– …Вайнахи во всем поддержали большевиков, – продолжал Дауд. – Заверили, что готовы защищать советскую власть и революцию. От имени всех нас выступал Гапур Ахриев. Он сказал, что мы ничего не пожалеем во имя свободы и земли. Если понадобится, и крови не пожалеем…
– Правильно сказал! – перебили Дауда из толпы.
– Сказал то, что и у нас на душе.
– Не пожалеем не только крови, но и душ своих.
Не все, конечно, были согласны с Даудом и его единомышленниками. Но противники понимали, что сейчас им лучше помолчать. Только Гинардко не сдержался.
– Пусть эти вшивые овчины отдают свои души, – шепнул он, толкнув в бок стоявшего рядом Ази.
– А коли не отдадут, недалек час – придут люди, которые сами возьмут, – ответил Ази. – Видишь вон ту лающую собаку? Один раз я его упрятал, да вот вернулся. Жаль, не прикончил тогда. Это он и ему подобные будоражат вшивых…
Но они вдруг замолчали, когда до них дошли слова Дауда.
– На съезде постановили о том, что вся земля переходит вруки трудового народа без всякой оплаты…
– Вот радость-то!..
– Дай бог, чтобы это была правда!
– …Подавляющее большинство признало советскую власть, – продолжал Дауд. – Сейчас повсюду приступают к выборам Советов. Вы тоже должны выбрать свой Совет, сельскую власть, а кого выбирать, это вам лучше знать.
На этом Дауд закончил. На площади поднялся шум, как на большом базаре. Даже те, кто всегда молчал, стали делиться своими мыслями.
– Во-о, люди, вы все поняли?! – обратился наконец к народу Торко-Хаджи.
– Поняли! Как не понять! – донеслось в ответ.
– Да отблагодарит его бог за эту радостную весть!..
– Так кого же мы выберем в Совет? – прервал возгласы Торко-Хаджи.
Наступила тишина. Люди думали. Только Шаип-мулла, оказывается, все уже заранее обдумал.
– Хаджи, – сказал он, обращаясь к Торко-Хаджи. – По-моему, Зарахмет бы очень подошел для этого дела…
Хоть сказал он это тихо, но слова его услышали многие.
– Зарахмет не из нашего села, – возразил кто-то.
– Хоть и не из нашего, зато грамоту знает и русский язык знает, – стоял на своем Шаип-мулла.
Торко-Хаджи молча слушал каждого.
– Его грамотность пригодится ему, когда вернется Угром! – крикнули из толпы.
Все кругом засмеялись. Шаип-мулла недовольно покачал головой.
«Вот, оказывается, зачем Зарахмет попал сюда», – подумал Хасан.
– Давайте поговорим об этом серьезно, – призвал Дауд. – Всем вам известно, что до сих пор еще ни разу в вашем селе не обсуждался такой важный вопрос – Он с минуту помолчал, окинул всех взглядом и сказал: – Мне кажется, что на это место очень даже подходит Исмаал, сын Товбота.
– Очень подходит!
– Честный человек!..
– Какой из него старшина, он же не знает языка бумаги.
Мнения разошлись.
– Языка бумаги не знает, зато знает язык людей. Знает, клянусь богом! – выкрикнул Гойберд.
– Есть возражение против него? – спросил Торко-Хаджи.
– Кто может быть против него! – ответили сразу несколько голосов.
– Кто против, поднимите руку.
Но рук никто не поднял. Не решились идти против большинства.
Хасан стоял довольный. Кругом происходило то, о чем он и мечтать не мог всего несколько дней назад.
Избрали в Совет и Малсага. Против него никто и слова не произнес, если не считать Товмарзу, который попробовал было съязвить, что, дескать, зять шурином править будет. Но Товмарзу словно бы и не расслышали.
– Малсаг человек грамотный, – поддержал Гарси. – Кто-кто, а уже он-то знает язык бумаги. Но зачем выбирать человека, который не знает того, что он вчера ел?
– Кого ты имеешь в виду? – скользнул сердитым взглядом по Гарси Элберд.
– Того, за кого ты поднял обе руки.
Элберд и все, кто слышал их разговор, понимали, что Гарси имеет в виду Исмаала. Некоторые считали, что причиной для выпадов Гарси служит вражда из-за дочери Соси, но Элберд так не думал. Ему казалось, что Гарси презирает Исмаала из-за бедности.
– Да, я поднял за Исмаала обе руки, – проговорил Элберд, плотно сжав губы. – И если бы у меня было десять рук, я все их поднял бы за него. Потому что Исмаал настоящий человек, настоящий мужчина, он знает все нужды народа…
– Такой настоящий мужчина, как и ты, – прошипел Гарси. – Одинаково потертые овчины.
– Подлец! – кинулся на него Элберд.
Люди удержали их.
Хасан стал протискиваться к ним. Элберд был спокоен.
– Отпустите его, пусть подойдет, – сказал он, кивнув на Гарси. Вдруг его тонкие губы растянулись, белые как снег зубы заскрежетали. – Скажи спасибо, что ради такого дня не хочется марать о тебя руки.
– А что бы ты сделал, кара-ногай? [65]
– Разбил бы в кровь твою рожу.
– Что!.. – Гарси снова стал вырываться.
Он вытащил из ножен кинжал. Элберд этого не заметил. Но вдруг услышал, как в толпе закричали:
– Убери кинжал! Побойся бога!
– Пусть помашет им! – улыбаясь, сказал Элберд. «я» Чтоб ты носил платок своей жены, если вложишь кинжал обратно в ножны!
– Пустите меня, пустите! – рвался Гарси.
Но в этот миг Торко-Хаджи пошел к нему.
– Торко-Хаджи идет, Торко-Хаджи! Уймись, Гарси!
– Пусть хоть сам отец Торко-Хаджи идет.
Но когда перед ним остановился Торко-Хаджи, когда Гарси увидел перед собой сердитые глаза старца, он расслабился, как развязанная арба дров, и тихонько вложил кинжал в ножны.
– Однажды я ходил проведать тяжелобольного, – проговорил Торко-Хаджи, пристально глядя на Гарси из-под серых кустистых бровей. – На вопрос, как он себя чувствует, больной ответил, что хорошо, а затем показал пальцем в угол и сказал: «Вон там, в углу, он пришел и сел…!
– «Кто это?» – спросил я. «Ангел смерти, – отвечает больной. – Я выстрелил, и он исчез. Пусть только попробует вернуться. Наган здесь», – показал больной, хлопая рукой по подушке. Дня через два-три человек этот умер, несмотря на то, что под подушкой у него лежал наган. Оружие, как видишь, больным не помогает. Не поможет оно и тебе. Ведь ты пытаешься защитить отживающее. Тебе надо хорошенько подумать. Может, тогда поймешь, что несет и людям, и тебе вместе с ними советская власть.
Медленно повернувшись, Торко-Хаджи ушел на свое место. Люди, которые внимательно слушали его, одобрительно закивали вслед:
– Воллахи, правильно говоришь.
– Хороший дал совет.
Гарси молча уставился в землю.
Сельские богачи хотели избрать старшиной Зарахмета. Они рассчитывали, что это поможет им сохранить свои богатства. Гарси не был богачом. Он пытался угодить Сааду, рассчитывая таким образом приблизиться к ним, к богачам. И уж очень ему хотелось, чтобы Саад, которого нет на площади, узнал, что Гарси стоял за избрание Зарахмета, потому-то он и выкрикивал против Исмаала.
Наконец избрание сельской власти закончилось. Кроме Исмаала и Малсага, выбрали еще несколько человек.
– Эти люди – власть нашего села, – сказал Торко-Хаджи. – Знайте: кто пойдет против них – пойдет против всего села.
– Против села и против советской власти, – добавил Дауд.
– Да, против советской власти. Землю тоже будут распределять они. По составу семьи…
– Говорят, что будут давать семена для посева, это правда? – спросил кто-то из толпы.
Торко-Хаджи посмотрел на Дауда. Сам он не знал, что ответить.
– Да, будут, – сказал Дауд. – Этот вопрос еще окончательно не решен. Но вроде будет так.
– Дай бог, – сказал Гойберд, подняв глаза к небу.
– Жди, сбросят тебе через дымоход, – сверкнул главами Товмарза.
Гойберд пропустил эти слова мимо ушей. Все его внимание было приковано к Торко-Хаджи и к Дауду.
– Семена, если нам их дадут, тоже будут делить те люди, которых мы сейчас выбрали, – пояснил Дауд. – Смотря по тому, у кого какое хозяйство.
– Это правильно…
– У некоторых сапетки полны кукурузы.
– На сегодня пора, пожалуй, кончать, – сказал Торко-Хаджи.
