Подходя к низкой двери, чтобы подняться к себе в покои по тайной лестнице, Анна Петровна взглянула на кровать императора, рядом с которой стояла шпага, словно для защиты от постоянных врагов. Она подумала про себя: «Как наивно... Разве шпагой защитишься от этой махины, нависшей над его головой?..»
Все, что она знала о заговоре, позволяло ей думать, что в одну из ближайших ночей случится непоправимое несчастье. Она не раз уж говорила императору, что Пален предает его, что Пален – участник заговора противу престола, но в ответ Павел лишь начинал сопеть и цедил сквозь зубы: «Вы ничего не понимаете, сударыня!» Этим вечером она не хотела еще раз получить тот же ответ. Но, охваченная недобрыми предчувствиями, она готова уж была кинуться к императору, сказать что-то вроде:
– Государь, вы устали, вы чувствуете себя одиноким. Хотите, чтобы я села в это кресло, немного побыла с вами, пока вы будете спать?
Но перед ее внутренним взором мелькнула тень г-жи Шевалье, – и она не сделала этого. Кроме того, она знала, что любые непредвиденные новации, любые отклонения от заведенного порядка прежде всего вызывают у Павла тревогу.
– Пусть этой ночью вам приснятся приятные сны, – сказала она и направилась к двери.
Он видит – в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.
А.С. Пушкин
Le li®vre aime н etre roti vif...130*Заяц любит, чтобы его зажаривали быстро (фр)*.
Из поваренной книги
Пален, хоть и знал, что никто и ничто теперь не сможет остановить чудовищные жернова, начавшие молоть историю, головокружениями отнюдь не страдал. По его приказу, в ту ночь были закрыты все заставы Санкт-Петербурга, прибывающих – Пален был уверен, что их будет немного, – велено было задерживать до утра в кордегардиях при заставах. Мера эта вовсе не была лишней: одна из застав задержала в эту ночь спешившего на спасение царя Аракчеева...
Уже в конце дня ни одна душа не могла войти в город. Только конные офицерские патрули объезжали квартал за кварталом с приказом задерживать всех подозрительных без различия чинов и званий – для этого были подняты казармы Преображенского полка, которым командовал Талызин.
По главным улицам Санкт-Петербурга ходили пешие военные патрули. Поздним вечером шел дождь. Мерным шагом два батальона направлялись в сторону Михайловского замка.
Вооруженные солдаты шли, не понимая, что означают эти маневры; группы офицеров, которые подходили к ним, были очень возбуждены, рассеянны и вообще вели себя как-то странно. Что происходило? Пелена ночи скрывала драму. Неужели английские эскадры, которые уже несколько дней находились в Балтийском море, вошли в Финский залив и направили свои пушки на Санкт-Петербург?
У генерала Талызина опустошили много бутылок шампанского. Братья Зубовы методично напивались. Главное, не стать пьяными настолько, чтобы выпивка помутила разум. Но все же достаточно, чтобы позабыть о своем долге и уничтожить единственную преграду для своих честолюбивых планов и алчности: этого сумасшедшего, который не дает им жить в свое удовольствие, этого государя, которого не уважают даже собственные сыновья и от которого сбежала жена, как будто боясь его жестокости...
Около десяти часов приехал генерал Леонтий Леонтьевич Бенигсен, друг фон дер Палена, специально вызванный им в Петербург. Ему сообщили план переворота.
«Моим первым вопросом было: кто стоит во главе заговора? Когда мне назвали это лицо, тогда я, не колеблясь, примкнул к заговору».
Такое положение дел, такое замешательство во всех отраслях правления, такое всеобщее недовольство, охватившее население не только Петербурга, Москвы и других больших городов империи, но и всю нацию, не могло продолжаться ... надо было рано или поздно предвидеть падение империи.
Бенигсен – генералу Фоку
В 1773 году 28-летний Левин Август Теофил Бенигсен, принадлежащий к старинному графскому роду вступает в российскую службу – премьер-майором в Вятский мушкетерский полк. Через 14 лет он становится полковником, и тогда становятся заметнее великолепная профессиональная выучка, хладнокровие, храбрость офицера: бригадиром он становится через три года, а еще через четыре, в 1794-м – генерал-майором... Его назначают начальником штаба у Валериана Зубова, главнокомандующего в Кавказском походе против Персии. Задача – не только посадить на шахский престол «своего человека», но и создать сеть торговых факторий на южном берегу Каспия,
«чтобы повернуть к Петербургу часть индийской торговли, которая притягивается Лондоном».
После взятия Дербента Левин (Леонтий Леонтьевич) Бенигсен не только получает высокие награды, но и становится владельцем более чем тысячи душ в Литве и Белоруссии.
Конец 1796 года прервал успешно начатое дело. Павел I прекращает поход, отдавая приказы о возвращении «через голову» Валериана Зубова, родного брата ненавидимого им фаворита Екатерины, и его штаба; Бенигсен и Зубов с ужасом видят, что им предоставлено защищать Дербент и Каспийское побережье голыми руками... Впоследствии Леонтий Леонтьевич не мог простить Павлу срыва сего успешно начатого похода...
Вернувшись в 1797 году в столицу, Бенигсен получает чин генерал-лейтенанта: лично против него Павел ничего не имеет. Однако отставка Зубовых влечет и его отставку: Бенигсен удаляется в свои литовские имения. А здесь – полное неблагополучие: пятидесятидвухлетнему генералу приходится, чтобы защитить свое имущество, обороняться от нескольких судебных исков...
Поэтому он с радостью принял предложение Палена принять участие в перевороте, призванном привести в порядок российские государственные дела.
«Бенигсен, – пишет Гете, – длинный Кассиус вышел в отставку генерал-лейтенантом, пытается опять поступить на службу, получает отказ, собирается в понедельник 11 марта уехать, граф Пален удерживает его и отправляет к Зубовым»131*Цит. по: Эйдельман Н. Твой XVIII век*.
Генерал Бенигсен был тем, кто нанес последний удар; он наступил на труп.
Наполеон (на острове Святой Елены)
Когда пастор произнес слова: «Наш владыка, в ночи, когда был предан...», умирающий со стенаниями и вздохами приподнялся и снова упал, ясно сказав: «Ах, да, господин пастор, в ночи, когда был предан», – и испустил дух. Пастор рассказал своему преемнику, моему кузену, ныне еще здравствующему, что ничто его так не захватывало, как эти переживания у смертного одра старого генерала фон Бенигсена.
Боденштедт, немецкий писатель
Уже стояла темная ночь, шел дождь...
Павел I не мог отличить один звук от другого. Капли дождя, падающие на крыши домов, гул ветра в ветвях деревьев – за всем этим может скрываться странный шум. У него так сильно болела голова! Но завтра все будет в порядке. Он успокоился при мысли, что дал приказ Палену арестовать всех заговорщиков.
Он разделся, поеживаясь, лег на свою узкую походную кровать и вскоре крепко заснул.
Должно быть, ему снился дурной сон, поскольку он поворачивался с боку на бок. Внезапно, он проснулся от приступа страха. Что происходит? Его только что разбудил крик гусара. Он резко встал с кровати. Надо бежать! Бежать из этого дворца, из города, через бескрайние степи, бежать из России, собрав все силы, которые остались в его еще живом теле...
В этот момент он забыл о том, что был в ночном колпаке и длинной рубашке. Главное, исчезнуть из этой проклятой комнаты. Выхода не было ни за прекрасными гобеленами, подарком Марии-Антуанетты, ни за огромными картинами, висящими на стенах. Комната Анны Петровны? Дверь была заперта. Спасти его могла только испанская ширма, которая стояла рядом с камином. Он стал за нее, наклонив голову. У него так билось сердце, что ему казалось, этот стук может выдать его. Он перекрестился, затаив дыхание.
В комнату вошел Платон Зубов, вошел – и попятился. Генерал Бенигсен буквально втолкнул его в комнату. За ним последовали остальные заговорщики.
Бывший фаворит Екатерины выругался, как извозчик. Он крикнул:
– Птичка улетела!
Действительно, походная кровать была пуста: на ней было только откинутое одеяло и еще теплые простыни. Неужели жертва ускользнула?
Но вот из-за облаков показалась луна, луч которой осветил испанскую ширму. За ней Бенигсен заметил ноги императора.
– Le voila!*Вот он! (франц.)* – воскликнул он.
Ширма немедленно отлетела в сторону. Даже не успев крикнуть, так и оставшись стоять на месте, несчастный Павел I оказался в кругу офицеров, которые дрожали не меньше, чем он. Зубов, у которого зуб на зуб не попадал, пробормотал:
