Кутузов откинулся на лавке, словно борясь с затаенной тревогой.
– Надеюсь, что Севастьянов пугал государя напрасно. – Михаил Илларионович помолчал и добавил: – Хотя все может быть, Фердинанд! Кто знает! Не глас ли это народа, не ведающего, зачем ехать так далеко, чтобы ведрами лить русскую кровь!..
3
Позиции, занятые русскими войсками на Ольмюцких высотах, действительно были превосходны. Можно было бы спокойно выжидать здесь корпус Эссена, армию Беннигсена и австрийцев, предводимых эрцгерцогами Карлом и Иоанном, если бы не одно важное обстоятельство: недостаток продовольствия. От самого Браунау русский солдат никогда досыта не наедался, а соединясь с австрийцами, был близок к совершенному голоду.
Немцы, рассерженные отступлением Подольской армии, отказывались доставлять съестные припасы, и солдатам приходилось, заодно с австрийцами, часто силой добывать себе пропитание в окрестных деревнях.
Кутузов не терпел грабителей. Завидя издали солдат, зашедших из рядов в обывательские дома, он во всю конскую прыть пускался туда, опрометью, несмотря на свою тучность, бросался с лошади, вбегал в жилье и, если усматривал хоть малейшее бесчинство, грозно спрашивал:
– Зачем вы сюда зашли? Обижать? Грабить обывателей? Вон отсюда! Солдат не разбойник! Не бесславьте в чужой стране имени русского!..
Но так же Кутузов лучше других начальников понимал бедственное положение солдата, который, даже не нуждаясь в деньгах, ничего не мог купить: деньги ничего и не значили. Михаил Илларионович чувствовал больно свое полное бессилие помочь чудо-богатырям. Приходилось надеяться на союзников. Император Франц нередко дарил войскам по два или три гульдена на человека, но и он имел мало возможности, распоряжаясь в собственной стране.
В Ольмюцком лагере, случалось, раздавалась команда: «За хлебом!» Тут же поротно наряжали людей. Солдатам становилось здоровее на душе, однако проходил целый день, и посланные возвращались к вечеру с пустыми руками. Для Сергея Семенова и его товарищей было праздником, когда на весь батальон приносили полбочки муки. Каждый, получив в полу шинели свою порцию, бежал к огню, растворял ее с водой, месил и пек в золе без соли лепешки. Ели их с неизъяснимым наслаждением. Очень редко отпускали печеный хлеб. На роту доставалось десятка по два или три буханок. Фельдфебель и каптенармус, как примечал Сергей Семенов, наловчились в искусстве расчерчивать мелом небольшую буханку по числу людей так, чтобы выгадать для себя кусок получше.
Поставив роту в ранжир, фельдфебель начинал раздачу хлебных порций перекличкой, отделяя каждому ломтик по черте. Приняв его, солдат целовал, крестил и прятал за пазуху. В такой редкости сделался хлеб насущный! Говядина отпускалась в полки живьем.
Сергей Семенов не без оснований страшился, что бедственное положение вызовет упадок духа у героев, проделавших славный марш от Браунау до Ольмюца. Солдаты все громче роптали, обвиняя австрийцев в невыполнении союзнических обязательств и даже в измене. Чтобы не допустить свою команду до разорительного грабежа и поднять ее настроение, унтер-офицер охотно отправлялся вне очереди за фуражом. На повелительный зов: «За соломой и дровами!» – Семенов тотчас же являлся со своими молодцами.
Не последнюю роль играло и стремление Чижика к воинским приключениям: команды рассеивались по хуторам и окрестным деревням, где часто сталкивались с французскими фуражирами, и дело всякий раз оканчивалось жаркой стычкой. Именно поэтому Кутузов уже с Цнайма отдал приказ – отлучаться за фуражом только с ружьями и примкнутыми штыками. Тем более что и сами жители, обремененные поборами, нередко встречали гостей вилами и рогатинами. Ветеран Мокеевич после таких угощений всегда говаривал:
– Что тут поделаешь! Голод, он и замки рвет!..
Придя в одно небольшое моравское селение, унтер-офицер Семенов услышал вскоре женские крики. Гренадеры из его команды по свежему дерну заподозрили тайный склад и разрывали землю. Старые и молодые моравянки окружили командира, целовали ему руки и со слезами умоляли остановить солдат. Язык их, близкий русскому, был понятен. «Верно, там спрятан не хлеб и не картофель, а все богатство, ими накопленное», – догадался унтер-офицер.
Семенов обещал крестьянкам выполнить просьбу, если те снабдят команду необходимой пищей. Они тут же принесли несколько буханок хлеба, мешок муки, картофеля, яблок и дюжину кусков шпика. Здоровенный парень притащил вдобавок жбан красного местного вина, ведра на три.
Поблагодарив жителей, унтер-офицер уже собирался отдать приказ о возвращении в лагерь, как старая крестьянка, видя послушание солдат начальнику, попросила Семенова остаться в их деревне, пока не кончится общий набег, и защитить хутор от других команд, рыскавших неподалеку с голодным ожесточением. Тот согласился и выслал к околице посты.
Старуха пригласила Семенова в богатый двухэтажный дом, обнесенный высокими бревенчатыми стенами. Унтер-офицер отметил про себя порядок, в каком содержались надворные постройки, и опрятность во всем. Хозяйка привела его в большую горницу, где героя с любопытством обступили молодые женщины и девушки. Она внимательно разглядывала изношенную, пробитую штыками и пулями семеновскую шинель, потом расстегнула ее и удивилась, не увидев под мундиром ничего, кроме тельной рубахи, – на дворе стояла глубокая осень.
По ее знаку одна из моравских красавиц подала хозяйке новую шерстяную душегрейку, и та предложила Семенову надеть подарок. Русский солдат был глубоко растроган. Вернувшись в полк, в благодарность за ее доброту, он выпросил у командира охранный караул из трех гренадеров для ограждения этого дома от беспрестанных поборов. Перед выступлением армии навстречу решающему сражению Семенов забежал к старой крестьянке проститься. Она благословила солдата прекрасным караваем хлеба, который он отдал своему батальонному командиру…
Хотя обстановка в армии была далеко не праздничной, император Александр пребывал в самом радужном настроении. Он не замечал ни отсутствия радостного воодушевления, ни появившейся распущенности в войсках. Подогреваемый молодыми и нетерпеливыми друзьями, среди которых слепой самоуверенностью выделялся князь Долгоруков, он проводил время с императором Францем, рассуждая о предвкушаемой победе над Наполеоном.
На деревенской околице, перед домом, где они остановились, солдаты ловили кур. Одна из них с громким квохтаньем вспорхнула и разбила окошко, всполошив обоих императоров. Выбежавший за ворота Милорадович горячо стыдил солдат, называя их нахалами и канальями. В это время показались в дверях с веселым видом Александр и Франц Австрийский. Вместо ожидаемого наказания было приказано отпустить во все полки винную порцию.
Перед этим в разговоре уже было решено, что союзные войска двинутся на французов, атакуют их и разгромят Наполеона.
4
Кутузов был поставлен в безвыходное положение.
Это стало ясно уже на совете, куда были приглашены самые близкие Александру лица, а также Франц Австрийский. Михаил Илларионович почтительно доложил императору о предстоящем, по его мнению, действии армий, пояснив, что затрагивать Наполеона еще рано. Это показалось государю едва ли не позором. Правда, по обыкновению, Александр Павлович скрыл свои чувства – молчал, лишь приложил руку к правому уху, чтобы лучше слышать. Он любил очаровывать улыбкой глаз, однако теперь красивые глаза государя ничего не выражали.
Зато император Франц – фамильный габсбургский нос, холодные глаза, небольшой упрямый рот – не скрывал своего неодобрения. Все его узкое, длинное лицо с зачесанными назад пепельными волосами, отпущенными за виски, приняло неприятное, надменно-брезгливое выражение.
Возмущение переполняло молодого князя Петра Петровича Долгорукова, любимца царя. Наивный, пылкий, с несколько женственным лицом, тонким носом, выпуклым кукольным лбом и ясными глазами, он нетерпеливо спросил:
– Где же вы предполагаете дать Бонапарту отпор?
– Где соединюсь с Беннигсеном и пруссаками… – медленно ответил Кутузов. – Чем далее мы завлечем Бонапарта, тем будет он слабее, отдалится от своих резервов. Дайте мне отступить. И там, в глубине Галиции, я погребу кости французов…
Михаил Илларионович замолчал и погрузился в раздумье. Что могло быть неразумней предстоящей битвы? Со дня на день Пруссия готовилась вступить в войну с Бонапартом, и восемьдесят тысяч вымуштрованных солдат присоединилось бы к коалиции. А с подходом Беннигсена и австрийской армии эрцгерцогов Карла и Иоанна битва бы решила участь Наполеона! За месяц перед тем, за день до ульмской катастрофы, Нельсон у Трафальгара уничтожил франко-испанский флот. Франция надолго выбыла после этого из числа морских держав. Бонапарту сейчас совершенно необходима была победа на твердой земле, но каждый день отсрочки отдалял его от этой цели…
