Там, в каком-то магазинчике в Латинском квартале, я услышала результаты выборов: Нетаниягу нанес поражение Пересу с очень маленьким перевесом голосов. Французы были поражены, об этом говорили всюду. В те дни в Европе, в том числе и во Франции, общественное мнение было на стороне Израиля: он сделал важные шаги ради мира, а палестинцы торпедируют их. Картины взорванных автобусов, пятен крови на асфальте, раненых в больницах (трупы в Израиле запрещено фотографировать) – все это усиливало чувство симпатии. Правда, мы предпочли бы симпатию, не приобретенную дорогой ценой пролитой крови…
«В крови твоей будешь жить!» – сказал Всевышний Еве, изгоняя первую чету из рая. Мы, люди романтичного левого лагеря, были изгнаны из рая простаков. Не наши политические противники из лагеря правых изгнали нас оттуда, а партнер, которого мы хотели обнять.
Новое правительство, сформированное после выборов, целиком состояло из правых; в коалицию входили также религиозные партии и маленькая партия репатриантов, не менее правая, чем Ликуд. Было ясно, что процесс мира будет окончательно похоронен, хотя Нетаниягу и заявил, что его правительство намерено уважать подписанные соглашения. Существует много способов не отменять соглашения формально, но срывать их фактически; один из них – под различными отговорками отказываться от осуществления действий, предусмотренных ими. Палестинцы, надо сказать, поставляли множество поводов для отговорок. «Паломничества к Арафату» вышли из моды, но Нетаниягу продолжал контакты с ним. Было даже подписано новое соглашение, прозванное «Осло-3», в котором устанавливались правила сосуществования евреев и арабов в Хевроне.
Мне трудно было работать в те дни. Комментатору нужна внутренняя убежденность; без нее логическая структура, которую он строит, превращается в скопление слов об известных фактах. Я искала точку опоры; мой внутренний мир перенес тяжелое потрясение. Во что теперь верить? Мир был, как мы думали, на расстоянии протянутой руки – существует ли возможность вновь приблизиться к нему? Неужели победа сил зла и ненависти окончательна? Очень трудно дать ответы на эти коренные вопросы существования – но еще труднее жить без ответов. Это особенно тяжело, когда твоя профессия требует от тебя ежедневных откликов на события.
В ночь убийства Рабина я чувствовала, что все потеряно. Обвинять в этом только убийцу – это упрощение. О нем я вообще не хотела думать, не хотела даже мысленно называть его имя. Я думала об атмосфере, о подстрекательстве, о фанатизме в нашем народе – ведь это среда, породившая его. В такой атмосфере, если не он, нашелся бы другой. Вот она, точка опоры: нужно бороться против фанатизма, против разнузданного национализма, против озверения общества. Не ради внешних факторов, даже не ради палестинцев – ради нас самих. Ведь мы всегда хотели быть особым народом, образцовым обществом, светочем для других народов!
Вторая точка опоры – это общественная справедливость, права гражданина. Обуздание капитализма, не знающего удержу, порождающего миллиардеров и разоряющего средний, самый производительный и творческий слой народа. В мире это называется социал-демократией. Возможна ли она у нас – или мы уже миновали точку, за которой нет возврата?
Есть, разумеется, еще немало горячих точек, требующих занятия позиции, таких, например, как раскол на разные секторы в обществе. Многие большие деятели пытались действовать на этом фронте и потерпели неудачу. По моему мнению, государство должно поощрять стирание граней и не финансировать создание отдельных учреждений наподобие синагог и школ для одной общины. На деле мы видим противоположную тенденцию. Трудно понять также, почему в религиозном секторе так много группировок, каждая из которых претендует на владение абсолютной истиной. Даже вера в единого Бога и Его Тору оказалась раздробленной.
Когда развалился Советский Союз, республики Прибалтики, включая Латвию, в числе первых оторвались от лежавшего в агонии гиганта и восстановили свою независимость. Новая власть независимой Латвии сразу принялась за ликвидацию всех признаков социализма, навязанных стране русскими. Одной из мер, принятых в рамках этой кампании, было принятие закона о возвращении национализированной собственности прежним владельцам. Этот закон открывал перед нами путь к восстановлению прав на половину дома в Риге, купленного папой вместе с его другом и компаньоном.
Почти у всех израильтян, прибывших из Прибалтики, осталось имущество на «доисторической» родине, и это имущество подлежало теперь возврату владельцам. В Тель-Авиве сразу же открылось несколько адвокатских контор, занимавшихся процедурой возвращения собственности. Открытие латвийского посольства в Тель-Авиве очень облегчало контакты.
Все это происходило в начале 90-х годов, еще при жизни мамы. Она была законной наследницей папы; только она могла требовать восстановления ее права собственности на половину дома.
Мы послали в Ригу заявление от имени мамы. От комиссии по «денационализации», занимавшейся проверкой таких прошений по архивным документам, пришел ответ, что требование мамы признано законным. Несколько месяцев спустя по почте прибыла специальная грамота от имени правительства Латвии: Ида Рабинович признана владелицей половины дома на улице Миера, что в переводе означает – на улице Мира.
Это был огромный пятиэтажный дом, который тянулся на целый квартал и еще входил на полквартала на поперечную улицу. В нем было три внутренних двора и несколько парадных входов. Я даже не знаю, сколько в нем было квартир. Половина его тоже была крупной собственностью. Правда, дом был очень стар, его купили в год моего рождения, и уже тогда он не был новым.
С получением грамоты на имя мамы нужно было решить несколько проблем, прежде чем пытаться извлечь какую-то пользу из этой собственности. Во-первых, мы должны были вступить в контакты с владельцем второй половины дома, чтобы действовать вместе. Владелица половины дома, проживавшая в Тель-Авиве и причинившая нам массу неприятностей, умерла. Право наследования перешло к ее брату, который проживал на севере России, в городе Петрозаводске. Там он был знаменит как ветеран войны и как геолог, открывший в области большие природные богатства. Он ежегодно вместе с женой приезжал в Тель-Авив и проводил здесь несколько месяцев. Мы узнали его адрес и связались с ним. В отличие от сестры он оказался человеком приятным в обращении, и с ним легко было договариваться. Мы пришли к согласию о том, что дом должен быть продан. Он дал нам доверенность, чтобы мы могли действовать и от его имени, и просил ставить его в известность, если что-то произойдет.
Мы обратились к агенту, занимавшемуся продажей имущества, находящегося в Латвии и принадлежащего гражданам Израиля. Агент взял определенную сумму на год вперед за то, что будет заниматься нашим делом. Он очень любил поговорить и на протяжении целого часа рассказывал нам о его людях, которые работают в Риге и творят там настоящие чудеса. Однако за год ничего не произошло, как и за следующий год; раз в год он приглашал нас к себе для взимания очередного платежа и рассказывал о домах других владельцев, которые его агентство успешно продало. По его словам, нашим домом не интересовался никто. Во всяком случае, сказал он, за старый и заселенный дом вы много не получите. В будущем, лет через десять или двадцать, когда Латвия преодолеет кризис перехода от социализма к капитализму, цены на недвижимость могут сильно подняться.
Мой брат после этих слов крепко задумался. Может быть, сказал он мне, не стоит теперь продавать дом? Я ответила ему:
– Мы оба пожилые люди, ты уже перевалил за семьдесят, а я приближаюсь к этому. Уверен ли ты, что в те лучшие времена, о которых нам рассказывают, мы еще будем на этом свете?
Он подумал несколько минут и сказал:
– Нет, я совершенно не уверен.
– Веришь ли ты, что наши наследники захотят заниматься процедурами, связанными с продажей недвижимости в Риге?
– Нет, не уверен, – сказал он быстро, не задумываясь. – Что ты предлагаешь? Ты видишь, с этим агентом дела не движутся с места. Он много говорит и ничего не делает.
От людей, находившихся в подобном положении, я слышала о женщине-адвокате, еврейке, жительнице Риги, которая успешно занимается продажей имущества владельцев-израильтян. Я рассказала об этом Иосифу, и мы решили отказаться от услуг агента и связаться с этой женщиной. Будем называть ее С. Мы посоветовались с двоюродным братом Ароном, который, в отличие от брата и меня, был человеком практичным и сведущим в делах. Он проживал в Берлине, куда эмигрировал из Израиля, так как не мог мириться с унизительным обычаем – увольнять пожилых работников каждые девять месяцев, чтобы не давать им статуса постоянства и социальных прав, и затем принимать их на работу обратно, как новичков. Он видел в этом оскорбление своего достоинства – по-моему, справедливо.
