Сати, неподвижно сидя подле напольного фонаря, опустошенным взглядом смотрела в ночь. Она уже не плакала — не было слез. На мертвенно-бледный лоб ниспадали выбившиеся из прически локоны.
Сёдзаэмон не мог заснуть. Постепенно в нем росла и крепла уверенность в том, что он поступил правильно. Какая может быть любовь, если сейчас превыше всего дело мести! Он вновь и вновь внушал себе, что вся его жизнь сейчас посвящена покойному господину. И все же полностью оправдать свое поведение нынешней ночью он не мог. Против этого восставала его совесть. Когда он думал о том, что творится сейчас в сердце несчастной девушки, его охватывала мучительная жалость. Сёдзаэмон сознавал также и то, что его собственный внезапный порыв обнаружил его сокровенные чувства и отнюдь не был притворством, каким-то нарочитым театральным представлением. Он знал, что, если бы не призвавшее его священное дело мести, он был бы счастлив отдаться этой любви.
На нижнем этаже погас свет. Должно быть, Сати легла спать. Плачет, наверное…
С бьющимся сердцем Сёдзаэмон прислушался. Ночь была объята тишиной. Ему нельзя больше оставаться в этом доме. Он должен уйти, чтобы отстоять свое право на разумные, осмысленные действия… А также и для того, чтобы не навлекать более несчастий и бед на Сати. Он решил, что необходимо найти какой-то предлог и побыстрее убраться отсюда.
— Сати! — окликнул внизу проснувшийся Соэмон. — Ты уже вернулась?
— Да, — тихо ответила девушка, — вернулась.
При звуках ее голоса Сёдзаэмон почувствовал некоторое облегчение.
На следующее утро Сёдзаэмон как ни в чем не бывало вышел поутру из дому. Сати хлопотала на кухне и выходить не собиралась. Сёдзаэмона это обрадовало, но в то же время и огорчило. Навестив Ясубэя Хорибэ, он сказал, что собирается отправиться в Киото разузнать, как там обстоят дела.
— Прямо сейчас и пойду… — заключил Сёдзаэмон.
Ясубэй был порядком удивлен, поскольку еще накануне вечером Сёдзаэмон о своем намерении и не заикался.
— Что ж, — согласился он, — иди. Дело хорошее. Повидайся там с командором и поговори обо всем. Я как раз думал, как бы побыстрее ему сообщить, о чем мы тут толковали вчера. При том, как здесь сейчас складывается ситуация, в Эдо ничего интересного в ближайшее время не ожидается, так что можешь пока обратно не торопиться.
— Ну, может быть, на месяц отлучусь, — сказал Сёдзаэмон.
Попросив у хозяина письменные принадлежности, он сел писать письмо Сати. Несколько раз приступал и бросал, только попусту тратя бумагу. Наконец написал сухое деловое послание на имя Соэмона, объясняя, что интересы фирмы требуют его срочного присутствия в Камигате, так что приходится отбыть не простившись. Просил присмотреть за домом в его отсутствие, а также временно взять на сохранение деньги, спрятанные в постельном шкафу на втором этаже, и в случае нужды без стеснения этими деньгами пользоваться.
— Кому пишешь? — поинтересовался Ясубэй.
— Хозяину дома, где я живу…
— Ты что же, не заходя домой, прямо отсюда и отправишься? Уж больно ты по-деловому настроен!..
— Да уж… — мрачно буркнул в ответ Сёдзаэмон, запечатывая конверт.
Ясубэй, конечно, понимал, что за столь поспешным решением что-то кроется, однако больше ничего выпытывать не стал и вернулся к раскрытому тому китайской классики.
— Пока дойдешь до Киото, глядишь, уже и осень… — как бы разговаривая сам с собой, пробормотал Сёдзаэмон, созерцая освещенную солнцем веранду.
Пока он собирал кое-какие самые необходимые вещи, к Ясубэю заглянули еще несколько их общих друзей посоветоваться, что им делать завтра. Сёдзаэмон тоже был порядком озабочен и взволнован. Когда вернулся старик-посыльный, относивший послание Соэмону Хосои, и доложил, что письмо доставлено адресату, день уже клонился к вечеру. В сердце Сёдзаэмона вновь ожили черты Сати, объятой безысходной печалью. Как воспримет Сати его письмо? Хорошо бы, чтобы ей удалось поскорее справиться со своим чувством и перестать о нем вздыхать… Только тем и были заняты мысли Сёдзаэмона. Странное дело — он уже не мог думать ни о чем другом, будто кто-то тянул его за волосы… Отчего-то из сердечной смуты вновь проявлялся образ Сати…
Сам того не замечая, Сёдзаэмон будто бы выпал из шумной беседы, которую, как обычно, со смехом и прибаутками вели между собой Ясубэй и остальные ронины. Он пожалел, что не отправился в путь в тот же день после полудня, как и собирался. Посмеиваясь над своей слабостью, он чувствовал, как невидимая рука сжимает сердце и лишает его последних сил.
— Ты что это сидишь, как в воду опущенный, и молчишь? — обратился к нему Гумбэй, удивляясь странному поведению друга.
Сёдзаэмон слабо улыбнулся в ответ и внезапно выпалил:
— Мне тут надо зайти в один дом попрощаться. Пока еще не так поздно — пойду-ка наведаюсь туда.
Собираясь в дорогу, Сёдзаэмон изменил прическу, вернувшись к своему прежнему облику самурая. В таком виде и соседи из окрестных домов едва ли признали бы в нем мещанина Дэнкити Омия, который еще днем проходил мимо них. На всякий случай, чтобы и вовсе остаться неузнанным, у него еще была глубокая и широкополая соломенная шляпа.
Летним вечером на улицах еще было много народу. Сёдзаэмон быстро зашагал в направлении Итигая. Дом был расположен в тихом месте, в переулке, поодаль от богатых усадеб. Чем ближе подходил Сёдзаэмон, тем больше сгущалась тьма и тем меньше виднелось прохожих. Свернув за угол в очередной проулок, он увидел, что навстречу ему идет какая-то парочка. Мужчина и женщина переговаривались по дороге.
— Бедняжка! — сказала женщина. — Она была такая молоденькая. И вот теперь старик остался один…
— Да уж, изволите видеть… Что за несчастная судьба, право! — вежливо поддакнул мужчина.
— И ведь девушка такая славная! Из-за кого она так?.. Все в городе только о том и толкуют да гадают…
Парочка прошла мимо. Еще не успев разглядеть лицо, Сёдзаэмон догадался, что перед ним, кажется, та самая женщина, к которой он обращался, когда приходил узнавать насчет аренды дома. Сердце его готово была разорваться от услышанного.
Неужели такое возможно? Сёдзаэмона будто низвергли куда-то в кромешный мрак. Тело его напряглось и словно окаменело, а когда это ощущение прошло, и тело, и душу пронизала мучительная тоскливая боль. Прежде чем остатки благоразумия вернули его к жизни, Сёдзаэмон еще долго стоял, не в силах перевести дыхание или вымолвить слово.
В темном небосводе уже угадывались краски приближающейся осени, и далекие звезды струили на землю мертвенный свет. Величавым холодом веяла ночь.
Наконец Сёдзаэмон вошел в тот самый проулок, из которого вышел только сегодня утром. Остановившись у живой изгороди, он заглянул во двор. Наружные ставни были задвинуты, но сквозь щели пробивался свет, что свидетельствовало о присутствии людей.
Ах, как бы ему хотелось, чтобы тот разговор в переулке был о каком-нибудь другом доме, а не об этом!.. Ему хотелось молить об этом всех богов и будд. Но вот сквозь шелест листвы из мглы долетел гулкий удар погребального ручного колокола, послышался негромкий монотонный голос и легкое покашливание священника, читающего заупокойную сутру.
Сёдзаэмон сам не заметил, как слезы хлынули у него из глаз. Прошло время, пока он пришел в себя и скрепя сердце пошел прочь. Он шел ничего не замечая вокруг, с каждым шагом все глубже погружаясь в кромешную тьму…
В ту же ночь он покинул Эдо и отправился в путь. Ему хотелось идти и идти, пока не свалится где-нибудь от усталости.
— Ты убил эту девушку! — звучал у него в ушах неумолимый голос.
Но ведь он не хотел! Разве мог он ненавидеть Сати, желать ей смерти?! Ведь он любил ее! Если бы его не призвало священное дело мести, он бы перешагнул все границы и отдался бы без оглядки этой сладостной стихии нахлынувшего чувства.
«Нет, я поступил правильно! — говорил он себе. — А если так, то, может быть, все сложилось к лучшему? Но откуда же тогда эта беспредельная, беспощадная скорбь?!»
Когда Сёдзаэмон добрался до речки Рокуго, занялся рассвет и первые лучи солнца озарили небосклон. Проступившая из темноты пыльная дорога, хранящая тепло уходящего лета, протянулась вдаль меж полей в белесой дымке испарений.
Мертвец… Мертвец…
Как же так?! Его любимая девушка ушла из жизни раньше его самого, мертвеца?! Но скоро, скоро он последует за ней. Может быть, им суждено будет любить друг друга там, в мире ином?.. В конце концов Сёдзаэмон пришел к этой мысли, и перед его внутренним взором возник образ юных влюбленных, идущих рука об руку в неведомую даль.
Кураноскэ очнулся от сна и еще некоторое время, во власти дремы, лежал неподвижно, не открывая глаз. Рядом с собой он ощущал округлое изящное женское колено. Выпроставшееся из-под халата колено источало живое телесное тепло. Он лениво открыл глаза и взглянул на смазливое белое, словно цветок, личико обладательницы чудесного колена, которая сладко спала рядом. Он совсем не замерз — спасибо девице, которая укутала его полами просторного кимоно. В комнате витал аромат орхидей и приторный запах пудры. Похоже было, что час уже поздний. Уже не так громко и назойливо доносились с улицы треньканье сямисэна и громыханье барабана. В городе, объятом осенней мглой, смутно мерцали фонари сквозь росную капель. «Ночь обещает быть лунной, ясной…» — подумалось Кураноскэ. Однако глядя на этот сияющий диск, он не мог до конца осознать, что любуется луной в пору ранней осени. Ночной воздух был густ и крепок, как доброе сакэ, а луна светила ярко, как поздней весной.
