- Я позабочусь, королева Элга, о том, чтобы в части договора о торговле все выполнялось. А вот о других вопросах, которые мы с вами должны обсуждать, поговорим в следующую встречу. Сегодня я устал, как и вы, потом, продолжаю неважно себя чувствовать. Паракимомен Василий, - подозвал к себе постельничего Константин Багрянородный, - мы должны поблагодарить королеву Элгу за столь тяжелый путь к нам и визит во дворец, надеюсь, что мы скоро встретимся.
Император кивнул и вышел. Паракимомен поднес Ольге большое золотое блюдо с грудой золотых монет. Какое-то время члены семьи еще сидели за столом, но разговор стал увядать, и княгиня почувствовала, что здесь ей уже делать нечего, отчего распрощалась, ссылаясь на усталость, и покинула дворец.
Нет, Ольга не была довольна этой встречей. Ей казалось, что, затягивая переговоры, император преследует какую-то цель. Но какую? Потому она надеялась, что уже нынче сможет выяснить для себя важное: взаимоотношения между Хазари-ей и Византией, печенегами и империей. Не получилось. И хотя они коснулись только одного вопроса - торговли, это так же важно, но он составлял самую малую долю в ее программе переговоров. Так ждать ли новую встречу или покинуть империю, думала Ольга, зная, что путь ее обратно очень осложнится изменением погоды как в Русском море, так и на Днепре.
Когда княгиня прибыла в монастырь Святого Мамонта, большая часть свиты и купцов находились во дворе, ожидая Ольгу. Ее сразу окружила женская половина с восторженными высказываниями, охами и ахами, восклицаниями по поводу богатств и красот императорского дворца и щедрости самого императора. Какое-то время княгиня была вынуждена выслушивать речи женщин, но, уходя, пригласила в свою келью купцов. Келья была небольшая, а поместилось человек тридцать. Княгиня объявила им, что пусть купцы пока попридержат свой товар дня три, она рассчитывала на чиновничью нерасторопность эпарха и его приближенных, и только потом выбросят на рынок. Она сообщила, что по вопросу торговли достигнуто полное взаимопонимание. Купцы громко благодарили княгиню и выходили довольные, обсуждая грядущие торги, но Ольга попросила самых уважаемых, богатых и опытных купцов остаться.
- Оставила я вас вот по какому делу, - просто и доверчиво сказала им княгиня. - С императором я успела поговорить только по вопросам торговли, и, как я уже сказала, он обещал свое содействие. Но все то, что касается взаимоотношений наших стран, и некоторые другие вопросы остались нерешенными. Он отложил нашу встречу на какое-то время, но меня беспокоит, как мы будем возвращаться, если встреча затянется.
- Да, княгиня, это непростое дело, - ответил Вертислав, дородный мужик при окладистой бороде с серебряной ниткой, - наши флотоводцы опытны, ты сама это видела.
- Может, бог смилуется? - добавил второй.
- Нет, - убежденно ответил третий, - как говорят, на бога надейся, а сам не плошай. Нет, нет, княгиня. Надо подумать...
Четвертый, сухой, высокий и жилистый мужик по прозвищу Жердь, с редкой бородой и пронзительными зелеными глазами, молвил:
- То, что ты, княгиня, затеяла первым разговор о нас, еще раз благодарствуем. Но никак нельзя уезжать, не решив вопросы государственные. Потому, княгиня, надо ждать. А о том, как будем возвращаться, мы на досуге поразмыслим. Нет такого, чтобы не было какого выбора и решения.
Еще целый месяц княгиня ждала повторной встречи с императором. Уже полгода прошло, как она покинула родину, восемьдесят три дня, как русские корабли вошли в бухту Золотой Рог, и тридцать девять дней после первого приема во дворце. Ночи, проводимые в монастыре Святого Мамонта, стали для нее сплошным терзанием, думы одолевали ее, и стало уже привычным, что она мысленно перебирала вопросы, на которые должен был ответить император, строила их в разном порядке, чтобы добиться не лукавых, а правдивых ответов. Дни проходили более легко и разнообразно. Княгиня не сидела затворницей в монастыре, а старалась как можно больше увидеть и узнать в этом действительно огромном и величественном городе. Ее интересовало все: от любования городскими достопримечательностями до сбора городскими чиновниками налогов. Она, где в коляске, где пешком, осматривала широкие шумные улицы, пересекающие большие площади с памятниками или соборами с круглыми голубыми или золотыми куполами. Перед ней открывались виды грандиозных сооружений: Ипподром, Великий дворец, квартал Ксеролофоса, термы Аркадия, Тетрапилы Августа, Пурпурен Константина, статуи Феодосия и Юлиана на конях, несущихся на восток. Ольга с изумлением и завистью смотрела на застывшего в бронзе императора с золотым султаном на шлеме и шаром мира в руке. Такого величественного человеческих рук дела на Руси не было, да и будет ли когда? А над столицей взметнулся ввысь элладийский крест Святой Софии премудрой. Именно сюда ныне отправилась княгиня на встречу с патриархом, чтобы получить благословление. Много лет назад она уже была в нем, где и крестилась, но сейчас, чтобы погасить нетерпение души, усталость от еженощных дум, Ольга снова решила посетить знаменитый собор, припасть к стопам Великой Девы, очутиться в лоне Божьей благодати и попросить патриарха крестить несколько человек из ее свиты, изъявивших желание.
Как только Ольга и свита вошли в собор, залитый огнями, сверкающий золотом, бархатом и серебром, блестящим мраморным полом с тянущимися вверх колонами из порфира и зеленого мрамора, в вышине которых своды и капители светились голубым и золотым фоном, украшенные мозаиками из притч, а над ними на четырех громадных плитах-опорах лежал голубой с серебряными звездами, самый величественный в нынешнем мире купол Святой Софии, будто опущенный с самих небес, - русских людей, никогда не видевших такую красоту, величие и торжественность, будто хватил удар, и они застыли, разинув рот, но без единого возгласа, словно разом окаменели. Патриарх вел службу, но заметив Ольгу и свиту, сопровождающую ее, передал все дьякону, а сам сошел с амвона и направился к княгине. Ольга уже касалась лбом холодного мрамора и произносила традиционную молитву на славянском языке, которую часто повторяла и дома:
Отче наш, ижи еси на небеси,
Да святится имя Твое,
Да придет царствие Твое,
Да будет воля Твоя,
Яко на небеси и на земли.
- Поднимись, дочь моя, - сказал патриарх и коснулся головы ее, как бы помогая встать. Широко перекрестил ее и отвел в сторону. Патриарх оказался в соборе по просьбе Ольги, письмо которой он получил накануне.
- Дочь моя, что тревожит душу твою, что не может уравновесить разум и тело, сердце и душу, какая забота гложет и лишает спокойствия? - спрашивал, и очень внимательно оглядывал облик, и будто гладил глазами лицо ее, вселяя доброту и откровение.
- Отче, - по-гречески отвечала ему княгиня, - груз тяжелый лежит на плечах моих, разум бунтует, а сердце рвется на родину. Я оставила страну свою и юношу сына, а вот уже несколько месяцев жду серьезного разговора с императором, а может быть, и подписания хартии о любви и дружбе между нашими народами. Но император, видимо, очень занят, все никак не может ускорить нашу встречу, а тем самым мой отъезд.
- Наш император ученый и боголюбивый человек, помазанник Божий, он занят не только мирскими делами, потому ваше обращение к Богу в нашей церкви, а церковь - это дом Христа, обязательно будет им услышано. Но я хотел бы спросить у королевы русов, много ли христиан в ее стране. И как она думает, может ли Русь, как уже многие страны, стать опорой нашей святой религии? Еще патриарх Фотий на соборе говорил, что многие русы приняли христианство.
- Ваше первосвященство, народ Руси - язычники, они еще не достигли понимания церкви христианской и оттого в массе своей придерживаются древней веры отцов и дедов. Потому и трудно их привлечь, у нас в Киеве уже построена церковь Святого Илии, и я по возвращении, в силах моих, буду строить дома Господа нашего - храмы. Великолепие обители Софии Премудрой подтолкнуло и нас возвести такой же собор и в Киеве. Мне хотелось бы, отче, чтобы пришли на Русь люди просвещенные, как апостолы Христа, и несли с собой свет веры нашей. Тогда и просветленный народ примет великое слово Божье.
- Да, да, - согласился патриарх, - именно апостолы должны нести в мир слово Божье, и, если вы готовы принять их, обустроить храмы Божеские, мы обязательно пошлем.
То ли провидение Господа, то ли слово патриарха, но ровно через два дня запыхавшиеся царские мужи принесли весть, что император приглашает королеву Элгу и всю свиту на ипподром, на бега, а потом на ужин.
Будто вся Византия собралась на ипподроме: красные, голубые, зеленые и белые стяги реяли над рядами людей, на головах которых были такие же повязки. Они шумно вели себя, но в своем отведенном для них секторе, разделенном высокими стенами. Стража, окованная во все железное, стояла и у стен, и в проходах, и у самой арены. Только из ложи императора можно было видеть все сектора и все, что происходило на ипподроме. Ольгу посадили по левую руку императора, справа сидела императрица Елена, потом Роман и Феофано. Все гости и приближенные двора сидели сзади, а потом охрана, закованная в железо.
