Оба моих слуги по-прежнему были в доме, поддерживали порядок и растаскивали мои припасы.
— Мне жаль нарушать вашу идиллию, но вынужден сделать это. Теперь как раз поспели фиги, и царица хотела бы подать их во время прощального обеда. Ступайте в сад и наберите там большую корзину.
Оба малых исчезли, а я достал корзину с уреем. После нескольких дней, проведенных в темноте, без солнечного света, змея впала в некоторое оцепенение, и я надеялся, что это позволит мне осуществить мой план. Идея пришла мне в голову, когда Клеопатра заговорила о прощальном обеде. Вряд ли у кого-то вызовет недоверие то, что я принесу корзину свежих фиг.
— Слуги вернулись с большой корзиной отборных фиг — больших, упругих, зелено-фиолетовых — просто загляденье, их так и хотелось попробовать.
На следующий день, 12 августа, я сделал пробную попытку. Я осторожно наполнил тяжелыми сочными фруктами корзину с неподвижно свернувшейся змеей. Поскольку я не обладал знанием и ловкостью смотрителей в мусейоне, то старался держаться от нее подальше.
Наполнив корзину на ширину двух ладоней, я поднял ее и с полчаса носил по дому. Оба раба уставились на меня в недоумении, но не решались спросить о цели подобных упражнений. Около полудня я вышел в атриум, приказав меня не беспокоить, вынул фиги из корзины и выставил змею на жаркое полуденное солнце.
Не прошло и десяти минут, как она начала потихоньку шевелиться. Солнце действует на змей подобно живительному эликсиру, и мне пришлось проследить, чтобы она не получила его слишком много. Как только она начала поднимать голову, я отодвинул корзину в тень и накрыл ее. Около восьми вечера я вновь осторожно наполнил ее фигами — на всякий случай, с помощью разливательной ложки. Однако все прошло благополучно, я позвал рабов, и они понесли корзину впереди меня.
Дворец Клеопатры охранялся не очень строго, однако я заметил, что вокруг стояло больше офицеров, чем обычно. Ко мне подошел центурион и, указав на корзину, спросил:
— Кто ты и что там?
— Я — Гиппократ, личный врач царицы. Я должен был доставить ей на симпосий свежих фиг.
— Открывай!
Я наскоро вознес молитву к змеиной богине Буто, чтобы ее священный символ продолжал сохранять покой.
Центурион со сладострастным выражением лица рассматривал фиги. Я опередил его, выбрал три самых красивых и поскорее задернул покрывало.
— Ни слова! — прошипел я. — Если царица узнает/что римлянин…
— Подумаешь! — презрительно сказал центурион и медленно отошел.
— А, вот и вы! — обрадованно воскликнула Клеопатра, когда я вошел» Я поклонился и, махнув рукой, отослал рабов прочь.
— Их подадут нам на десерт, — прибавила царица.
Затем внесли блюда: жареных голубей, разнообразные
овощи, фруктовые соки и печенье, потому что летом наша царица любила только легкую еду.
Кто еще присутствовал на этом обеде, кроме Мардиона, Ирас, Шармион и меня? Я часто с тех пор задавал себе этот вопрос, однако сегодня так же не в силах ответить на него, как и раньше. Знаю, что гостей было не меньше десяти человек, но, должно быть, я впал тогда в какое-то оцепенение, потому не мог ничего воспринимать.
Обед прошел спокойно и даже весело, за разговорами о каких-то пустяках. При этом один из гостей заметил, что царица не пьет вина.
— Нет, — сказала она, — сегодня мне не хочется. Может быть, ночью, когда станет прохладней.
Может, я посоветовал ей не пить вина, потому что оно замедляет действие змеиного яда? Об этом я тоже не могу сказать с уверенностью. Я очнулся, только когда царица сказала:
— Олимп, у меня есть для тебя одно поручение.
Она протянула мне свиток с царской печатью.
— Отнеси это Октавию и передай ему лично — слышишь? Только ему и никому другому! Прощай и сделай свое дело хорошо!
В первый и последний раз — с тех пор, как я был ее личным врачом — царица назвала меня моим настоящим именем.
Она отпустила тебя, подумал я, и вернула тебе собственное имя. Я поискал взглядом мою возлюбленную, но Ирас сидела опустив голову. Она была уже «по ту сторону» и не хотела больше сохранять никаких связей с этим миром.
Октавий расположился в старом царском дворце, и мне показалось, что он ожидал этого известия. Это была наша первая личная встреча, и я был так поражен, увидев привлекательное и юношески красивое лицо этого тридцатилетнего человека, что на какое-то время потерял дар речи. И этот нежный Эфеб должен стать властелином мира? Этот худощавый невысокий человек совсем не был похож на солдата, и я понял, почему он не принял вызов Антония на поединок.
Октавий прочитал свиток, положил его на стол и сказал мне и присутствовавшим офицерам:
— Она так со мной простилась, что я уже опасаюсь… Взгляни, Долабелла, что там… Может быть, понадобится и твоя помощь, Олимп.
Мы вскочили на лошадей, чтобы быстрее преодолеть эти несколько стадий, однако все равно прибыли слишком поздно.
Клеопатра в царском облачении лежала на своем роскошном золотом ложе. Рядом неподвижно скорчилась Ирас, моя возлюбленная. На губах ее выступила черная пена, глаза были полуоткрыты. Шармион сидела прислонившись к кровати и, кажется, еще дышала.
— Что это значит? — взревел Долабелла.
Шармион слабо кивнула и сказала прерывающимся голосом:-
— Она ушла, как подобает царице.
Я склонился над Ирас, закрыл ей глаза, вытер лицо и подложил под голову свой свернутый плащ. Когда я взглянул на Шармион, она уже не дышала.
Негодование Долабеллы быстро прошло, он был бодр и возбужден.
— Теперь уже ничего нельзя сделать. Олимп, ты можешь установить, отчего умерли дамы?
Я отвернул рукав пышного платья Клеопатры и указал на две маленьких красных точки на запястье:
— Царица соединилась со священным уреем — она умерла от укуса змеи. Ирас и Шармион проглотили мышьяк.
— Который дал им ты?
— Нет, Долабелла, они достали его сами.
— А откуда взялась змея, если это действительно было так?
— Я принес ее сегодня в корзине с фигами.
Парень пытался выглядеть строгим, но это вызывало только улыбку.
— Тебе придется ответить за это.
— Вы сами вынудили ее это сделать, я лишь выполнил приказ моей царицы.
Потом меня увели.
Надежды, что мое положение скоро прояснится, оказались напрасными. Из зала, где умерла царица и обе ее придворные дамы, меня, как опасного преступника, отправили в государственную тюрьму — мрачное здание с толстыми стенами и высокими башнями в восточной части дворцового квартала. Я сидел в тесной и темной клетке, однако уже на четвертый день меня под охраной четырех солдат вновь привели домой. Здесь, как мне сказали, я должен буду ожидать, пока Цезарь — имелся в виду Октавий — решит мою судьбу.
Позже я узнал, что с другими заключенными обошлись не так мягко. Верный Канидий Красс был казнен, так же как и Кассий Пармений и Децим Туриллий — последние остававшиеся в живых убийцы Юлия Цезаря. Они сражались на стороне Антония, который принял их не из каких-то дружеских чувств, а потому что их преследовал Октавий. Цезариона заманили в Александрию ложными обещаниями — его воспитатель Родон сыграл при этом бесславную роль. Сначала принца посадили в тюрьму. Не знаю, насколько это правда, но говорят, что Октавиан собирался сослать принца на какой-нибудь остров. Однако его друг, ученый Арей, намекнул ему, что мир не выдержит двух Цезарей.
Таким образом, Цезарь пошел на братоубийство — ибо, насколько я знаю, он никогда не сомневался в том, что Цезарион был сыном его приемного отца — и приказал убить семнадцатилетнего юношу. Этот поступок еще можно как-то понять, поскольку Цезарион мог собрать немало сторонников и возглавить оппозицию. Но нельзя ни понять, ни простить того, что Октавий приказал казнить пятнадцатилетнего Антилла, старшего сына Антония от его брака с Фульвией. Этот мальчик никому не мог мешать или угрожать. Его учитель Теодор выдал его преследователям, но прежде стянул у своего питомца какой-то драгоценный камень. В этом заключалась его ошибка: как вор и предатель он окончил жизнь на кресте.
Весь сентябрь и октябрь из гавани один за другим отправлялись в Рим корабли с военной добычей. Едва ли до сих пор у кого-нибудь из римских полководцев ее было так много. Поскольку я не был свидетелем того, как Цезарь распорядился богатствами Египта, я приведу рассказ одного официального хрониста.
«Во дворце Клеопатры находились несметные сокровища. Она сама собрала все пожертвования из храмов, и это позволило римлянам захватить огромную добычу, не запятнав себя разбоем. Значительные суммы были взысканы также с тех, кто в чем-нибудь провинился перед Римом. Кроме того, у всех остальных граждан, даже если их не в чем было обвинить, было отобрано две трети имущества. Это позволило заплатить жалованье войску. Каждый, кто считался соратником Цезаря, получил сверх того еще по тысяче сестерциев — на том условии, что город не будет предан разграблению. Цезарь смог вернуть все долги сполна. Одним словом, Римская империя стала богата, и храмы ее украсились.
