора — Эдуарда Федоровича Володина

Из святого града Иерусалима, от самого живоносного камени Гроба Господня шел инок-паломник по­видать Александра. Два разных противоречивых чув­ства одолевали его. Первое — страшное, чернокаменное, тяжким гнетом лежащее в груди всю эту зиму, покуда он влачился по Земле Русской, видя ее беспри­мерное и полное разорение. Но чем ближе был Торопец-городок, куда стремился странник, тем больше охватывало его чувство радости, что вот уж скоро встретится он с Ярославичем и порадует его благою ве­стью, несомой от самих тех земель, где проповедовал и страдал Господь наш Иисус.

Горе мрачное стояло за спиной инока Алексия, жгло ему пешие пяты, дышало огнем в затылок — ничего не осталось от обители, из которой два года назад отправился он в святые земли, никого не по­щадила смерть из монастырской братии, провожав­шей его тогда в дальнее паломничество. Неведомое племя с востока истребляло русичей. Бог, любя Русь, наказывал ее за многие прегрешения, как ка­рают того, от кого ждешь великих дел. Родной Переяславль, покинутый для края чужого, встретил странника пепелищем, по которому бродили несча­стные тени.

Алексий родился в небольшом сельце на берегу Клещина озера1 за двадцать лет до Александра, рано остался без родителей, отроком подался в Переяславль, в Борисоглебскую обитель к игумену Иадору. Братия была тут немногочисленная, в разные годы от семи до десяти иноков, в основном все хорошие, по­кладистые и спокойные. Алексий средь них был са­мый строптивый. Но ни разу не возникало у него же­лания покинуть монастырь. Постригли его в осемьсот-летнюю годовщину преставления преподобного Алексия, человека Божия, в честь которого и назвали новоиспеченного монаха. Но должное смирение так и не пришло к нему, покуда не родился у князя Яро­слава Всеволодовича второй сынок.

В тот день, тридцатого мая двадцать восьмого года2 , словно доброе и спокойное солнце просияло в душе у Алексия. Он бы и сам не смог толком объяснить, что связывало его с новорожденным княжичем, но, когда кто-либо говорил что-то о маленьком Ярославиче, светлое тепло разливалось во всем существе монаха, и он молился о нем — да пошлет Господь Бог в лице этого новоявленного русича мир и спасение всей Земле Русской.

Новый Ярославич появился на свет в день препо­добного Исаакия Далматского, игумена и исповедни­ка, и Иадор тогда сказал:

— Приведи нам Бог такого в нем Исаакия, кото­рый говорил царю Валенту, что не побьешь варваров, докуда не воспылаешь любовью ко Христу Богу.

А монах Феодор добавил:

— И иже ни в пропастях, ни в болотах не погиб­ нет.

Святой обряд Крещения совершен был на двенад­цатый день по рождению. И дано было Исаакию крес­тильное имя Александр в честь доблестного воина и мученика Александра Фракийского, память коего в тот день совершалась.

Инок Алексий издалека наблюдал за Крещением и урывком видел сей колобок румяный. И показалось ему, что младенец был при Крещении как-то не по-младенчески разумен, словно понимал важность про­исходящего; а когда трижды погрузили маленького в купель, яркое солнце озарило окна храма и княжоночек мокрый весело рассмеялся. Рассмеялся и что-то пропел душевное. Многие умилились, и кто-то сказал громко:

— Ой, какой хоро-о-ошенький!

И с той поры никто в Борисоглебском переяславль-ском монастыре не мог нарадоваться на то, как в доб­рую сторону переменился нрав инока Алексия, досе­ле — ретивый и дерзкий, отселе — хоть и немного озорной, но добросердечный и послушный.

В тот год впервые дошли слухи о некоем новом пле­мени, подобном Гогу и Магогу, которое вторглось в Персию, и слышалось в тех слухах нечто особенно тревожное, хотя и до тех пор немало являлось извес­тий о разных саранчах в человечьем обличье. Множе­ство врагов окружало Русь, да и сами русичи в междо­усобице заменяли врагов друг другу, но в монголах слышалась настоящая погибель, а не в агарянах3 и не в немчуре, хотя и те и другие изрядно досаждали. Пер­вые отнимали Русское море — на прибрежье, под Су-рожью, войско султана Аладина побило наших креп­ко. Вторые отнимали Балтику, строили крепости, тес­нили новгородцев, датский немец возле Колывани4 оторвал кусок земли и поставил свою крепость Ревель. Но все сие затмилось, когда Мстислав Галицкий, непобедимый витязь и соперник великого князя Юрия Все­володовича, испытал силу татарскую на берегах реки Калки и, битый, бежал, погубив войско и лучших бо­гатырей числом более семидесяти.

Тревога росла и по причине дурных знамений — то целую седмицу в небесах являлась непомерно огром­ная хвостатая звездяга, рекомая кометою; то засуха все лето жгла леса и болота, так что дымом заслоняло небо и невозможно становилось дышать; то в Клещине озере объявлялось странное чудовище, хвостом пере­ворачивающее лодки рыбаков и по ночам истошно хо­хочущее. И много еще чего такого случалось, о чем су­еверные тотчас говорили как о признаках приближаю­щегося конца света, и на исповедях приходилось частенько повторять одно и то же — чтоб боялись не самого пришествия Грозного Судии, а чтоб боялись своего собственного неприуготовления к Страшному Суду Божию.

Когда княжичу Александру исполнилось шесть лет, его отец, Ярослав Всеволодович, прославился рат­ными и душеполезными деяниями — разбойников ли­товских наказал в битве близ Усвята, умертвив их бо­лее двух тысяч, взяв в плен их главарей и освободив наших пленных. Затем, о другой год, ходил в Сумейскую землю5 на самый северный ее край, где жили ди­кари-самоеды, вразумлял их и многих привез пленны­ми в Новгород для очеловечения; а после того с помо­щью многих священников и без применения силы в Корельской земле крестил жителей, уже готовых к принятию Христова света и радостно вошедших в число народов, познавших благодать.

Тогда же случились в один год две важные смер­ти. В татарах помер их вождь Чингисхан, а на Руси не стало родного деда Александра по матери — Мсти­слава Удалого, и если там, за пределами, были иные громкие военачальники, то Земля Русская продол­жала слабеть в раздорах. Но когда заводились разго­воры об этом, у монаха Алексия так и рвалось слететь с языка — Александр! Он мечтал о нем как о будущем величайшем витязе, слава которого во сто крат пре­взойдет хвалу и удаль Мстислава. Жалко было ему, когда восьмилетнего Ярославича увезли в Новгород и посадили там княжичем-наместником вкупе со старшим братом, десятилетним Федором. Доселе Алексию хоть иногда удавалось повидать княжича-солнышко — то в лесу или в поле при прогулках и на первых охотничьих навыках, а то и приведут в мона­стырь перед праздничком. Теперь же только слухами о нем приходилось кормиться. И тревога грызла — Ярослав-то разругался с новугородцами, оттого и по­кинул их, оставив вместо себя двоих недорослых на-местничков. После Николы зимнего их вернули — в вольном граде вспыхнуло восстание, стали бить всех приверженных Ярославу, и Всеволодович едва успел спасти сыновей своих из огня новгородского буйства.