Буйным вихрем вылетела вражья сила из леса тёмного в поле чистое, и сразу за холмами узрел Чаган-бей силу русскую. И пошло великое сражение.
Дружно шли тьмы русские, и стройно скакали тьмы булангарские. Храбро полки сражались, и славно вздымались мечи, так что снежный прах вставал аж до неба!
Вот взлетел кривой меч булангарский, и пала молодая боярская голова, голова Стопы Болеславовича, храброго темника, и вся Броварская тьма не успела за него заступиться.
Кинулся на того булангарина Блуд, лихой темник, и от плеча наискось расчленил тело до седла. И сразу четыре кривых меча сверкнули над Блудом, да броваряне налетели разом, и пошли мечи звенеть и стучать. Полетели прочь отрубленные головы и руки, посыпались шапки овечьи и шеломы железные. Кони вставали на дыбы и падали, и друг друга грызли в схватке, и били копытами упавших наземь всадников.
Помалу сближались Крылья, охватывая врага в Перуново коло, но крепко стоял Чаган-бей и из боя выходить не сбирался, по всему намереваясь сражаться до конца, до последнего воина. Страшная сеча развернулась пред очами Святослава. Подлетел запыхавшийся посыльный:
– Княже, тьмы воеводы Кудыши подоспели, готовы в сечу вступить!
– Двумя тьмами навстречу друг другу, пусть коло на два делят, борзо! – приказал князь.
Пошла вперёд Северская тьма, а навстречу ей двинулась тьма Радимская. И шли они, отчаянно прорубаясь сквозь врагов, и, как льдины весною, таяли. И когда наконец сомкнулись, то осталось от каждой тьмы по одному полку. И оба темника – Дно и Ясс – остались лежать на поле сечи. Перуница дала испить им воды вечной жизни из рога славы, и они отправились к Перуну вместе с воинами своими. Шли они, обезглавленные, неся в руках буйны головы, и стлалась за ними тропа кровавая от земли чужой прямо в Сваргу. И ту тропу храбрых витязей и поныне всяк может видеть в небе, когда она горит Зарёй Утренней или Зарёй Вечерней.
Пали воины, но долг свой исполнили – разделили Перуново коло на два. И в одном оказался Чаган-бей с воинами, а в другом – прочие булангарские воеводы. И велел Святослав протрубить в рог и послать к Чаган-бею гонца с белым платком на копье, предлагая булангарскому князю сдаться и понапрасну не губить людей. Осерчал Чаган-бей и отсёк русскому гонцу голову. Пал юный витязь в поле, исполнив волю княжескую до конца.
– Темнику Васюте, – обернувшись к посыльным, дал тогда новый наказ Святослав, – строить Ратную тьму в Лодии и расчленять два коло на четыре, да не забудет пусть темник ратников упредить, что кони вражеские обучены пеших топтать и копытами разить! – крикнул князь вдогонку уже сорвавшемуся с места молодому посыльному.
Ещё немного – и свежие ратные тьмы Васюты кинулись в битву, расчленяя два коло Лодиями. Темрюги с челматами отчаянно сопротивлялись в Малых Коло, но были уничтожены. Мало осталось живых, и мало сдались в полон. А могучий и ярый Чаган-бей, выстроив лучший свой полк русской Лодией, пробился-таки из коло и бросился к лесу со своими воинами, видно, впрок пошла ему греческая наука. Святослав с охоронцами и посыльными птицей полетел за ним и перехватил на опушке. Князья стали биться меч на меч и не могли одолеть один другого, а охоронцы и посыльные схватились с окружением булгарского князя. Тут подлетел Притыка и срубил голову Чаган-бею. Святослав взъярился на старого темника, но Притыка не менее князя осерчал и гаркнул на него во всю свою лужёную темницкую глотку:
– Яришься на меня, а кто слово княжеское давал не лезть самому в сечу и не рисковать головой, которая всей Руси надобна, а? Запамятовал в боевой горячке?
Рассерженный не на шутку, Притыка гарцевал на своём широкогрудом коне, грозный, как Перунова чёрная туча, полная огненных стрел-молний. От такого неожиданного напора князь враз охладил свой ярый пыл и, насупившись, молча направил коня на прежнее место, с которого руководил битвой. Собственно битва уже затухала, как прогоревший пожар, недавно ещё грозный и всепоглощающий, а теперь лишь отдельные невеликие очаги схваток являло чёрно-червонное поле сечи. Усталый и хмурый, Святослав окинул в последний раз взором поле и молвил негромко посыльным:
– Темникам считать потери, отсылать на возах раненых в Киев. Собирать щиты, шеломы, мечи и копья, ловить челматских коней, а тех, что убиты или покалечены, варить и заготавливать впрок. Для всех этих дел, да ещё для предания огню тел мёртвых соратников оставить полк, а остальным в седло и борзо идти к Сувар-граду.
Прошло немного времени, и дружина, вскочив на коней, на крыльях Перуновых понеслась к Сувар-граду и к вечеру достигла его. Стража, завидев Святославово войско, в страхе бросила врата и разбежалась. Горожане и уцелевшие булангарские силы спешно покидали град, в котором кое-где полыхали пожары.
Начальник Тайной стражи и полутысяцкий Хорь шагом ехали по улицам богатого Сувар-града к дому местного воеводы, где расторопный Варяжко уже допытывал тех немногих городских вельмож и стражников, коих удалось схватить.
– Может, Сивый с Невзором здесь, в граде, а? – молвил с надеждой Хорь, внимательно поглядывая по сторонам.
– Вряд ли, коли у них всё в порядке, то далеко вперёд ушли, чтоб вызнать, какими силами булгары владеют и что супротив нас замышляют, – возразил Ворон.
У открытых ворот богатого подворья заметили своих изведывателей и свернули к дому.
– Варяжко там, – указал на второй ярус терема один из изведывателей, что дежурил у врат, – вон аккурат к нему того важного в собольих шубах потащили.
Хорь остался внизу, а начальник Тайной стражи лёгким шагом поднялся вслед за полонённым вельможей. Варяжко, едва завидев Ворона, тут же отвёл его в небольшую светёлку и, протянув кусок мягкой кожи, сообщил, что от купца Акпая весть пришла. Ворон внимательно посмотрел на кожу, повертел в руках:
– Кожа знакомая, та самая, которой мы их снабдили, Невзора рукой писана. Знак особый, что писано сие не по чужому принуждению, тоже имеется. Вести важные, весьма. А через кого передано послание? – спросил Тайный тиун, пряча кожу за пазуху.
– Через русского отрока, который был в услужении у воеводы из Сувар-града. Он бежать пытался, за что воевода своего раба смерти предать хотел, а купец Акпай его выкупил, жалуясь на то, что его отроки все разбежались, только Балай остался, а с одного мало толку. Хорошие деньги воеводе дал, вот тот и уступил.
– Добре, я к князю, – бросил на ходу Ворон, быстрым шагом сбегая с лестницы.
– Значит, говоришь, на полуночи, под Бюлляр-градом, стоит великая булангарская конница, которая в пять раз больше Чаганбеевой, – в раздумье повторил князь, выслушав доклад Тайного тиуна. – Как, бишь, воеводу ихнего кличут?
– Атулай-бек, княже. И ещё рекут полонённые булгары, и Сивый о том же сообщает, что далеко с полуночи враг новый пришёл и разметал стражу булангарскую, как овец трусливых. Югра с чувашиной бегут к полудню, а булангары текут к полуночи. И люди там взад и вперёд мечутся, побросали дома и пожитки. Дома горят, кони бродят без всадников, скотина ревёт некормленая, и никто не может сказать ничего толком, все пребывают в страхе, – закончил доклад главный изведыватель.
– Добре, брат Ворон, теперь бы поточнее выведать, куда они своими тьмами пойдут и где нас перенять решили.
– Для того, княже, Сивый со сподручником и подались к полуночи.
В Сувар-граде русы взяли добычу великую – много камней самоцветных, серебра, злата, шкур, коней, скота всякого, пленников, товаров на торжище и припасов.
Глядя на гору собранного добра, князь мыслил о том, что разбираться с ним особо нет времени, надобно скорее двигаться вперёд. Тут перед князем осадил своего диковатого жеребца неугомонный Блуд. На сей раз лик его был хмур, а в очах горела обида.
– Княже, – с ходу пожаловался молодой темник, – опять Свенельд ко мне придирается, чего он от меня хочет, не разумею. Я ведь в сече, как всегда, первым был, а он опять на мне зло срывает, не могу я под его началом более…
– Погоди, – остановил его Святослав, что-то решая про себя, – много ли потерь в твоей тьме?
– Больше всех моя тьма потеряла, мы же всегда в самой гуще схватки, не то что…
– Погоди, – снова остановил говорливого темника князь, – чтобы вы с воеводой не грызлись, поручаю тебе вот это. – Святослав кивнул на гору собранного добра. – Займёшься подсчётом и отправкой всего этого в Киев, заодно и тьму свою пополнишь, а там поглядим. – Князь повернул коня и поехал прочь, отдавая на ходу распоряжения Притыке: – Коней напоить-накормить, дружине отдыхать до утра, а с рассветом, не теряя времени, отправимся на Бюлляр-град.
Блуд сначала растерялся от неожиданного поручения, потом окинул цепким оком сокровища, и сердце его взыграло, подобно норовистому коню от хлёсткого удара плети.
Прокатилось лето вслед за колесницей Хорса-солнцеводителя и незаметно приблизилось к своему закату. Пропело птичьим гомоном, прошумело ливнями грозовыми, прозвенело ручьями лесными да песнями девичьими.
