почтово-телеграфной конторе, тем чаще им встречались городовые. Лица полицейских чинов были нахмурены, в глазах, рыскающих по прохожим, просматривалась тревога.
— Похоже, им что-то известно, — шепнул Петр.
— Да, кажется, проведали, — вздохнул Высич.
У здания почтамта полицейских было еще больше. Кутаясь в башлыки, они стояли вдоль стен, отделанных под белый камень, негромко переговаривались, глядя на прибывающих отовсюду людей.
Заметив Михаила Игнатьевича, Высич подошел к нему, представил Петра:
— Путник, товарищ из Новониколаевска.
— Замечательно, что и вы с нами, — пожимая Петру руку, улыбнулся Михаил Игнатьевич, потом посерьезнел: — Нам каждый обученный человек дорог. Полиция с самого утра заперла рабочих, никого не выпускают.
— То-то я гляжу, одни студенческие куртки вокруг, — озабоченно проговорил Высич.
— Да нет, нескольким десяткам печатников удалось прорваться… Вот что, товарищ Никанор, как только колонна построится, занимайте место на левом фланге. В случае нападения полицейских будете прикрывать безоружных.
Через некоторое время демонстранты выстроились в колонну. Впереди взметнулось красное знамя и заколыхалось, вызывая у полицейских тихую ярость начертанным на нем лозунгом: «Долой самодержавие!» Но пока полицейские не предпринимали активных действий, а выстроившись шпалерами по тротуару, двинулись вместе с колонной вниз по Почтамтской.
В голове колонны запели Марсельезу, и ее подхватили сотни голосов:
— Вставай, поднимайся, рабочий народ, вставай на борьбу, люд голодный…
Петр впервые участвовал в такой многолюдной демонстрации, и от чувства сопричастности, от мысли, что и он является частичкой этой живой, многоликой массы, по его телу пробежали колючие мурашки.
Колонна свернула направо, к строящемуся пассажу купца Второва, и там движение внезапно замедлилось. Послышались крики:
— Казаки! Казаки!
Петр обернулся.
С Воскресенской горы во весь опор, молча, без улюлюканья, неслась казачья сотня.
Петр рванулся было вперед, чтоб вместе с другими дружинниками встретить приближающихся казаков, но Высич поймал его за рукав:
— Куда?!
Он взглядом указал Петру на городовых, которые до этой минуты мирно шагали по тротуару, а теперь напряженно вцепились в рукоятки шашек, несомненно, готовясь пустить их в ход.
Казаки были уже совсем близко. Отчетливо виднелись оскаленные морды лошадей и такие же оскаленные, чубатые физиономии седоков. Блеснули над папахами клинки шашек.
Раздался нестройный залп дружинников.
Казачья сотня смешалась, кони заплясали на месте, встав на дыбы, испуганно заржали. На лицах казаков появились растерянность и недоумение.
Петр облегченно вздохнул, решив, что опасность миновала, но в этот момент городовой, стоявший у въезда на мост через реку Ушайку, выхватил револьвер. Почти сразу по демонстрантам открыли огонь и другие полицейские.
— Укрывайтесь в пассаже! — крикнул Высич мечущимся под пулями безоружным студентам.
Оттолкнув в сторону окаменевшую от ужаса курсистку, встав на колено, Петр положил ствол кольта на сгиб локтя. Револьвер вздрогнул, пыхнув порохом. Один из набегавших на демонстрантов городовых выронил шашку и, зажав предплечье, бросился в подворотню.
Казаки оправились от испуга и теперь, мстя за свой страх, с животной яростью врезались в толпу, полосуя налево и направо нагайками и оголенными шашками.
Руководимые дружинниками демонстранты отходили к строящемуся пассажу купца Второва, где загодя были пробиты проходы в близлежащие улочки и переулки.
Со стороны базара к месту побоища уже валила вдохновленная полицейскими агентами толпа — лабазники, лавочники, уголовники. В воздухе замелькали дубины, колья, гири на ремешках, даже ломы.
— Кроши сицилистов!
— Ишь, падлы, супротив веры!
— Царя им не надо! Бей!
Боевая дружина преградила путь вопящей толпе, но на дружинников тут же насели казаки и полиция. Вскрики и стоны раненых смешались с матершиной лабазников и конским ржанием.
Увернувшись от лошади, Петр не уберегся от удара по голове. Хорошо, шашка пришлась плашмя. Белов упал, но тут же вскочил, увидев, как рядом два озверевших лабазника топчут сапогами упавшего студента. Забыв про боль, Петр кинулся к дерущимся и ударом кулака сбил одного из нападавших. Развернул другого лицом к себе и замахнулся рукоятью револьвера. И вдруг застыл.
— Лешка? Зыков?
Толстогубый Лешка будто нечистую силу увидел перед собой:
— Петруха?!
Ярость, столько времени копившаяся в Белове, исказила его лицо так, что Зыков в ужасе шарахнулся в сторону.
— Ты че? Ты че?
Но Петр уже нажал курок револьвера. Лешка Зыков взвизгнул, прикрываясь, но выстрела не последовало.
Сообразив, как ему повезло, и взвизгнув еще страшней, еще неистовей, Лешка бросился бежать, забыв даже про валяющегося на снегу брата.
Оглянувшись, выругавшись, Петр сам, как подброшенный пружиной, метнулся к пассажу, рванул на себя незапертую дверь.
9
В квартире, которую снимал Высич, было совсем темно, но огня Петр не зажигал. От света сильней начинала болеть голова. Лежал на кровати, смотрел сквозь окошко на совсем темное вечернее небо.
Высич сам привел его к себе на квартиру. — Сиди и не высовывайся! — приказал он. — Даже если задержусь, сиди, жди, не вздумай выходить даже в сени.
И вот ожидание… Для чего, интересно, собрались сейчас члены подкомитета, в который входил и Высич? В общем-то, Петр знал, для чего.
И хмурое лицо Высича, когда он, наконец, появился, его ничуть не удивило.
Высич, не зажигая лампы, опустился на стул, размял папиросу, закурил.
— Видишь, как ты неудачно приехал в Томск.
— Ну почему? — возразил Петр. — В нашем деле без опыта не обойтись.
— Больно уж горек опыт, — вздохнул Высич. — Около двухсот раненых, почти сотня арестованных… Кононова убили, нашего печатника. Жалко, ровесник твой.
— Ты знал его?
— Встречался… Да ты его видел, но знамя нес. Зверски его убили, лицо изуродовано. Ухо отрублено. Шашками, подлецы, рубили. Офицер потом выстрелом добил…
— Сволочи, — только и сказал Петр.
Высич помолчал, потом пытливо глянул на него:
— С кем это ты там сцепился? Лавочники какие-то? Я уж совсем было тебе на помощь бежать собрался, да ты здоров — сам их отпугнул.
— Старые знакомые… — поморщился Петр. — Братаны Зыковы…
Высич понимающе кивнул.
— Когда в Новониколаевск ехать хочешь?
— Утром и поеду.
— Так уже и светает, — улыбнулся Высич.
Петр поднялся, сжал ладонями гудящую после удара голову.
— Я к Вере за литературой.
— Я провожу, — предложил Высич.
Молча, поглядывая по сторонам настороженно, сходили они на конспиративную квартиру, а потом Высич проводил Петра на вокзал. Без всяких приключений Петр сел в поезд.
10
Прокурор Томского окружного суда смотрел на посетителей из-под кустистых насупленных бровей. Он старался скрыть недовольство, но помимо воли оно читалось в каждой черточке ухоженного стареющего лица.
Посетители слегка стушевались.
— Садитесь, господа, — глухим голосом проговорил прокурор, понимая, что дальнейшее молчание может быть воспринято как
