Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

До Рима он добрался незадолго до заката солнца.

День оказался неприсутственный[428], заседание сената не проводилось, и все должностные лица сидели по своим домам.

Гонец, следуя распоряжению Лукулла, направился с письмом в дом консула Гая Флавия Фимбрии.

Столица была еще в неведении о случившемся в Кампании, но утром следующего дня прополз первый слух о том, что войско претора Лукулла наголову разбито мятежными рабами.

Вскоре собрался сенат, и консул Флавий Фимбрия зачитал письмо, полученное от Лукулла.

Письмо было необычайно сухо и лаконично: претор сообщал, что сделал попытку взять приступом неприятельский лагерь и понес некоторые потери, впрочем, в самые ближайшие дни он намеревается раздавить мятеж.

Других подробностей претор не сообщал.

В то же время уверенный тон послания не вызвал у отцов-сенаторов особого беспокойства. Лишь среди присутствовавших на заседании народных трибунов поднялся ропот, и один из них, попросив слова, прочел сенаторам частное письмо, в котором говорилось, что почти пятитысячное войско Лукулла потерпело сокрушительное поражение от каких-то трех с половиной тысяч кое-как вооруженных беглых рабов, что все преторские солдаты разбежались, побросав оружие, и что стране угрожает всеобщее восстание рабов, если сенат не предпримет быстрые и действенные меры.

По прочтении этого письма сенаторы недолго пошумели, но все же решили принять к сведению письмо магистрата, а не частного лица.

Зато на другой день весь город только и говорил о Минуции, одержавшем под Капуей решительную победу.

Вечером пришло ошеломляющее известие о том, что в плен к мятежникам попали легат, большинство центурионов и сотни солдат, причем все они подверглись постыдному прохождению «под ярмом». В сенате не на шутку потревожились. Народные трибуны кричали, что необходимо послать в Кампанию один из легионов, составленный из ветеранов, лишь бы больше не слышать о таком позоре.

Сенат срочно отправил Лукуллу письмо с требованием подробнейшим образом описать положение, создавшееся в Кампании в связи с его неудачными военными действиями.

Лишним будет говорить, что Лукулл своим посланием в сенат намеренно ввел его в заблуждение. Но ему необходимо было выиграть время. Он боялся, как бы сенат, узнав об истинном положении дела, не поспешил отозвать его в Рим, поручив подавление мятежа другому лицу. Как утопающий, хватающийся за соломинку, он уповал на последнюю свою надежду — на Деметрия и Аполлония. Теперь все зависело от них.

Для того чтобы осуществить план Аполлония по захвату предводителя восставших, необходимо было убедить гречанку Никтимену вернуться в ее имение на Вултурне. Аполлоний сомневался, что она сделает это добровольно. По его словам, Минуций уже отправил ей два письма в Кумы, но гетера, страшась будущего расследования и обвинений в преступном сообщничестве со своим любовником, наотрез отказалась от переписки с ним.

Лукулл решил вызвать женщину в Капую и отправил ей в Кумы письмо с требованием немедленно явиться к нему, если она желает очиститься от подозрений относительно своего участия в заговоре Минуция.

Письмо претора возымело действие — получив его, Никтимена его не помедлила ни секунды.

Пасмурным днем, накануне апрельских ид (12 апреля), молодая гречанка отправилась в путь. Из ворот Кум четверо сильных рабов вынесли ее в лектике[429] под роскошным балдахином, за которой следовали еще трое вооруженных слуг.

Между тем по приказу Лукулла производились тщательные расследования в гладиаторских школах Капуи.

В школе Лентула Батиата случайно был задержан подозрительный человек, назвавшийся ланистой из Помпеи, якобы закупавшим гладиаторов для своей школы.

Лукулл сразу же повел суровое дознание.

Подозреваемый, несмотря на пытки, отрицал свою причастность к заговору, но, судя по описанию Аполлония, это был тот самый Марципор, который проник в Капую для связи с гладиаторами-заговорщиками по заданию Минуция.

Спустя четыре дня после сражения у Тифатской горы, около полудня, к главным воротам лагеря восставших прискакал всадник. Он бросил к ногам удивленных часовых мешок и, повернув коня, умчался прочь.

Часовые обнаружили в мешке окровавленную голову человека. Она доставлена была Минуцию, и вождь восставших узнал ее — это была голова его верного Марципора.

В тот же день Минуций созвал военный совет. Он рассказал собравшимся о своем замысле овладеть Капуей с помощью гладиаторов, которые должны были поднять восстание в самом городе, но вот теперь стало известно, что заговор их раскрыт, а возглавлявший его храбрый Марципор схвачен и казнен.

— Захватить Капую иным способом не представляется возможным, — сказал Минуций. — Город опоясан мощными стенами, жители его многочисленны и будут отчаянно защищаться. Будь нас даже втрое больше — нет никакой надежды взять город приступом. Поэтому я предлагаю идти к Казилину, который, во-первых, укреплен значительно слабее Капуи, а во-вторых, очень выгодно расположен на обоих берегах Вултурна. Овладев этим городом, мы получим надежную переправу через реку и будем господствовать над правым и левым берегами. На правобережье давно уже ждут нас тысячи обездоленных.

Предложение Минуция было принято с воодушевлением.

Ламид настоятельно советовал приступить к делу немедленно, попытавшись ворваться в Казилин с помощью лестниц. Минуций и все остальные поддержали фессалийца.

Весь следующий день в лагере кипела работа по изготовлению лестниц. Чтобы сохранить в строжайшей тайне свое намерение, Минуций запретил кому бы то ни было покидать лагерь, за исключением нескольких отрядов дровосеков, которые доставляли из ближайших рощ необходимый материал для сооружения осадных лестниц. Охранять ворота лагеря он поручил самым надежным людям, но в их числе оказался и «префект претория», так что магистраты Казилина вовремя были предупреждены об опасности и приготовились к отпору.

Ночью Минуций приказал воинам сняться с лагеря.

Ламида с отрядом в шестьсот человек, которые несли лестницы, он послал вперед.

Расстояние в шесть миль от лагеря до Казилина восставшие прошли довольно быстро, соблюдая тишину и порядок.

Отряд Ламида первым вошел в излучину Вултурна и в полном молчании приблизился к городской стене, но в тот момент, когда солдаты стали преодолевать ров, волоча за собой лестницы, ночную тишину разорвал яростный многоголосый крик, и в осаждающих полетели копья, камни и стрелы.

Ламид вынужден был поспешно отступить от стены, потеряв из своего отряда убитыми и ранеными несколько десятков человек.

Вскоре сюда примчался Минуций.

— Они ждали нас! — вне себя от бешенства крикнул ему фессалиец. — Теперь-то я уж точно знаю, что среди нас завелись предатели…

На стенах города замелькали огни факелов. Оттуда неслись протяжные звуки боевых рогов и труб, лязг железа и угрожающие крики.

Внезапного нападения не получилось, но Минуций объявил командирам, что отступления в тифатский лагерь не будет и с рассветом все должны быть готовы к работам по сооружению лагеря на новом месте.

Левобережная часть Казилина находилась в глубокой излучине Вултурна шириной в милю. Стены города здесь были не такими высокими, как на правом берегу, и в отдельных местах обветшали. Правда, с появлением под Капуей восставших рабов власти Казилина позаботились о починке и укреплении стен и башен, но левобережная часть города оставалась наиболее уязвимой. Сто двадцать лет назад, во время осады Казилина Ганнибалом, осажденные оставили ее без боя, перебравшись на правый берег и разрушив за собой мост.

Остаток ночи восставшие провели на открытом месте, выставив дозоры со стороны Капуи.

На рассвете Минуций приказал строить лагерь на крутом берегу реки в неполной миле от Казилина, ниже по течению реки, там, где она делала изгиб в сторону моря.

В Казилине, как только жителям стало ясно, что войско мятежников расположилось под городом, началась паника, особенно в левобережной части. Женщины, хватая детей и пожитки, устремлялись по мосту на правый берег. Магистраты через глашатаев успокаивали народ и сами своим мужественным поведением укрепляли среди граждан веру в то, что левобережье не будет отдано врагу. Они сосредоточили там более половины солдат гарнизона и несколько сот вооруженных горожан-добровольцев. Их возглавил один из дуумвиров.

Минуций же решил вести осаду по всем правилам военного искусства.

Собрав воинов на сходку, он объявил, что отныне их усилия должны быть направлены на строительство осадных сооружений — виней[430], таранов и передвижных осадных башен.

— На все это должно уйти не больше пяти дней, после чего начнем штурм, — заявил он.