Обедали мы уже в саду. Расстелили ковер, положили волосяные подушки вокруг того же табурета с подносом. Каждому дали ложку, кусок хлеба и большую медную миску с бараньим супом из риса и мяса. Потом принесли горячие пирожки с каким-то мясом, потом жареную верблюжатину, молодую конину, и все время слуги подливали кумыс в фарфоровые пиалы. Блюд двадцать сменилось. Завершил все кофе с холодной водой, орехами в меду и уже не припомню что еще было.
В общем, встали мы чуть живые. Стал я денег предлагать — не берут. Захар говорит, за угощение денег нельзя брать. Гость — от аллаха, какой бы он земли и веры не был.
Гости стали собираться домой. Дело шло к полуночи. Внизу уже давно разошлись. Кое-кто из капитанов-холостяков уютно похрапывал на диванах в темных углах столовой. Это никого не удивляло. Бывая на берегу, Ушаков частенько приглашал к вечернему чаю одиноких, как и он сам, капитанов, особенно с тех кораблей, которые либо должны были отплыть, либо только что вернулись из плавания. Случалось не раз, что капитаны до тех пор беседовали, пока сон их не смаривал. В таком случае они отправлялись на свои корабли или но квартирам только поутру. Ушаков во время этих «чаепитий» узнавал своих капитанов подчас с совершенно неожиданной стороны, понимал более верно, кто чего стоит.
Проводив гостей, Ушаков едва добрался до постели и сразу заснул крепким сном. Поликарпыч, собрав одежду, долго всматривался в знакомые, дорогие ему черты, находя, к своему сожалению, новые морщины, заложенные неумолимым временем и заботами. Наконец угомонился и он. Дом затих.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Три стрелы над полумесяцем
Военный совет на флагманском корабле «Св. Павел» у командующего корабельным флотом Черного моря вице-адмирала Ушакова начался тотчас по прибытии адмирала Мордвинова. Командующий оказал ему положенные по Морскому уставу почести и отдал рапорт. Затем он пригласил участников военного совета в салон. При этом Ушаков обратил внимание на то, что среди приглашенных нет командира «Св. Петра» капитана 1-го ранга Сенявина. Но тут сам Сенявин без тени смущения поднялся по трапу и доложил о своем прибытии на военный совет. Командующий ничего не сказал, но посмотрел на Сенявина так, что тот понял — грозы не миновать.
Ушаков дождался, когда все рассядутся, и спросил разрешения у Мордвинова открыть совет. Затем зачитал императорский указ и кратко изложил задачи эскадры, указал расписание и сроки подготовки к походу, походный порядок эскадры, пункты сбора отставших кораблей у мыса Калиакрии и у входа в Босфор. Выход эскадры намечался на следующую пятницу — 13 августа 1799 года.
После ответов на вопросы доложил военному совету о положении в турецких владениях в Морее, Албании и на Ионических островах лейтенант Веков.
Затем штурман эскадры обратил внимание на опасности прохода через Босфор, указав, что морские атласы имеют большие погрешности и всем командирам линейных кораблей и фрегатов необходимо будет назначить команды для промеров и наблюдения течений, водоворотов, описания крепостей и их вооружения. Каждый капитан в порядке старшинства заверил командующего о своей готовности выступить в поход по указу императора и высказал свои просьбы о ремонте кораблей, пополнении провиантом, боевыми припасами, морскими служителями. Никто не сомневался в успехе, не заявлял об усталости команды и ее плохом состоянии.
«Русский характер, — с гордостью подумал Ушаков. — Всегда готов наш россиянин прийти на помощь, даже и тогда, когда и самому не больно сладко приходится».
Выслушав всех, Ушаков обратился к Мордвинову и торжественно доложил, что военный совет единогласно заявил о готовности выполнить указ Павла I и что он сам приложит все усилия, не жалея живота своего, чтобы поразить французских насильников и доставить новую славу русскому оружию.
В заключение Мордвинов пожелал успеха походу и добавил, что дополнительно будут подготовлены резервная эскадра и гребной флот для перевозки войск, если это потребуется.
Все шло хорошо, военный совет кончился часа за два. А вот за обедом Мордвинов учинил очередной разнос Ушакову. Началось с шутки. Неудачно сострил Сенявин, чем вызвал неодобрение Ушакова. Он резко заметил, что шутка шутке рознь и не пристало нарушителю дисциплины смеяться над старшими, а затем, обратись к Мордвинову, уточнил:
— Ваше превосходительство, Дмитрий Николаевич взял за правило не считаться ни с заслугами старших, ни с моими распоряжениями. Уж что, кажется, военный совет — святое дело, и то сегодня он умудрился опоздать. Пришел даже после адмирала!
Сенявин покраснел, надулся, но смолчал. Совершенно неожиданно поднял голос Мордвинов и при всех начал отчитывать Ушакова за то, что тот якобы не может с подчиненными обходиться, что с командирами жесток и несправедлив. А под конец, дав волю раздражению, заявил, что вообще он не достоин командовать эскадрой.
Над столом повисла мертвая тишина.
Спас положение Вильсон, который заговорил об удачном окончании похода. Все дружно встали, и обед закончился без дальнейших осложнений. Мордвинов вскоре уехал. Ушаков проводил его, как положено по уставу, до трапа и вернулся к столу. Тут Сенявин встал, подошел к командующему и срывающимся голосом попросил прощения за свою бестактность и опоздание на военный совет.
— Поверьте мне, Федор Федорович, в последний раз! Я совсем не хотел никого обидеть и уж вовсе не думал, что господин Мордвинов так обернет дело! Я почитаю, что лучшего командующего для сего похода, кроме вас, на флоте не найти. И, если вы меня не отставите, сделаю все для его успеха!
Ушаков, строгий и взыскательный, до крайности вспыльчивый, тут расчувствовался и со слезами на глазах обнял и расцеловал Сенявина, простив его прегрешения. Под общие крики «ура!» обед ко всеобщей радости закончился благополучно.
В пятницу, как и объявлялось, в Морском собрании давался бал.
Захар Веков после окончания военного совета попросил у командующего разрешения не присутствовать на обеде и ушел к себе: ему надо было наметить, с кем из шкиперов, ходивших регулярно в Морею и к Ионическим островам, следовало встретиться до выхода эскадры, с кем направить на Ионические острова своих людей, с кем самому побывать в тех местах.
Закончив дела, он спустя час-полтора вышел на палубу. Из адмиральской каюты слышался оживленный говор многих голосов.
В приподнятом настроении он сошел на пристань.
У якорей, приготовленных к погрузке на «Св. Павел», Захар вдруг увидел присевшего на корточки человека в солдатском мундире, который что-то внимательно разглядывал на одном из якорей. Подойдя ближе, Веков узнал сержанта десантного батальона. Тот так увлекся, что не слышал шагов и продолжал что-то бормотать, протирая тряпицей шток якоря. Захар с трудом разобрал странную речь, обращенную к якорю:
— Здравствуй, родной, вот не думалось встретиться! Как же ты сюда попал? Л вот и новую лапу тебе наварили, где же ты старую-то потерял?
Захар кашлянул. Сержант вскочил и, увидев офицера, сорвал с головы шляпу, вытянулся. По его щекам медленно скатывались слезинки.
— Что ты тут делаешь? — строго спросил Захар, — Команда давно ушла в казарму! — Но, увидев у бравого служителя с крестом за Измаил слезы на глазах, смягчил тон: — Что ты тут такого интересного нашел? Якорь как якорь. На наш корабль завтра его перевозить будем.
Сержант со всхлипом вздохнул, вытер шляпой глаза и, с натугой выдавливая из себя слова, ответил:
— Земляка, ваше благородие, вот встретил, — Он наклонился и погладил рукой нагревшийся за день металл, — С отцом покойным да с братьями мы таких два якоря сковали. Знак вот этот — три стрелы над полумесяцем — сам ему набивал. Мог ли думать тогда, что здесь с ним встретиться приведется! — Он опять вздохнул и, помолчав, добавил: — Вот и все, ваше благородие! Дозвольте идти в казарму?
Захар стал рассматривать заводское клеймо. На поле четко оттиснутого щита под кудлатым шлемом виднелись устремленные остриями вверх три оперенные стрелы над лежащим рогами вниз полумесяцем.
Распрямившись, он спросил:
— Как тебя, братец, звать? Ты откуда родом?
— Меня, ваше благородие Захар Федорович, звать Андреем Лавриным. Мы с братом Василием у господина подполковника Скипора служим, в десантном батальоне. А родом я из Белой Холуницы, что иод Вяткой, с Главнохолуницкого завода купцов Яковлевых. Знак этот отец мой, почитай, за неделю до смерти сковал. Мы им всего два якоря и пометили. После нас якорей-то и делать некому стало.
Захар, верный своей привычке внимательно и до конца выслушивать собеседника, всегда надеясь узнать что-либо интересное, и здесь ей не изменил.
— Интересно ты, братец, рассказываешь, — протянул он, — продолжай, продолжай. Расскажи подробнее, каким ветром тебя сюда занесло из-под Вятки, из лесов да на море. И откуда ты меня знаешь? Я ведь флотский!
