Таким образом, мастерская с печью для обжига и спальня супругов размещались в одной комнате. Грау начал свою самостоятельную деятельность в тот момент, когда коммерческая экспансия Каталонии способствовала росту гончарного производства и требовала определенной специализации, которую многие мастера отвергали, зациклившись на старых традициях.
— Мы посвятим себя кувшинам с двумя ручками и тинахам, — сказал Грау, и Гиамона перевела взгляд на четыре шедевра, сделанных ее мужем. — Я встречал много торговцев, — продолжил он, — которые спрашивали о тинахах, чтобы продавать в них оливковое масло, мед или вино, и видел мастеров-гончаров, которые их выпроваживали, даже не выслушав, потому что их печи были заняты производством вычурной облицовочной плитки для новых домов и разноцветных тарелок, заказанных каким-нибудь аристократом, или флакончиков для какого-нибудь аптекаря.
Гиамона провела пальцами по изделиям. Какие они были гладкие на ощупь! Когда после сдачи экзамена взволнованный успехом Грау подарил их ей, она представляла себе, что его печь будет всегда заставлена подобными изделиями. Даже консулы гильдии гончаров поздравили ее мужа. В этих четырех работах Грау продемонстрировал присутствующим свое знание профессии: кувшин с двумя ручками, две тарелки и миска, украшенные зигзагообразными линиями, пальмовыми листьями, розами и лилиями, сочетали на белом фоне, нанесенном предварительно, все цвета: зеленый (медь), характерный для Барселоны и обязательный для изделия любого мастера графского города, пурпурный или фиолетовый (марганец), черный (железо), синий (кобальт) или желтый (сурьма). Каждая линия и каждый рисунок были определенного цвета. Гиамона еле дождалась, когда их обожгут, потому что боялась, как бы они не раскололись. В завершение Грау покрыл изделия слоем прозрачной глазури из стеклообразного свинца, что делало их устойчивыми к воде. Гиамона снова провела кончиками пальцев по гладкой поверхности кувшина. Итак… ее мужу предстояло посвятить себя тинахам.
Грау подошел к жене.
— Не волнуйся, — успокоил он ее, — для тебя я буду делать и такие вещи.
Грау угадал. Он забил сушилку своей жалкой мастерской кувшинами с двумя ручками и тинахами и вскоре торговцы узнали, что в любой момент можно прийти в мастерскую Грау Пуйга и найти там все, что они пожелают. Никому больше не надо было упрашивать высокомерных мастеров.
Жилище, перед которым стоял Бернат с маленьким Арнау, уже не спавшим и требовавшим еды, ничем не напоминало тот первый дом-мастерскую, который молодая семья Пуйгов купила за приданое Гиамоны. То, что Бернат увидел своим левым глазом, поразило его. Это было большое трехэтажное здание; на первом этаже с окнами на улицу находилась мастерская, а на двух верхних этажах жили хозяин и его семья. С одной стороны дома зеленел фруктовый сад, а с другой располагались подсобные помещения с печами для обжига и большая эспланада, где было сложено бесконечное множество кувшинов с двумя ручками и тинах различной формы, размеров и цветов, которым предстояло сохнуть под солнцем. За домом, согласно городским правилам, хозяева отвели место, предназначенное для выгрузки и складирования глины и прочих материалов для работы. Сюда также сбрасывали пепел и остатки от обжига, которые гончарам было запрещено выбрасывать на улицы города.
В мастерской, которую было видно с улицы, работали не покладая рук десять человек. Судя по виду, никто из них не был Грау. Бернат заметил, что рядом с входной дверью, возле повозки, запряженной волами и нагруженной новыми тинахами, прощались двое мужчин. Один залез на повозку и вскоре уехал. Другой, хорошо одетый, направился в мастерскую, но, прежде чем он успел войти внутрь, Бернат обратил на себя его внимание, воскликнув:
— Подождите!
Мужчина задержался у двери и посмотрел на подходившего к нему крестьянина.
— Я ищу Грау Пуйга, — сказал Бернат.
— Если ты ищешь работу, то нам никто не нужен. Хозяин не станет терять время, — грубо заявил он, оглядывая его с головы до ног. — Я тоже не стану, — добавил он и отвернулся.
— Я — родственник хозяина.
Мужчина внезапно остановился.
— Может, хозяин тебе недостаточно заплатил? Чего ты упорствуешь? — процедил он сквозь зубы, отталкивая Берната. Арнау заплакал. — Если ты снова вернешься сюда, мы сообщим о тебе куда следует. Грау Пуйг — важный человек, понял?
Бернат, вынужденный отступить под натиском этого человека, попытался все же объяснить свое появление здесь.
— Послушайте, — начал он, — я…
Арнау ревел что есть мочи.
— Ты что, не понял меня? — заорал мужчина, перекрикивая плач ребенка.
Однако еще более громкие крики послышались из окон верхнего этажа.
— Бернат! Бернат!
Бернат и человек, прогонявший его, обернулись к женщине, которая, наполовину высунувшись из окна, махала руками.
— Гиамона! — радостно воскликнул Бернат, приветствуя сестру.
Женщина исчезла, а Бернат снова повернулся к незнакомцу.
— Тебя знает сеньора Гиамона? — спросил тот, прищурив глаза.
— Она — моя сестра, — сухо ответил Бернат. — И знай, что никто и никогда мне ничего не платил.
— Я сожалею, — извинился мужчина, явно сбитый с толку. — Я подумал, что ты — один из братьев хозяина: сначала был один, потом еще один, еще и еще…
Увидев, что сестра выходит из дому, Бернат не стал дослушивать до конца и побежал обнять ее.
— А где Грау? — спросил Бернат, когда они уже были в доме и он, смыв кровь с глаза и отдав Арнау рабыне-мавританке, которая присматривала за маленькими детьми Гиамоны, смотрел, как сынишка опорожнял миску с молоком и крупой. — Мне бы хотелось обнять его.
Гиамона махнула рукой.
— Что-нибудь случилось? — насторожился Бернат.
— Грау сильно изменился. Теперь он богатый и важный. — Гиамона показала на многочисленные сундуки, стоявшие у стен, шкаф и остальную мебель, какую Бернату никогда не приходилось видеть, на несколько книг и изделий из керамики, ковры, устилавшие пол, гобелены и занавески, висевшие на окнах. — Теперь он почти не занимается гончарной мастерской; все это делает Хауме, его первый помощник, с которым ты столкнулся на улице. Грау посвятил себя коммерции: корабли, вино, оливковое масло. Теперь он консул гильдии гончаров, а значит, согласно Usatges, кабальеро, и сейчас весь в ожидании, что его назначат членом городского Совета Ста. — Гиамона обвела взглядом комнату. — Он теперь уже не тот, Бернат.
— Ты тоже очень изменилась, — перебил ее брат.
Гиамона посмотрела на свое тело матроны и, улыбнувшись, кивнула.
— Этот Хауме, — продолжил Бернат, — говорил что-то о родственниках Грау. Что он имел в виду?
Прежде чем ответить, Гиамона покачала головой.
— Дело в том, что, когда близкие Грау узнали, что их брат разбогател, все: братья, двоюродные братья и племянники — прилезли в мастерскую. Они бежали со своих земель в расчете на помощь Грау. — Гиамона не могла не заметить, как помрачнело лицо брата. — Ты… тоже? — спросила она, и Бернат утвердительно кивнул. — Но ведь у тебя были такие замечательные земли!..
Гиамона не могла сдержать слез, слушая историю Берната. Когда он рассказывал о мальчике из кузницы, она поднялась и опустилась на колени рядом со стулом, на котором сидел брат.
— Не признавайся в этом никому, — посоветовала Гиамона и прижалась головой к его ноге. — Не переживай, — всхлипнула она, дослушав брата до конца, — мы тебе поможем.
— Сестра, — ласково произнес Бернат, гладя ее по голове, — как же вы мне поможете, если Грау не захотел помочь своим собственным братьям?
— Мой брат не такой, как все! — крикнула Гиамона, и Грау, вздрогнув от неожиданности, отступил на шаг назад.
Уже была ночь, когда ее муж явился наконец домой. Маленький и худой Грау, весь на нервах, ругался сквозь зубы. Гиамона ждала его и слышала, как он пришел. Хауме успел сообщить хозяину о последней новости в их доме: «Ваш зять спит рядом с подмастерьями на копне соломы, а ребенок… с вашими детьми».
Грау тут же поспешил к жене.
— Как ты посмела? — крикнул он, выслушав ее сбивчивое объяснение. — Он — беглый раб! Ты знаешь, чем это может закончиться, если в нашем доме найдут беглеца? Мне конец! Мне придет конец!
Гиамона слушала его не перебивая и холодно наблюдала за тем, как он ходил вокруг нее с искаженным от злобы лицом.
— Ты сошла с ума! Я отправил своих братьев на кораблях за границу! Я дал приданое женщинам из своей семьи, чтобы они вышли замуж за кого-нибудь из нездешних, и все для того, чтобы никто не мог ни в чем осудить нашу семью! А теперь ты… Почему я должен обходиться с твоим братом иначе?
— Потому что мой брат не такой, как все! — не выдержав, крикнула Гиамона.
