Перуну, он едва не сошёл с ума: заболел, был на грани смерти. Но наследник выплыл, и тогда родитель впал в другую крайность — суеверного его обожания; страсть к Анастасии и принятие им христианства он воспринимал без тени смущения, только плакал при расставаниях, провожая Савву в дальние походы. От разлуки худел, чувствовал апатию, а при случае помочь дорогому детищу воскресал и буквально наполнялся энергией.
Надо ли описывать, как боролся волхв, чтоб не допустить нападения Люта и Свенельда на Овруч! Он собрал всё своё могущество, всё, что знал из старинных книг и чему отец научил его в юности, и, явившись в белом облачении к Мстише, смог его загипнотизировать, убедить в сглазе и болезни. От испуга, на нервной почве Лют захворал, покрываясь язвами. Сам Свенельд умолял волхва снять заклятие с сына, обещая не ходить на Древлянскую землю. Жеривол смягчился и внушил умирающему Мстиславу, что теперь он поправится. К осени 974 года Лют восстановил хорошее самочувствие, а зимой начал помышлять о захвате владений князя Олега. Ярополк тоже был за это; он хотел отомстить неверной супруге за измену и унижение. Но кудесника все боялись. Вовк по прозвищу Блуд предложил по-тихому удавить жреца, но когда спросили, сможет ли он сам выполнить задуманное, начал мяться и увиливать под разными предлогами. И других охотников тоже не нашлось. Оставалось только одно: подготовить поход тайно от волхва. Лют поехал в Вышгород, начал отдавать распоряжения, собирать дружину и тренировать её в чистом поле. Всю весну он потратил на приготовления к походу.
Но и Жеривол не дремал. Погрузив бабку Тарарырку в состояние провидческого транса, он спросил, что ей мерещится.
— Вижу, батюшка, Ольгин град, — лепетала старуха с закрытыми глазами, — вкруг него — шатры рати Лютовой... И его, проклятущего, на коне верхом... Объезжает своих дружинников, наставляет, как надобно биться супротив Олеговых витязей...
— А когда хотят выступить? — наклонился к ней волшебник, волнуясь.
— Ой, не ведаю, не ведаю чтой-то... Мнится мне, что недолго ждать... Не позднее изка, четвёртого дня, праздника Ярилы...
Жеривол, не мешкая, поспешил к князю во дворец. Ярополк грелся на майском солнышке, сидя на крыльце, а холоп-брадобрей приводил в порядок ногти на его руках — обрезал и подтачивал, действуя маленькой пилочкой с перламутровой ручкой.
— Здравия желаю великому князю, — поклонился кудесник, стоя на последней ступеньке крыльца. — Соблаговоли выслушать меня, бо имею сказать важное зело.
Святославлевич, щурясь от весеннего света, вяло проговорил в ответ:
— Молви, Жериволе.
— Не воюй Овруч, княже.
Тот слегка приподнял чуть опухшие со сна веки, посмотрел в глаза чародею с удивлением — чересчур наигранным и от этого малоправдоподобным:
— Я не понимаю, о чём ты.
— Не криви душой. Понимаешь. Лют готовит дружину, после дня Ярилы хочет двинуться на Древлянскую землю. Отмени поход, не гневи Перуна, нашего заступника. Он велит убивать врагов, но не братьев единокровных.
Ярополк холодно заметил:
— Не о брате моём печёшься, но о сыне своём паршивом, соблазнившем княгиню Анастасию... Что ж, скажу тебе откровенно, волхве: мы обложим Овруч и зашлём к Олегу послов. Коли выдаст неверную жену вместе с Милонегом — города не тронем. Заупрямится — пусть пеняет на себя: всё спалим дотла.
Губы Жеривола гневно изогнулись:
— Я лечил Мстислава при условии, что войны не будет. И Свенельд, и он обещали это.
— Ну а я при чём? — ухмыльнулся князь. — С них тогда и спрос. Я зароков тебе не давал. И не оставлял ни на час своего желания отомстить княгине.
— Как бы не пришлось после пожалеть, — глухо произнёс чародей, весь дрожа от негодования. — Зло предвижу великое, кровь и смерть. Княже, умоляю, одумайся.
— Разговор окончен, — отмахнулся от него Ярополк. — Ты мне надоел. Я весёлым встал, радовался теплу. От тебя только огорчения. Уходи, а не то велю выставить насильно.
Волхв промолчал. Не отвесив положенного поклона, он сошёл с крыльца и направился к выходу из княжьих хором. Чародей решил, что настало время действовать. План созрел ясный и реальный.
Между тем во дворце Свенельда разыгралась иная драма. К воеводе прибежал челядинин-придверочник и с испугом сказал, что пришла Меланья, по прозвищу Найдёна, и хотя ей поведали, как и было наказано: «Мы гостей не принимаем», — начала буянить, говорить, что она не гость и её должны пустить без каких бы то ни было препятствий. «Хорошо, веди, — проворчал хозяин дворца с явным недовольством. — Я приму её в гриднице, но кормить и поить не стану».
Ранней весной Свенельд простудился, несколько недель пролежал пластом, тётка Ратша за ним ходила и поставила на ноги. Но пятидесятисемилетний воин чувствовал себя всё ещё неважно, по ночам потел — так, что простыни становились мокрыми, кашлял и чихал, а в суставах ощущал ломоту и треск. И поэтому не знал, примет ли в походе Люта участие. Он сидел в гриднице и думал о дочке: «Для чего пришла? Станет вымогать деньги и добро? Коли так, почему молчала три года? Собиралась силами?»
А Найдёна молчала потому, что её происхождение отступило на задний план под напором других событий. Главное — она оказалась беременной от покойного брата Паисия. Летом 973 года разрешилась мальчиком. Окрестила его в день Зосимы-пчелятника, так и назвала. А потом возилась с двумя детьми — ненавидела убогого Брыкуна и лелеяла младшего — крепкого, смышлёного. В доме Иоанна все ей помогали, а особенно Фёкла. И никто не сказал Меланье худого слова: здесь христианскую мораль ставили превыше всего; дескать, что ж? — ну, случилось кровосмешение, Лют прогнал, а Зосима родился от Паисия, — значит, на то воля Божья; надо не роптать, а смиренно принимать испытания духа, жить по чести и справедливости.
Тут ещё свалилась напасть на семью Иоанна: Павел, по прозвищу Варяжко, полюбил дочку Люта — Бессону. И она его полюбила тоже. Но когда в дом Свенельдича заслали сватов, Мстиша их прогнал со словами: «Хватит с меня Найдёнки! Не желаю видеть зятем поклоняющегося кресту!» С дочкой была истерика, угрожала броситься со стены на камни, Мстиша рассвирепел и хотел её отлупить, но вмешался Тучко, защитил сестру. А Варяжко, разлучённый с возлюбленной, страшно переживал, похудел и ходил печальный. Он с шестнадцати лет поступил в гриди к Ярополку, нёс охрану его хором, и лишь служба помогла Павлу избежать помешательства: в карауле мысли его развеивались, юноша крепился и порой
