— Почему ты не написал? — спросила она после долгого молчания.
— Пытался. Начинал сотню писем и ни одно не смог закончить. Шло время. Я стал думать, что ты, наверное, вышла замуж, у тебя семья, дети, ты счастлива. Я не хотел причинять тебе страдания, не хотел вмешиваться в твою жизнь, о которой ничего не знал. Понимаешь, я боялся. — Он помолчал, затем тихо добавил: — Я поступил как дурак.
— Да. — Элвин улыбнулась. — Помнишь, как мы мечтали о Святой земле?
Уилл грустно кивнул.
Улыбка Элвин стала шире.
— Тогда я часто в мечтах представляла, как мы отправимся туда вместе. Зимой, когда спускался туман, я закрывала глаза и воображала, как мы стоим на мраморном балконе в золотом дворце, где стены и полы усыпаны драгоценными камнями, а перед нами простирается синее-синее море, какое только можно представить. — Элвин чуть прикрыла глаза. — На тебе рыцарская мантия и блестящие доспехи, на мне белое шелковое платье. Ты обнимаешь меня и говоришь слова любви. С этой мечтой я засыпала многие годы. — Элвин обвела руками вонючую тесную кладовую и рассмеялась.
Уилл не смог удержаться. Улыбка тронула его губы. Он попытался их сжать, но засмеялся вместе с ней. И, непонятно как, Элвин оказалась в его объятиях. И они хохотали, и всхлипывали, и прижимались друг к другу. Наконец отстранились, смущенные порывом страсти.
— Я даже не знаю, как ты сюда попала, — сказал Уилл.
— Это долгая история, — ответила она, вытирая глаза, — расскажу потом. Если коротко, то я приплыла сюда с купцом. Венецианским.
— У тебя есть где остановиться?
— Да, в доме этого купца. — Элвин поймала руку Уилла и улыбнулась. — Он поставщик королевского двора в Париже. Королева Маргарита повелела ему дать мне здесь работу и кров. У него мастерская одежды в Венецианском квартале. Он хороший, добрый человек, и жена его добрая женщина. У них три дочери, я с ними подружилась.
Уилл улыбнулся. На башне ударил колокол. Он оглянулся.
— Хочется побыть с тобой подольше, но…
— Я поняла, мне нужно уходить.
— Нет, ты не поняла. Элвин, послушай, я должен уехать. Надеюсь, всего на несколько дней. Это необходимо.
Элвин кивнула.
— А потом, — продолжил Уилл, — мы будем говорить и говорить… — Он глянул на свою мантию. — Не знаю, как мы… даже если…
Элвин его остановила, прижав палец к губам.
— Не надо сейчас ни о чем таком думать. Я еще здесь не обжилась. Мне нужно время привыкнуть. — Она хотела проскользнуть мимо, но остановилась, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Увидимся, когда вернешься.
После ее ухода Уилл долго сидел, не в силах стряхнуть оцепенение. Щека в месте поцелуя отчаянно горела.
Темпл, Акра
20 мая 1272 года
— Все, моя подпись, кажется, высохла. Можешь забирать.
Принц Эдуард протянул Уиллу кожаный футляр для свитков. Тот засунул его в притороченную к седлу сумку и туго затянул ремни. Плечи дрожали от напряжения, как будто на них взвалили тяжелую ношу. Эврар не только уговорил принца включить Уилла в группу, но и предложил назначить старшим.
— Вы уверены, что мы посылаем достаточно людей, мой принц?
Эдуард повернулся к великому магистру госпитальеров:
— Им не придется сражаться, магистр де Ревель.
— Но это неизвестно, милорд. Даже если Бейбарс намерен заключить договор, до Кесарии надо скакать два дня. По пути могут встретиться бедуины и напасть на небольшую группу в надежде на добычу.
— Это сомнительно, — прозвучал глубокий баритон Томаса Берара, великого магистра тамплиеров. — Кроме того, брат, — добавил он, обращаясь к магистру госпитальеров, — не надо показывать излишнюю воинственность. Ведь это мирные переговоры.
Гуго де Ревель кивнул:
— Я лишь немного осторожничаю, брат. Мы же не хотим, чтобы с ними что-то приключилось.
Они посмотрели на Уилла.
Он поклонился:
— Ничего не случится, милорды.
Великие магистры удовлетворенно кивнули и продолжили беседу с другими управителями Акры, которые пришли присутствовать при отъезде группы.
— Удачи, Кемпбелл, — бросил Эдуард и развернулся к трем королевским рыцарям, державшим наготове коней.
Предложенный Эдуардом план установления мира на Святой земле пока выполнялся на удивление успешно. Этого никто не ожидал. Как и освобождения Гарина из темницы. Он вышел три дня назад, проведя в заточении четыре года. Никто ничего не объявлял, просто взяли и выпустили. Гарин пришел к Уиллу попрощаться, а потом скрылся в покоях для слуг, бледный, подавленный, навсегда отлученный от ордена тамплиеров. Уилл спросил Эврара о причине помилования, тот ответил — по просьбе хранителя. Оказывается, Эдуард навестил Гарина в темнице, увидел, в каком он состоянии, и пожалел. Спустя несколько месяцев он завел разговор с сенешалем и Эвраром, узнал причину заточения Гарина и предложил увезти его с собой в Англию. Сказал, что хочет сделать Гарина писцом для работы с «Анима Темпли». Свободы у него будет там немного, работа трудная, и вообще, мол, лучше использовать его знания на пользу братству, чем бесполезно гноить в темнице. Уилл часто умолял Эврара смягчить наказание Гарину, и вот под влиянием принца Эдуарда капеллан наконец смилостивился.
Казалось, Уилл не имел причин сомневаться в мотивах принца, но что-то в Эдуарде по-прежнему его тревожило. Как туманный намек на присутствие в лесу дыма или странная тень, возникшая на стене.
— Уильям.
Он оглянулся. К нему, шаркая, шел Эврар в наброшенном на голову капюшоне, несмотря на жаркий день.
— Береги, — пробормотал он, кивая на сумку у седла.
— Обязательно.
— Там вся наша надежда.
Уилл удивился, увидев на покрасневших глазах капеллана слезы.
— Жаль, что я не могу отправиться с вами, — проговорил Эврар, поглядывая на рыцарей, прикрепляющих к поясам бурдюки с водой, приспосабливающих шлемы и мечи. В Кесарию отправлялись пять гвардейцев Эдуарда, шесть тамплиеров, четыре госпитальера и три тевтонца, чтобы продемонстрировать силу и единство христианского мира, от имени которого заключается этот договор.
— Эврар, не тревожьтесь, — твердо произнес Уилл. — Мы благополучно туда прибудем. Обещаю.
Лицо капеллана сморщилось в улыбке.
— Я на это надеюсь, Уильям.
Уилл вскочил в седло и пустил коня к Роберу де Пари и остальным тамплиерам. Там же стоял и Саймон.
Он улыбнулся Уиллу и протянул бурдюк с водой.
— Это тебе.
— У меня уже есть один, — сказал Уилл, поглаживая бурдюк, привязанный к сумке на седле.
— Правильно, — согласился Саймон, — а теперь будет два.
— Ну что ж, давай. — Уилл протянул руку.
— Ну, счастливо.
— А чего ты такой грустный, Саймон? И вообще, все ведут себя так, как будто мы назад не вернемся. — Уилл посмотрел на Робера. — Не очень ободряет, правда?
— Я вовсе ничего такого и не думал, — запротестовал Саймон.
Уилл улыбнулся:
— Ладно, до встречи.
Кесария
22 мая 1272 года
На месте города Кесария была пустыня. Разваленные дома, вздымающиеся в небо арки соборов без крыш. Повсюду пепелища, засыпанные серым песком улицы.
Бейбарс на холме задумчиво смотрел на город, разоренный мамлюками, ощущая внутри неприятную пустоту. Он повернулся к Калавуну, гарцевавшему рядом на коне:
— Лагерь разобьем в городе. Пошли людей убедиться, что мы первые прибыли, затем поставь у входов стражу. Надо быть готовыми к их появлению.
— Да, мой повелитель.
Бейбарс некоторое время разглядывал Кесарию, потом снова обратился к Калавуну:
— Когда они прибудут, встреть их. Приведи ко мне одного, главного. Остальных пусть стерегут воины полка Бари. — Он помолчал. — Нужна осторожность, Калавун. С франками на этих землях почти покончено. Еще один толчок, и они уйдут навсегда. Но загнанный в угол зверь опасен. Они могут использовать любую возможность. — Стоило султану вспомнить о покушении ассасинов, как его взгляд отвердел. — Постарайся, чтобы ничего не случилось.
— Конечно, мой повелитель.
Уилл и рыцари приблизились к разоренному городу, когда вечер только начинался. Провалившиеся крыши домов и полуразрушенные арки поблескивали на янтарном закатном солнце. В берег с порывистыми вздохами ударял прибой. Морские птицы кружили, вспугнутые проезжающими рыцарями. Кавалькада в молчании въехала в разрушенные городские ворота. Подковы гулко стучали в зловещей тишине. Уиллу казалось, как будто они вошли в гробницу или церковь.
— Неужели мы здесь будем подписывать мирный договор? — пробормотал Робер.
Уилл не ответил. Для него Кесария казалась самым для этого лучшим местом. «Вот к чему приводит война!» — вопило все вокруг. А свиток в его сумке на седле давал надежду на будущее.
