– У вас в школе сегодня праздник?
– Праздник? Почему? Кто вы такая, геверет?
– Я жительница города. Я думала, что вы празднуете осуществление пожелания, написанного у вас на заборе. Очень воспитывающая надпись, между прочим.
И там никто из учителей «не видел» эту надпись. Обещали немедленно смыть ее.
– Я журналистка, – сказала я, словно между прочим. – Не смывайте, я хочу прийти с фотографом, сфотографировать ее и опубликовать фотографию в газете.
– Пожалуйста, не делайте этого, – попросила заместительница. – Мы сейчас же смоем ее!
– Ваша школа – государственное учреждение. Куда вы смотрели до сих пор? – сказала я и вышла, хлопнув дверью. Тяжелая усталость навалилась на меня. Что толку от этого теперь!
При всем сожалении о смерти Рабина-человека, были оптимисты, полагавшие, что процесс мира будет продолжаться: ведь существуют соглашения, подписанные перед лицом всего мира, и есть Шимон Перес, который сможет направлять продолжение процесса. Я не разделяла этот оптимизм. Личность Ицхака Рабина, с его блистательной военной карьерой, излучала авторитет и доверие, и когда он одобрил и возглавил процесс Осло, большинство народа пошло за ним. Личность Шимона Переса, при всех его достоинствах, на протяжении многих лет вызывала острые споры в народе, у него было много врагов даже в лагере левых, не говоря уже о правых. Пойдет ли народ за ним?
Дни, потянувшиеся после убийства, были мрачными, во всяком случае, для меня. Весь мой энтузиазм пропал. До тошноты раздражали лицемерные выражения скорби, с которыми выступали вчерашние подстрекатели, те, которые подталкивали к «действию» и теперь изо всех сил старались отмежеваться от него. Но раздражало также многое в реакции людей, которые были близки к Рабину. Все преувеличенное превращается в патетику и дает результат, противоположный желаемому.
Кампания по увековечению памяти убитого главы правительства проходила под сильным давлением его вдовы, покойной Леи Рабин. Посвящения «имени Рабина» прилепляли ко всему на свете, даже к объектам, которые были ранее посвящены другим и носили их имена. Например: больница «Бейлинсон» имени Рабина – разве это не курьез? По-моему, достаточно того, что площадь Царей Израиля была переименована в площадь Рабина: это центральная площадь Тель-Авива, там происходило его последнее выступление, там, рядом с площадью, он был убит. Тут есть прямая связь. Рабин был человек скромный и стеснительный; он покраснел бы, если бы увидел плакаты с его именем на каждом шагу.
Раздражала меня также кампания искажения истинного облика Рабина. На него навешивали всяческие украшения, совершенно ему не подходившие. Например: «наследие Рабина», которое всем предписывалось изучать. Какое наследие? Рабин не был философом, он был человек дела, а не слов. Личная честность, блестящие способности военачальника, политическое мужество – это не «наследие», а качества личности. Невозможно научить кого-то быть лидером; либо человек обладает качествами лидера, либо нет. И если нужен символ, то нет ничего символичнее того факта, что старый солдат погиб в бою за мир.
Обе эти кампании стали мишенью для насмешек со стороны недавно прибывших новых репатриантов из развалившегося Советского Союза: они сравнивали эти действия с культом личности Сталина. Большинство их не было знакомо с жизненным путем Рабина и относилось к нему скептически и даже враждебно. В то время как правый лагерь, на словах, в подавляющем большинстве отмежевался от убийцы, среди репатриантов «новой волны» неожиданно образовалась группа «поклонников». Не хочу обобщать, эти слова могут быть признаны нарушением «политической корректности», но такое явление существовало, и я не намерена замалчивать его.
Были «поклонники» активные, их было не так уж много, но был широкий круг пассивно сочувствующих. Люди активной группы открыто демонстрировали свою солидарность с убийцей, навещали его в тюрьме, отмечали дни его рождения, посылали подарки. Это явление достигло своего апогея, когда женщина из этой группы, замужняя и мать четырех детей, развелась с мужем и вышла замуж за убийцу.
Русскоязычная пресса изобиловала рассказами о «заговорах», связанных с самим актом убийства. «На полном серьезе» печатались такие абсурдные версии, как: «ШАБАК организовал это убийство», или: «он (убийца) намеревался стрелять холостыми пулями, но люди Переса (!) подменили пули…» К счастью, большинство израильтян не читает газеты на русском языке: если бы эти публикации стали достоянием широкой гласности, это опозорило бы всю общественность репатриантов.
Я в то время работала в газете под названием «Время» и чувствовала себя как последний динозавр, тонущий в волнах националистического разгула. К счастью, я не обязана была сидеть в редакции: свои статьи я писала дома и посылала в газету электронной почтой.
Мне уже доводилось писать о явлении замены плюса на минус у репатриантов, прибывающих в страну. Вчерашние коммунисты, из которых многие скрывали свое еврейство и сменили свои имена и фамилии на другие, «звучащие красиво по-русски», по прибытии сразу превращались в пламенных еврейских националистов. Израильтяне-старожилы говорят, что это временное явление, характерное для новых граждан. Поживут, присмотрятся, привыкнут к нашей демократии, и это у них пройдет.
Слушая такие слова, я вспоминала, что и сама пережила нечто подобное. Правда, я не была коммунисткой там и не стала националисткой здесь, но было время, когда я думала, что надо взорвать мечети на Храмовой горе, и недоумевала, почему правительство не делает это. Во время экскурсии по Иерусалиму я вместе с подругой, по ее настоянию, отделилась от группы и поднялась на Храмовую гору, игнорируя крики гида, что это запрещено и что мы должны немедленно вернуться. Обе мы вошли в мечеть Аль-Акса. Никакие религиозные или национальные чувства не стояли за этим поступком. Мы просто подумали, что мечети – это впечатляющие туристические объекты, и стоит посмотреть, как они выглядят внутри.
С нашей наивной точки зрения арена конфликта находится где-то далеко; мы не понимали, что она здесь, в считанных метрах от нас. Хорошо, что это был сравнительно мирный период, иначе с такой прогулки можно и не вернуться.
Если были во мне ростки национализма, вытекающие из ощущения «это наша страна», то они быстро исчезли.
Глава 60. Могильщики мира
У процесса мира было много могильщиков – главным образом среди палестинцев, но немало и среди израильтян. На нашей стороне громко звучали голоса поселенцев; у палестинцев тон задавали организации отказа, отвергавшие процесс мира с самого начала.
Шимон Перес, ставший главой правительства после убийства Рабина, принял решение о досрочных выборах. Он рассчитывал, что свежая память об убийстве Рабина и возмущение в обществе действиями крайне правых, из рядов которых вышел убийца, повлияют на результаты и усилят позиции партии Труда. В кругах широкой общественности бытовало мнение, что все карты в руках у Переса, что его победа гарантирована. Но именно эта уверенность сыграла отрицательную роль. Многие избиратели из левого лагеря позволили себе такую «роскошь», как поддержку маленьких партий, вместо того чтобы укрепить главную силу.
Но главными могильщиками процесса Осло были палестинцы. Экстремисты, видевшие в подписании соглашений отступничество от их мечты о неделимой Палестине, взялись за привычное оружие – террор. Ряд кровопролитных терактов с большим числом жертв потряс страну. Террористы-смертники голосовали против Шимона Переса.
Отношение Арафата к этим терактам было неоднозначным. Он, правда, публично осуждал их, но его осуждения звучали уклончиво. В обращениях к своему народу, на арабском языке, он говорил о «шахидах» – этим словом в исламе называют «погибших в священной войне против неверных». Он и его администрация не предпринимали мер по выявлению организаторов терактов, хотя соглашения Осло требовали от него таких действий.
Понятно, что все это подорвало поддержку процесса мира в израильском обществе. Люди задавали справедливый вопрос: «Так вот что мы получаем от палестинцев после подписания соглашений с ними? Кровь наших граждан, которая льется как вода?»
Для меня это были дни тяжелого разочарования. Разгул террора мало что оставил от надежд на светлое будущее. Действительность оказалась намного сложнее, чем мы думали в нашей романтичной вере в мир и содружество народов. Сбылись многие из мрачных прогнозов правых: партнер – вовсе не партнер, он не желает жить в мире с нами. Крайние с обеих сторон словно образовали единый фронт с целью ослабить все умеренные силы. Каждый новый теракт добавлял силы лагерю правых и толкал их на более экстремистские позиции.
Я не участвовала в выборах после убийства Рабина, так как уехала с Адой за границу, в Париж. В прежние годы у меня не было такой возможности; кроме очень дешевой организованной экскурсии в Румынию и поездки в США за счет «Эл-Ал», я нигде не была. Теперь я могла позволить себе поездки в «классическую Европу» и первым местом избрала Париж.
