Березовское устье встретило настороженной тишиной. Вдали показался Линский прилук… Ветер зашел за корму и стих. На галиоте разобрали весла, двинулись вперед, набирая ход.
— Держи, Вань, вправо, там меляки, — прошептал Борисов.
Офицеры на палубе о чем-то быстро заговорили, указывая на остров.
Там возвышались невысокие каменные стены.
Вдруг на баке испуганно закричали. Все бросились к борту. Идущая позади шнява уткнулась в мель и накренилась. Еще несколько мгновений — и под днищем зашуршал песок, галиот вздрогнул и замер. Спешно отдал якорь. Порыв ветра кинул его на мель. Подскочивший офицер схватил за штурвал и рванул его влево. Солдаты ругались, сбили с ног Рябова и Борисова, колотили прикладами, вязали руки.
Поволокли к мачте, мушкетеры дали залп, оба свалились на палубу. Борисов замертво, а Рябов чудом остался жив, затаился, будто мертвый. Когда шведы сбежали в спешке, он с трудом подполз к борту, перевалился, плюхнулся в воду, поплыл к Лин-скому…
От пристани Линского к севшим на мель кораблям отвалил карбас.
«За три часа до ночи, — рассказывал потом стольник Иевлев, — пришли два фрегата да яхта с воинскими людьми и, не доходя той крепости сажен запятьсот, увидели они те фрегаты и яхту; а те воинские люди на тех фрегатах и яхте паруси опустили и пошли к той новой крепости: фрегат, да яхта на веслах, а третий фрегат поостался позади и шел за ними без гребли. И остановились за двести сажен».
— Не разберу, полковник, оные суда не то аглицкие, однако мало похожие на торговые, а более смахивают на воинские, — вглядываясь в сумеречную пелену, размышлял стольник.
— Ты, Сильвестр, присматривай за ними, — сказал Иевлеву полковник, — а я с солдатами, пойду досмотр проводить англичанам или голландцам, черт их разберет.
Полковник крикнул сержанту прихватить для порядка, как положено, знамя и барабан.
От пристани отошел карбас с пятнадцатью солдатами. Желтовский стоял на носу.
— Видать, шняву да второй корабль на меляку угораздило. Што-то для купчишек пушек многовато.
Желтовский поманил сержанта:
— Пойдешь первым, ежели што, крикни и в карбас сигай.
По веревочному трапу сержант полез вверх, к нему потянулись руки, приветливо улыбались моряки.
Сержант добрался до верхних откинутых пушечных портов. В прорезь он вдруг увидел на палубе десятки распластавшихся солдат с мушкетами.
— Шведы! — крикнул сержант и по трапу скользнул в карбас.
Едва карбас начал разворачиваться, как с палубы загремели выстрелы. Потом из-под кормы шнявы выскочила шлюпка со шведами.
— Братцы, навались! — крикнул, отстреливаясь, Желтовский.
Один из гребцов вскрикнул и повалился замертво.
С борта изрыгала пушка, но ядро легло далеко в стороне.
И вдруг с Линского грянул залп. Шлюпка со шведами сразу же поворотила и пустилась наутек. А с Линского раздалась канонада, пушки били прямой наводкой по неподвижным целям.
На шняве и галиоте забегали шведы, откидывали порты, нацеливали орудия. Успели дать несколько выстрелов по карбасу. Убили еще двух солдат, Жел-товского и нескольких солдат ранило. «Как в приходе тех воинских кораблей учал быти бой, и в то время работные люди многие испужалисъ, побежали,и он-де, Селивестр, стал на тех работных людейкричать и говорить им, будет кто из них побежити он-де будет их колоть копьями или он, Селивестр,побежит, чинили б и ему тож; так же и солдатам
которые с ним были, он говорил то же и укреплял,чтоб они стояли мужественно, помня свое великоегосударю крестное целование, не опасаясь ничего. Сильвестр с инженером велели из батарей, в которых они со служилыми людьми были, также и изиных батарей из пушек стрелять, и его, Григория,с солдаты тою стрельбой очистили и воинских людей отбили и фрегат и яхту тою стрельбой разбили,а воинские люди с тех кораблей, пометався в мелкиесуды, побежали на третий корабль. И те корабли он,Сильвестр, велел привести наДвинку к новой крепости со всякими припасы, а яхту везть было невозможно для того, что он пшенного боя была разбита;и с той разбитой яхты велел он, Сильвестр, служилым и работным людям пушки, и порох, и ядра и вся-кие припасы выбрать и перенести в новоустроеннуюбатарею, что в башне. Сильвестр, опасаясь приходунеприятельских людей, тот взятый корабль послалк городу Архангельскому к нему боярину и воеводе,июня 28 числа, а тот его поворотил… И воеводак крепости на Малую Двинку приехал, стал Сильвестра бранить матерны, для чего ты не в свое воин-ское дело вступаешься… Учал его, Сильвестра, битьсвоими руками шпагою и разбил ему голову…»
«Хороша благодарность», — утирал с лица кровь Сильвестр Иевлев, а Прозоровский, увидев сидевшего в стороне Ивана Рябова с перевязанной грудью, спросил: «Кто таков?» Узнав, в чем дело, воевода вошел в раж:
— Как ты, такой-сякой, посмел царский указ порушить — на своей лодье с устья в море плавать?! В остроге твое место отныне.
Не давая Ивану опомниться, Прозоровский приказал полковнику Желтовскому нарядить двух солдат-отвезти Рябова в архангельскую каталажку.
По пути в город настроение воеводы поднялось.
Смекнул князь о главном: «Немедля отписать надобно государю победную реляцию».
Все успехи и трофеи он изобразил красочно, выставляя напоказ и свои заслуги. Запамятовал только воевода упомянуть о расторопности стольника Сильвестра Иевлева и подвиге поморских жителей Дмитрия Борисова и Ивана Рябова.
В Москву пошла победная реляция, а Шеблад со своей эскадрой в сильном раздражении спешно убрался с Двинского устья.
Но что делать дальше? Итоги плачевные. Королевский приказ не исполнен, потеряны два судна, на палубах остались тела убитых — поручика и четырех мушкетеров. Погреба полны ядер, пушечные припасы не израсходованы. Шеблад развернул карту, скользнул взглядом по береговой черте. «Должны же, черт возьми, хоть где-нибудь на берегу быть хутора. Не живут же русские в земле, как кроты».
— Поднять паруса! — приободрился вице-адмирал. — Курс вест!
«Уж там-то мы отведем свою душу! Да и будет о чем рапортовать начальству и рассказывать байки Анкерштерну и Нумерсу!»
В Москву известие о разгроме шведов пришло как раз вовремя. Головин в Преображенском докладывал Петру о Навигацкой школе.
— На Полотняном дворе школа ни к месту. Тесно там и классов нет.
— Давай помыслим, дело важное. — Петр задумался. — На Сретенке башня с часовым боем, лучше не сыскать. Торчит, будто машта на корабле, с нее весь горизонт обозришь, с астролябией сподручно управляться. К тому же четыре яруса, надобно все приказы и караулы оттуда убрать.
— Еще, Петр Лексеич, послы наши доносят, надсмехаются над нами опять голландцы да цесарцы за Нарву, а ответить нечем.
— Погоди, — нахмурился Петр.
В дверь постучались, необычно проворно вошел сияющий Виниус с бумагами:
— Государь, дозволь, пошта из Архангельского.
— Што там?
— Виктория над шведом.
Петр схватил бумаги. По мере чтения лицо его менялось, усики топорщились, и наконец губы растянулись в улыбке.
— А ты толкуешь, Федор, нечем. Вот тебе и ответ насмешкам. Молодчаги архангелогородцы, первыми утерли нос шведу, к тому же на море. Отвадили от наших морских ворот. Два корабля, тринадцать пушек, две сотни ядер, пять флагов и протчая захватили у шведа.
Петр внезапно остановился, глаза сверкнули:
— Слыхал я, брат Карл мнит себя Алесандром Македонским, однако во мне Дария вовек ему не сыскать.
Вспомнив о чем-то, напомнил Головину:
— Назавтра призови ко мне Петьку Апраксина, с Федором мы потом потолкуем.
В Москву Апраксин приехал с докладом по вызову царя. Добирался в сумерки. Аккурат к Рождеству. На заставе в Замоскворечье послышалась пушечная пальба. Апраксин высунулся из возка, крикнул стражнику у рогатки:
— Пошто пальба-то?
— Нынче боярин Шереметев шведа поколотил, государь велел празднику быть, — с трудом шевеля языком, объяснил подвыпивший стражник.
На Красной площади всюду горели плошки, жгли костры, жарили баранов, на длинных столах стояли закуски, ведра с медом, бадьи с пивом, виночерпий ковшом наливал из бочки вино, отталкивая упившихся.
Родное подворье встретило приятной неожиданностью. Не успел Федор выбраться из тулупа, двери сеней распахнулись, и он оказался в объятиях Петра и Андрея.
— Братуха, в кои годы свиделись!
Наверху десницы стояла мать, опершись на палку. Рядом поддерживала ее за руку жена, Пелагея. Федор взбежал, тревожно забилось сердце: «Совсем бабы оплошали».
— А я, братец, бобылем нынче. Женка в Новом городе пребывает, сынком меня одарила, — похвалился Петр за столом.
Федор добродушно улыбнулся:
