– Блоссий выступил на мою защиту, я уверен. Но даже он не может произнести слов, которые исходят непосредственно из моего сердца, потому что даже он не испытал того, что испытал я за последний год. Менения, можно мне немного вина? А то столько приходится говорить, что горло пересыхает.
Раб мигом принес чашу, и Тиберий жадно осушил ее, но его голос остался таким же хриплым, как раньше.
– Луций, год тому назад, когда началась моя первая кампания по трибунату, я не сильно отличался от любого другого претендента на эту должность: стремился заработать имя и сделать политическую карьеру. Да, я верил в то, что звучало в моих речах, или, точнее, в речах, написанных для меня Блоссием: в необходимость земельной реформы, лучшего отношения к солдатам и так далее. Но все это было для меня не столько целью, сколько средством, позволяющим приобрести популярность у избирателей и начать восхождение по Стезе чести. Чтобы мои речи выглядели убедительнее, я предпринял путешествие по Италии, дабы лично ознакомиться с положением дел в сельской местности. То, что я увидел, поразило и ужаснуло меня. Оказалось, что свободные труженики буквально выметены с плодородных земель, словно какой-то титан приподнял полуостров, наклонил его, и все они скатились под уклон, в Рим, где и топчутся теперь друг у друга на голове. В некоторых районах города, в той же Субуре, на улицах не протолкнуться, до того они перенаселены. А после того как сельскую местность очистили от свободных людей, опустевшие земли заселили снова, только уже рабами. Рабы теперь возделывают земельные участки, рабы проливают пот, трудясь до упаду на виноградниках. Целые армии рабов гнут спины на горстку богачей, прибравших к рукам все угодья. Слова «до упаду» следует понимать буквально: эти рабы падают и умирают прямо там, где трудились. Нет ничего необычного в том, чтобы увидеть мертвого раба, который лежит в поле, в то время как остальные продолжают работать вокруг него под плетью безжалостного надсмотрщика. Рабы стали настолько дешевы и легко заменимы, что с ними обращаются гораздо хуже, чем с домашним скотом.
Тиберий покачал головой.
– Мы все знаем, что эта ситуация существует. Все абстрактно говорим о земельной проблеме, беспокоимся о том, что можно сделать, спорим о действенности тех или иных мер. Но одно дело услышать, и совсем другое – увидеть все самому. Увиденное потрясло меня до глубины души. Однако было еще кое-что, повлиявшее на меня настолько, что я стал другим человеком. Я только что сказал, что сельская местность полностью очищена от свободного населения – но это не совсем так. То здесь, то там еще сохранились наделы мелких землевладельцев, работающих по старинке, всей семьей, с помощью всего нескольких рабов. Эти мелкие наделы окружены огромными латифундиями, они – как маленькие островки старой, традиционной системы землепользования. А поскольку эти мелкие землевладельцы или получили участки в награду за военную службу, или имеют сыновей, которые служат сейчас, то у ворот часто можно увидеть гордо красующиеся трофейные доспехи или копию легионного штандарта. А увидев это, легко почувствовать крепкую связь между процветающим обществом мелких свободных земледельцев, сильной армией и здоровым Римом. Проезжая мимо одного такого хозяйства в Этрурии, я увидел вывешенный на воротах плакат: «Тиберий Гракх, помоги нам сохранить нашу землю!» – Он грустно улыбнулся. – Мое имя было написано с ошибкой, и буквы были корявыми, но этот плакат всколыхнул мою душу. И он был лишь первым из многих, которые мне предстояло увидеть. После этого в каждом сохранившемся мелком землевладении, мимо которого лежал мой путь, даже далеко в стороне от главной дороги, я видел подобные плакаты: «Тиберий Гракх, верни землю бедным!», «Тиберий Гракх, останови нашествие рабов!», «Тиберий Гракх, верни нам землю и работу!», «Тиберий Гракх, помоги нам!». Каким-то образом известие о моей поездке распространялось, опережая меня, от участка к участку, из уст в уста. Ко времени моего возвращения в Рим…
Мало того что Тиберий говорил все это, задыхаясь от волнения, так он вдобавок охрип настолько, что ему было трудно выговаривать слова.
Менения подала ему еще вина. Он отпил, откашлялся и продолжил:
– Миссия, за исполнение которой я взялся, куда важнее меня самого. Политики приходят и уходят, со всеми своими пререканиями, кознями и бесстыдной борьбой за власть. Судьба Рима – вот что имеет значение, судьба Рима и римлян, особенно тех из них, кто кормит город и сражается за него, кто отдает славе Рима свою кровь, пот и семя своих чресл.
Последовало долгое молчание, потом, со слезами на глазах, вперед выступил Блоссий.
– Мой дорогой мальчик! Я горд тем, что был твоим наставником и что ученик превзошел учителя! Ты всегда был умным, дисциплинированным и серьезным, но я никогда и не думал, что маленький сынишка Корнелии когда-нибудь вырастет великаном, отбрасывающим тень на всех нас.
Тиберий чуть улыбнулся:
– Блоссий, боюсь, ты слегка упустил суть. Когда я сказал, что политики приходят и уходят, а судьба народа – ценность непреходящая, то именно это и имел в виду. У меня нет иллюзий относительно собственной значимости и долговечности моего положения. Это полностью зависит лишь от того, сумею ли я направить энергию народа на благо самого народа и к славе Рима!
– Разумеется! Прекрасно сказано!
Блоссий промокнул рукавом туники увлажнившиеся глаза.
– Но ты сказал, что пришел, потому что искал меня?
– Да. Есть несколько практических вопросов, которые хотелось бы обсудить. Аппий Клавдий полагает, что мне накануне выборов следовало бы предложить сокращение срока воинской службы. Кроме того, он думает, что нам следовало бы поднять вопрос о допущении к судейским должностям не только сенаторов…
– Это требует основательного обсуждения. Может быть, сделать это в доме твоей матери?
– Да, конечно. Думаю, я и так уже утомил Менению и Луция своей болтовней.
– Чепуха! – возразила Менения. – Ты прекрасно знаешь, Тиберий, что тебе здесь всегда рады. Знаешь и то, насколько я люблю слушать твои речи. Но тебе нужно что-то делать с этой охриплостью. Горячая вода с медом и мятой творит чудеса.
– Я обязательно попробую это средство, – пообещал Тиберий. – Всего доброго, Менения. И тебе всего доброго, Луций.
Он улыбнулся, но Луций в ответ только кивнул. Тиберий и Блоссий удалились.
Неожиданно сад сделался очень тихим, неподвижным и каким-то пустым. Мать и сын уселись по отдельности, думая каждый о своем.
Прочувствованный рассказ Тиберия о плакатах в сельской местности явно Луция не растрогал. На его взгляд, Тиберий проявил себя то ли завзятым политиканом, неспособным отказаться от показухи и разглагольствования даже в саду лучшего друга, то ли прекраснодушным идеалистом, ослепленным миражами величия и оттого неспособным увидеть перед собой реальную опасность. Так или иначе, страстные слова Тиберия заставили Луция почувствовать еще большее беспокойство, чем обычно.
Менения думала о своей подруге Корнелии и о том, насколько разными выросли их сыновья. И что лучше: иметь сына, который пылает, оставляя за собой, словно комета, ослепительный огненный след, но грозит сверкнуть и погаснуть, подобно падающей звезде, или сына основательного, надежного и предсказуемого, как время суток? Менения не могла не признать, что завидует Корнелии, во всяком случае сейчас. Но не появятся ли у нее в будущем основания сочувствовать подруге?
* * *
– Если бы только эти трибунские выборы проводились не в середине лета! – сетовал Тиберий. – Как раз в это время наиболее преданные мои сторонники отсутствуют в Риме, ибо нанимаются на сезонную работу по уборке урожая. Блоссий, не мог бы ты…
Складка тоги Тиберия никак не укладывалась на плече, и Блоссий помог ее расправить.
– Выборы вовсе не случайно назначены именно на это время, – сказал философ. – Правящие фамилии Рима всегда учитывали все обстоятельства и использовали все возможности, чтобы получить преимущества для себя в ущерб простому народу. Но если дело правое и кандидат тверд, воля народа неодолима.
В комнату вошла Корнелия.
– Дай взглянуть на тебя, Тиберий.
Сын покорно отступил на шаг и встал в картинную позу, взявшись одной рукой за складку тоги.
– Как великолепно ты выглядишь! Твои дед и отец были бы горды, увидев тебя. Жаль только, что здесь нет твоего младшего брата, чтобы он тоже мог тобой полюбоваться.
Гай был отправлен в сельскую местность, где встречался со сторонниками Тиберия и убеждал их вернуться в Рим, чтобы принять участие в выборах.
Корнелия поцеловала сына в щеку.
– Теперь идем. Авгур уже прибыл и ждет в саду. Нечего закатывать глаза, Блоссий. Я прекрасно знаю, какого ты мнения о религиозных церемониях, но этот ритуал необходимо исполнить из уважения к традиции. Ни дед, ни отец Тиберия никогда не появлялись перед избирателями в день голосования, не обратившись сначала к авгуру.
