Когда поднялись на пологую вершину, один из проводников указал Семенову на Голлабрунн и Шенграбен – позицию Багратиона, окруженную французскими бивачными огнями. Отсюда до этих пунктов было уже пятнадцать верст. Тут армию остановили, велели принять влево, к лесу, на противоположный скат горы, и там позволили развести огни, которые не могли быть видны неприятелю. Отдых продолжался всего час с небольшим.
Кутузов, подъехав к проводникам, благодарил их за точность маршрута, примолвив по-немецки:
– Теперь потрудитесь еще, друзья, довести нас до шоссе…
Главнокомандующий оставил здесь два батальона Новгородского полка под командованием Федора Монахтина и пустил армию вперед. На рассвете войска выбрались на дорогу, находясь уже в тридцати верстах от неприятеля. Дан был еще один коротенький роздых, во время которого Семенову было приказано представить проводников дежурному генералу. За исправную службу Инзов благосклонно потрепал Чижика по плечу, а австрийский колонновожатый сунул ему в руку двадцать пять гульденов, или пятнадцать русских рублей.
У Цнайма армия не остановилась. Чувствуя мучительный голод, Семенов зашел в хлебную лавку, но у булочника все было раскуплено. Молодая хозяйка сжалилась над измученным солдатом богатырской стати и, отведя его в другую комнату, насыпала в платок фунтов семь крупитчатой муки, даже не требуя платы. Чижик привязал узелок к ранцу, схватил за порогом свою алебарду и в превеликой радости поспешил за своим полком.
Колонны тянулись по гладкому полю, подле дороги. Впереди, всего в пяти верстах, возвышалась гора и уже заметны были огни – обыкновенный признак расположившихся на ночлег войск. Семенов едва стоял на ногах. Трое суток он не только не спал, но даже не имел возможности отдохнуть порядочно, карауля проводников. Сон валил его с ног, голова отяжелела, и в глазах двоилось. Рассчитывая, что до вечера еще далеко, Чижик улегся в придорожный ров и заснул как убитый.
Солнце было на западе, когда отряд казаков, исполняя свою обязанность, подымал отсталых. Семенов очнулся с трудом, и первая его мысль была об узелке с мукой. Увы! Кто-то отвязал драгоценный подарок. Не веря своим глазам, Чижик даже перерыл все вещи в ранце, пока не убедился в невозвратимой потере. С тяжелой грустью поплелся он в лагерь, из конца в конец пылавший яркими огнями. Товарищи его, не менее томимые голодом, узнав о беде, тоже крепко опечалились.
Но сильнее мук голода было беспокойство, царившее в армии, за судьбу отряда Багратиона, отрезанного под Шенграбеном. В эти дни в русских рядах не было ни одного солдата, который бы не молился о его спасении.
13
Два неравных войска стояли меж тем одно в виду другого у местечка Шенграбен, в самом близком расстоянии. На стороне французов было 30 тысяч солдат и громкие славой Мюрат, Ланн, Сульт, Вандам, Удино; у русских – всего шесть тысяч и Багратион. Однако Мюрат, спешивший что есть силы от Вены, чтобы отсечь русских, был в изумлении и замешательстве. Его артиллерия и вся пехота находились еще на марше. Он не смел атаковать Багратиона, полагая, что Кутузов недалеко, и вступил в переговоры. Хитростью хотел он задержать русских до тех пор, пока не хлынут к ним в тыл от Кремса корпуса Бернадота и Мортье.
Расставляя силки Кутузову и надеясь обмануть его так же легко, как прежде провел он графов Ауэрсперга и Ностица, Мюрат жестоко просчитался. Русский главнокомандующий обратил хитрость против него и тотчас послал генерала Винцингероде с приказанием заключить перемирие. Пока условия представлялись на ратификацию, наша армия оторвалась от французов на два марша.
Взбешенный Наполеон сделал строжайший выговор Мюрату, повелев немедленно атаковать русских. Он повторял: «Как можно было входить в переговоры с этим старым хитрецом – лисом Севера!» Возмущение императора было так велико, что он сам поспешил к Шенграбену с гвардией, но, пройдя несколько верст, не вытерпел, пересел в карету, которая помчала Наполеона в Голлабрунн. В мыслях он уже видел раздавленной слабую и изможденную армию Кутузова.
4 ноября, в пятом часу пополудни, все французские войска, собранные позади Шенграбена, пришли в движение. На русских посыпались ядра и гранаты. Сульт пошел в обход правого крыла Багратиона, а Ланн – левого. Сам Мюрат двинулся столбовой дорогой на центр русского отряда, где находился командующий и сосредоточена была артиллерия. Солдаты отбивались, сохраняя полный порядок. Князь Багратион шагом переезжал от одного полка к другому и восхищался мужеством войск. «Смерть свирепствовала вокруг Багратиона, – пишет русский военный историк А. И. Михайловский-Данилевский, – но щадила героя, будто оберегая его до битвы Бородинской, где событие мировое сочеталось с великою жертвою».
Так, сражаясь за каждую пядь, русские медленно отходили, меж тем как напор неприятеля делался все сильнее. Уже голос начальников заглушался пушечной и ружейной пальбой, восклицаниями нападавших, стонами раненых, воплями раздавленных лошадьми, криками защищавшихся. Французы по-прежнему стремились окружить и уничтожить русский арьергард; солдаты и офицеры из отряда Багратиона штыком и саблей пробивали себе путь. Князь Петр Иванович, окруженный французами, распоряжался столь искусно, что те впотьмах стреляли по своим. Несколько раз они предлагали русскому герою сдаться, но ответом были картечь и штыки.
Преследование продолжалось до полуночи, когда Наполеон, прискакав к Мюрату, понял бесполезность дальнейшего натиска и приказал своим войскам остановиться.
Багратион, давая отряду самые краткие передышки, спешил на соединение с Кутузовым, ведя с собой пленных – полковника, двух офицеров и пятьдесят рядовых – и имея знамя, взятое ночью в схватке. Михаил Илларионович выехал ему навстречу и обнял со словами: «О потере не спрашиваю: ты жив – для меня довольно». У русских из строя выбыло более двух тысяч, но этой ценой была спасена армия.
Подвигом арьергарда завершился весь героический четырехсотверстный марш, на протяжении которого Кутузов несколько раз искусно избежал поражений, готовимых ему Наполеоном.
6 ноября к русскому главнокомандующему явился в Брюнн князь Лихтенштейн с австрийским отрядом, составлявшим гарнизон Вены. Через час прибыл офицер с донесением, что первая колонна Волынской армии Буксгевдена находится в полумарше от Брюнна. После соединения обеих армий Наполеон сейчас же остановил преследование, понимая, что теперь уже характер войны резко изменился.
Для союзников наметился благоприятный перелом во всей кампании. Продолжая медленно маневрировать, Кутузов с войсками прибыл в Ольмюц, где находились два императора – Александр I и Франц и куда вскоре прибыла гвардия под начальством великого князя Константина Павловича. Вся армия насчитывала теперь более восьмидесяти тысяч человек и расположилась биваками на выгодной для оборонительного сражения позиции. Из Северной Италии шел к Вене эрцгерцог Карл, а на подкрепление русским двигался через Польшу корпус Беннигсена. Наконец, по договоренности с Александром I Пруссия решилась выступить против Наполеона, причем ее главные силы насчитывали 80 тысяч солдат.
Союзные войска сближались отовсюду, и оставалось лишь выждать, чтобы перевес решительно склонился на их сторону. Выигрыш времени был теперь куда важнее выигрыша сражения. Таковы были последствия славной ретирады Кутузова.
Ими оставалось только воспользоваться.
1
8 ноября 1805 года армия сошлась в городке Вишау с авангардом Буксгевдена.
«Новички» – так звали кутузовцы родных гостей – бросились к ним, и пошли объятия и целования! Трудно было даже решить, кто более кому обрадовался. Ветеранам сделалось вдвое веселее, имея на подмогу столько бравых товарищей. Через два часа Подольской армии ударили подъем – громкий звук этот ласкал слух солдата, ибо барабан грохотал для них впервые по выходе из Кремса. Колонны тронулись, но долго еще оборачивались воины и глядели издалека на прибывших соратников.
Два дня дано было на отдых и приведение в порядок амуниции. На третий, в десять часов утра, в прекрасный солнечный день, Подольская армия была выстроена и расположилась по команде «Вольно» у подошвы Ольмюцких высот. Около полудня по батальонам разнеслось: «Смирно!», и вслед за тем прискакали адъютанты, говоря: «Приготовьтесь! Государь император встречает вас на холме у дороги…»
Солдаты приосанились. Был дан приказ к началу марша. Семенов нес знамя Ярославского полка – на красном древке с медным навершием красный Андреевский крест на белом поле с коричневым российским гербом в центре и вензелями Александра I по углам. Едва стали подыматься на гору, как скомандовали: «Глаза налево!»
На склоне высокого холма, далеко впереди блестящей свиты, сидел на белом коне император, молодой, румяный, белокурый, в темно-зеленом мундире с высоким, подпирающим щеки красным воротником и голубой Андреевской лентой через плечо. Музыки не было, и Александр с видимым удовольствием отбивал своим щегольским тупоносым сапогом с кисточкой такт под скорый солдатский шаг. При прохождении каждого полка он ласково с ним здоровался.
