Юришич прислонился к подоконнику, слушает пение Петковича. Слышит ли это Пайзл? Слышал ли он, как недавно Петкович кричал о шпионе? Должен был услышать и ночью все слышал. Где он, почему не зайдет к своему шурину? Резонно было бы его спросить об этом, может быть, он уже во дворе? Не спуститься ли вниз? При мысли о дворе Юришич скривил губы. Хорошо бы оказаться там одному, растянуться на солнцепеке и забыть обо всем: о грустном и обидном, невыносимом и страшном.
Это его желание никогда не сможет исполниться в тюрьме. Но он все-таки пошел.
Передний тюремный двор отделен со стороны улицы двухэтажным зданием. Это старинный дом с широкими воротами. На первом этаже канцелярия и караульная часть, а на втором живет начальник тюрьмы со своей семьей.
Сам двор сужается в средней части, как раз между входом в следственную тюрьму и подвальным помещением уездного изолятора, и таким образом как бы разделяется на две части. Одна часть, более длинная и узкая, стиснута между следственной тюрьмой и изолятором. Другая — короче и шире, к ней примыкает частный дом. В этом доме много окон, но в них редко появляются жильцы, словно их ничуть не интересует, что происходит в этом дворе. Как будто их вообще никогда не бывает дома. От этого дома следственная тюрьма отделена стеной, к одному концу которой возле самого дома начальника тюрьмы пристроены его курятник и дровяник. Другой конец стены, ближе к тюремному корпусу, упирается в широкий коридор, который, как тоннель под зданием тюрьмы, соединяет передний двор с одной из дворовых площадок, расположенных с задней стороны; соединяет и одновременно разъединяет большими воротами из металлических прутьев. В этом коридоре расположен и вход в тюремный карцер, забитое досками окно которого обращено во двор словно слепой глаз. Перед самой тюрьмой, достигая в высоту решетчатых окон первого этажа, выложена поленница дров, все еще мокрых от недавнего дождя.
А перед воротами рядом с курятником растет каштан, знаменитый тем, что постоянно является центром круга, по которому заключенные шагают во время своих монотонных прогулок. Сразу же возле ворот крыльцо караулки, а от него к дому, расположенному на улице, ведет стена, обращенная своим изгибом во двор. У этой выпуклой части стены находится тюремная кухня. В углу между кухней и караулкой стоят деревянные козлы для пилки дров. Козлы составлены друг на друга, а перед ними стол. Возле стола расселись писари. Они вышли во двор на прогулку, но им не нужно вертеться вокруг каштана, они могут свободно разгуливать по всему двору. И они прошагали по нему вдоль и поперек, чтобы согреться: по всему видно, что день будет теплый, но утро еще свежее и прохладное.
Сейчас они собрались здесь, потому что на воротах несколько раз ударил колокол, и родственники принесли им завтрак. Расположившись за столом не хуже, чем в какой-нибудь кафане, они смеются и издеваются над горбуном, который хотел угодить папаше бутылкой ликера, а папаша его пришлепнул к стене, как строитель штукатурку с мастерка. Вот они как будто исчерпали эту тему и затеяли довольно странный разговор о благородном Петковиче.
Самый речистый из них молод, из-за крупной фигуры и высокого роста он казался старше своих лет, особенно его старило лицо. Лицо было гладко выбрито, жирное, с плотно натянутой кожей, словно наволочка на туго набитой перьями подушке. На нем, однако, видны тонкие нити морщин и какой-то пепельный оттенок увядания. Острижен наголо, а маленькие серые глаза холодны и хоть и бегают, как у мыши, но по временам поражают своей зловещей неподвижностью, как у паука. Этого паука зовут Франё Рашула.
Он дитя Загреба, из разорившейся семьи торговца, сам он тоже намеревался заняться торговлей, начав свою карьеру как торговый агент. В этом качестве, успев жениться и привыкнуть к мотовству, он взломал кассу своего шефа, был схвачен и отсидел за это два года в Лепоглаве{6}. Хотя жизнь его началась под знаком неудачи, после возвращения из Лепоглавы стремление к успеху стало главным мотивом его жизни; успех означал для него деньги и богатство. Богатство, разумеется, любым способом и с минимумом усилий.
Еще будучи торговым агентом, Рашула имел возможность наблюдать подобные случаи обогащения. После Лепоглавы они чаще бросались в глаза и казались еще более соблазнительными. Именно тогда начали появляться знаменитые страховые общества, выплачивающие денежные вознаграждения в случае смерти застрахованного. Они росли, как грибы после дождя, во всех больших городах. В одно из таких обществ Рашула и поступил на службу — агентом. Но его амбиции этим не были удовлетворены, ему хотелось иметь собственное страховое общество.
И Рашула его основал вместе с двумя-тремя приятелями, которым он, само собой разумеется, навязал себя в качестве директора. Это произошло в одно прекрасное утро ранней весной в захудалой таверне. Наспех собранные сто форинтов составили основной капитал. Больше и не нужно было, потому что остальную часть капитала по гениальному жульническому замыслу Рашулы должны были внести сами будущие члены страхового общества. Он ему сразу же и название придумал — «Хорватская стража», что должно было подчеркнуть патриотические цели общества. Чем же они не патриотические, если речь шла о помощи бедноте!
А делалось это так: застраховаться в обществе могли люди от пятнадцати до восьмидесяти лет, причем, согласно правилам, только здоровые и ни в коем случае чахоточные. Правда, медицинский осмотр был не обязателен. То обстоятельство, что в общество принимали без врачебного освидетельствования, было весьма заманчивым для людей, страховавших своих больных родственников. И по вполне понятной причине. Почему, собственно, если они так или иначе должны умереть, не извлечь из их смерти, от которой одни убытки, хоть какую-нибудь корысть? Цель членов общества, таким образом, пусть в минимальной степени, совпадала с сокровенной целью самих основателей, вознамерившихся сполна использовать человеческие болезни и смерть. А если принять во внимание сильно развитую рекламу, то не удивительно, что число желающих вступить в страховое общество росло быстро и бурно, как наводнение. В «Хорватской страже» они были разделены на «кружки», а страховая премия по случаю смерти застрахованного наполовину или полностью могла быть выплачена при условии, если застрахованный умер спустя три или шесть месяцев после вступления в общество. Выплачивало, естественно, не общество, а сами «кружковцы» своими страховыми взносами. На этом и основывался принцип «взаимной помощи». Когда умирал один из членов «кружка», посмертная страховая премия собиралась из взносов всех остальных членов этого «кружка». Разумеется, все это проделывалось столь ловко, что определенные излишки оставались в распоряжении самого общества, другими словами, перепадали Рашуле и его компании. Излишки возрастали по мере роста числа больных членов, которым предстояло в скором времени умереть. Рашула установил и всячески поддерживал правило страховать больных, даже не имея на то их согласия, чтобы без ведома их родных получить страховку в случае смерти этих больных. Он сам и его ближайшие компаньоны в первую очередь пользовались этим правилом. Вот так и началась по городам и селам дикая охота и вампирская облава на больных и тех, кто был уже при смерти. Всю страну опутала сеть агентов и шпионов, рыскавших за кандидатами смерти, и каждый сам себе был — с большим или меньшим успехом — управляющим «Хорватской стражи». Словно гиены, рылись агенты в живых костях своих жертв. Нередко случалось, что на одну жертву, которая и знать ничего не знала, набрасывалось до тридцати агентов — тридцать алчных людей, остервенело кидавшихся на труп, чтобы извлечь из него капитал.
Рашула завел особую секретную книгу, в которую записывались все кандидаты, о которых за комиссионное вознаграждение сообщали его агенты. И для него было не важно, умрет ли застрахованный до или после шести, соответственно трех месяцев; даже проблема вероятности в данном случае не волновала его абсолютно. Эта лотерея с ожидающими смерти и мертвецами должна была всегда приносить дивиденды. Для себя и членов правления, а также для способных страховых агентов Рашула ввел в практику подделку в учетных книгах дат оформления полиса или же оставлял пустое место и задним числом проставлял нужную дату. Преимущество такого делопроизводства состояло в том, что застраховать людей можно было даже после их смерти. Как только становилось известно, что кто-то умер, его тут же застраховывали и забирали себе страховую премию.
Поскольку Рашула и остальным членам правления, желая удержать их, предоставлял широкие возможности для махинаций, спекуляция больными и мертвыми черной волной захлестнула всю Хорватию. Но после быстрого прилива наступил такой же быстрый отлив. Предприятие лопнуло по той же причине, которая способствовала его процветанию. Лозунг: как можно больше смертей, а также рекомендация: страхуйте только больных — привели к той опасной черте, когда смертей оказалось чересчур много. Не с точки зрения членов правления, а по мнению отдельных «кружковцев». Хотя страховые взносы по случаю смерти застрахованного были сравнительно невелики, но они сделались непомерными для «кружковцев». Таких взносов набиралось иногда по нескольку в день, тем более, что Рашула стал выколачивать их одновременно из нескольких «кружков». Недовольство частыми выплатами росло. Кроме того, стали поступать жалобы на невыплату страховых премий по случаю смерти. И уж настоящий переполох вызвала весть, что один из главных членов правления, правая рука Рашулы, торговец Розенкранц, держал на льду застрахованного мертвеца, потому что тот, вопреки его расчетам, умер на три дня раньше. Скандал следовал за скандалом. В этой обстановке все члены правления потеряли самообладание. Единственно Рашула, сам оказавшийся в центре нападок, пытался спасти то, что еще можно было спасти. Повсюду — в суд, полицию, торговую палату — он в спешном порядке стал посылать доктора Пайзла, защищавшего интересы его страхового общества. Таким образом, с помощью связей этого адвоката ему удалось немного продлить жизнь своего детища, а сам он использовал это время, чтобы на специально созванном заседании правления оставить директорский пост. Но все было напрасно. Ни Рашула, ни один из членов правления не захотели расстаться с награбленным. Иски кредиторов и членов общества, не получивших страховых выплат, росли и достигли таких размеров, что никакие покровители не смогли исправить положение. Страховое общество обанкротилось, его основатели оказались под следствием. Не успев вовремя смыться, Рашула снова угодил в тюрьму, когда уже собирался заполучить все земные удовольствия с помощью награбленных богатств. Это падение, разумеется, не было для него чем-то новым или необычным, оно просто не входило в его планы. Случалось, правда, он цинично говорил своим компаньонам: или богатство, или Лепоглава; теперь он стал богатым, но Лепоглавы ему не избежать. Достаточно серьезная причина, чтобы хвататься за соломинку — вдруг да выкарабкается, поэтому на следствии он или все отрицает, или ищет любые оправдания («Зачем же в таком случае судебным постановлением нам позволили работать? Все в рамках закона!»), или пытается переложить вину на других. Больше всех испытал это на своей шкуре Розенкранц, которого Рашула называл алчным жидом, считал главным виновником своего ареста.
