– Не мытьем, так катаньем, – усмехнулся мужчина, – он дружит со Сталиным. Решил завладеть каспийской нефтью с другой стороны. Хотя эта дружба ненадолго… – Джон редко делился сведениями из Германии, но иногда упоминал, что Гитлер собирается напасть на Россию. Наконец, подошла его очередь. Питер отдал карточки, с медью, за булочку. Он получил свежий скон, с толикой сливочного масла и чайной ложкой апельсинового джема. Присев за длинный стол, рядом с чиновниками, он устроил портфель на пальто. Оглянувшись вокруг, Питер снял галстук:
– Больше на сегодня встреч нет, с Бромли я увиделся. Поужинаю с мамой, Стивеном и Густи, и отправлюсь в Ньюкасл, ночным экспрессом… – сидевший неподалеку служащий вздернул бровь, заметив, что Питер сует галстук в карман твидового пиджака, и расстегивает воротничок рубашки.
– Если бы я в форме ходил, – смешливо подумал Питер, – было бы легче… – он положил руку на крестик, под рубашкой:
– Второй пропал, на гражданской войне. Чего только не пропало, как Теодор говорит. Они оба воюют, Джон в десант ходил, Стивен летает. Даже Аарон в армии теперь. У него, конечно, очень красивая жена… – полковник Кроу написал своей ближайшей родственнице, приглашая ее и Аарона, погостить в Англии, когда закончится война.
– У них тоже дети появятся… – вздохнул Питер, – хватит, хватит. Понятно, что Тони тебя никогда не любила. Она уехала к отцу ребенка, кем бы он ни был. Наверное, троцкист. Они скрылись, после убийства Троцкого. Уильяму три года, летом… – Питер помнил, как играл с мальчиком. Ребенок засыпал у него на коленях, шепча:
– Папа… мой папа… – велев себе не думать о мальчике, он быстро прожевал булочку.
Радио бубнило о результатах футбольных матчей. Питер развеселился:
– Сохраняем спокойствие, работаем дальше. Даже в футбол играем… – Черчилль, в очередной раз, не отпустил его в армию. Питер и не рассчитывал, что ему, когда-нибудь, разрешат надеть форму и отправиться в Северную Африку:
– Езжайте на север, мистер Кроу, – сварливо заметил сэр Уинстон, – занимайтесь своим делом. Если пенициллин действительно такое чудодейственное лекарство, нам нужен фармацевтический завод… – Флори, в Оксфорде, сказал Питеру, что профессор Кардозо должен в этом году получить Нобелевскую премию:
– Конечно, – озабоченно добавил ученый, – если ее вообще присудят. Но немцы выпустят его из Голландии, обязательно. Он гений, он принадлежит всему миру… – Питер допил чай:
– Значит, он семью увезет в Швецию. И Эстер сможет туда поехать, и дети… – Питер, всегда, беспокоился, именно за детей.
Поднявшись по лестнице наверх, он толкнул тяжелую дверь. Питер даже зажмурился, таким ярким было мартовское солнце. Постояв немного на гранитных ступенях, он решил не надевать пальто:
– День сегодня хороший. Мама на верфи выступает, где мистер Людвиг и Пауль работают. Надо Паулю и девчонкам что-нибудь купить. Игрушки, или книжку… – книг, из-за ограничений на расходование бумаги, издавали меньше:
– Пусть порадуются… – он решил пешком пройтись до Чаринг-Кросс и поискать что-нибудь в лавках букинистов:
– И цветы, – напомнил он себе, – для мамы и Густи. Мы обедаем вместе, я их приглашаю. Цветы я в Ист-Энде выберу… – решил Питер, – они у метро продаются. Гиацинты, сейчас их много… – он был без шляпы, каштановые волосы золотились на солнце.
– Дожить бы до того времени, когда я своим детям книги начну покупать… – Питер пошел к Трафальгарской площади, – мама о внуках мечтает. Ей шестой десяток пошел… – он проводил глазами какую-то хорошенькую девушку, в форме медицинской сестры. Питер твердо сказал себе: «Доживу».
Кованые, черные буквы R.& H. Green and Silley Weir Ltd блестели над аркой, у входа на верфь. Легкий ветер играл холщовой занавеской маленького кафе. Над стойкой, в репродукторе, низкий, томный голос пел:
– A boy found a dream upon a distant shore
A maid with a way of whispering «si senor»…
– Мисс Ирена Фогель и оркестр Джимми Дорси… – сказал голос диктора, когда музыка закончилась:
– Песня продолжает занимать первое место в хит-параде журнала Billboard. Прослушайте прогноз погоды, на завтра… – погоду обещали солнечную, теплую. В деревянном ящике, на подоконнике кафе, цвели гиацинты. Густи пила чай, рассматривая лимузин тети Юджинии, припаркованный на узкой улице, рядом с воротами верфи. Она хотела завтра посидеть со Стивеном в парке, на Ганновер-сквер:
– Дети играют, на осликах катаются. Карусель стоит, несмотря на войну… – неподалеку были и большие парки, но Густи немного побаивалась отходить от Мэйфера. Она, исподтишка, положила руку на высокий живот, под просторным платьем, тонкой шерсти. Ребенок с утра затих. Густи поняла: «Скоро».
Она знала эту песню. Густи с мужем, по вечерам, включали радио. Они танцевали, в маленькой гостиной коттеджа. Они и в Берне, после венчания, зашли в кафе, по дороге в скромный пансион, где британское посольство сняло им комнату.
Густи помнила их первое танго, свой тихий шепот:
– Я четыре года не слышала джаз. Только в Геттингене, студенткой, а потом ненормальный его запретил… – с Генрихом Густи познакомилась на вечеринке, в университете.
Улица перед верфью опустела, у рабочих шел обеденный перерыв. Тетя Юджиния выступала в столовой, чтобы не отрывать людей от производства. Густи собиралась послушать леди Кроу, но женщина заметила:
– Милая, пять сотен человек придут, с верфи, и соседних предприятий. Мы двери во двор откроем, чтобы все поместились. Духота, тесно… – она посмотрела на живот Густи, – лучше меня в кафе подожди. Заберем Питера, и поедем обедать… – Густи взглянула на часики. Мистер Кроу должен был подойти к верфи, от станции метро Олдгейт-Ист. Подумав о Питере, девушка вспомнила Генриха:
– Они ровесники, Питеру тоже двадцать шесть. Его светлость в том же году родился. И все не женаты… – Густи вздохнула:
– Хотя какая женитьба, Питер и Джон сутками работают. Тетя Юджиния говорила, что Питер должен был обвенчаться, с сестрой Джона, однако она пропала… – Густи видела семейные альбомы и прочла книгу леди Холланд.
Она помнила высокую, очень красивую девушку, на фото. Антония держала на руках белокурого, маленького мальчика:
– Никто не знает, где она… – Густи откусила от булочки, – а мисс Ирена Фогель тоже из Германии, из Берлина. Рав Горовиц ее семье уехать помог, и Роксанна Горр, покойная. Рав Горовиц женился, хотя Америка не воюет, конечно. И мы поженились… – Густи закрыла глаза. На розовых губах играла блаженная, тихая улыбка. Она слышала звон колоколов, в соборе Берна, видела звездную, ясную ночь, над шпилями и крышами Старого Города. Пансион помещался за углом от посольства. У них не было никаких документов. Немецкий паспорт Густи оставила в сумке, в камере хранения, на пляже, у Боденского озера. Стивен выбросил удостоверение польского рабочего. Третий секретарь посольства, занимавшийся ими, поговорил по телефону, с Лондоном. Дипломат, недовольно заметил:
– Что с вами делать, сэр Кроу? Снимем комнату, на ночь, а завтра посадим вас на самолет, в Стамбул. Коллеги о вас позаботятся… – Стивен усмехнулся:
– Мне надо цветы купить, к свадьбе. Мы, видите ли… – Стивен, ласково взял руку Густи, – через час венчаемся. Ссудите мне немного денег из бюджета вашего министерства, – распорядился Ворон, – королевская авиация в долгу не останется… -подмигнув секретарю, Стивен сел писать расписку. Им дали маленькую комнатку, под крышей, но сначала пожилая, строгая хозяйка, поинтересовалась свидетельством о браке:
– На бумаге еще чернила не высохли… – шепотом сказал Стивен жене, – я люблю тебя, люблю, Густи… – булочка таяла на губах, пахла миндалем и ванилью. Густи вспомнила завтрак в постели, в пансионе, утром следующего дня:
– Господи, – внезапно пришло ей в голову, – я могла бы Стивена не встретить. Я бы умерла, не узнав, что такое счастье, не узнав, как это хорошо. А если что-то случится? Он полетел на оккупированную территорию, в воздухе немецкие патрули. Если его собьют, если возьмут в плен… – Густи, по ночам, целовала мужа:
– Пожалуйста, будь осторожен… – она клала руку на тускло блестящее, металлическое кольцо, – я тебе не зря его отдала. Как будто я всегда с тобой… – кортик в кабину проносить запрещалось. Густи настояла на том, чтобы муж забрал кольцо. Стивен повесил его на цепочку, на шею:
– Мне так спокойней, милый, – говорила девушка. Она отпила слабый чай:
– Я бы осталась в Германии, и не узнала, как это случается, на самом деле… – она даже немного зарделась:
– Скорей бы Стивен вернулся. Я по нему скучаю… – муж всегда говорил Густи, что красивей ее женщины не найти, даже когда, осенью, ее сильно тошнило:
– Тошнота тоже к мальчику, – вспомнила Густи, – женщины в деревне говорили. К Николасу… – она решила, что завтра, на Ганновер-сквер, можно позволить себе встать позже. Густи, всегда поднималась первой, и готовила мужу завтрак. Если полковник не дежурил, он укладывал Густи обратно в постель:
