Джахан, чувствуя, что голова у него идет кругом, подошел к низенькому шкафчику, стоявшему в углу, и оперся на него. Отсюда ему были хорошо видны глаза кошки, лежавшей на коленях старухи. Это были необычные глаза: один жадеитово-зеленый, другой – голубой, остекленевший.
– Несчастные случаи впервые начались именно во время строительства мечети Сулеймание, – пробормотал Джахан. – Вы пытались помешать нашей работе.
– Михримах знала, что ей никогда не одержать верх над отцом, да у нее и не было подобных намерений, – снова заговорила Хесна-хатун. – Все, что она хотела, – омрачить его жизнь. Мечеть, которую возводил твой учитель, должна была обессмертить Сулеймана и прославить его величие в веках. Да, мы хотели помешать ее строительству. Это была наша маленькая месть.
– И рассудили, что ваши коварные планы будет легче осуществить, если один из учеников Синана станет вашим сообщником, – подсказал Джахан.
– Именно так. Мы долго размышляли, кто из вас лучше подходит для этой цели. Никола был слишком робок. Юсуф никого не подпускал к себе близко; он был замкнут, как моллюск в раковине. Тебя мы не хотели впутывать. Оставался Давуд – озлобленный, себялюбивый.
– Слишком себялюбивый для того, чтобы всю жизнь действовать по вашей указке!
– Поначалу он повиновался мне беспрекословно. Но с годами становился все более алчным. Надо было убрать его. Но мы этого не сделали. Теперь-то я понимаю, что мы совершили ошибку. После смерти султана Сулеймана Михримах вызвала Давуда к себе. Сказала ему, что игра закончена. Он поклялся, что более не будет мешать работе вашего учителя. Однако не выполнил своего обещания. Я так думаю, у него имелся зуб на зодчего Синана.
У Джахана засосало под ложечкой.
– Я ощутил запах ваших целебных трав, исходящий от одежды Давуда, но это было уже после смерти учителя, – напомнил он. – Значит, вы с ним продолжали видеться?
Старуха ответила не сразу.
– Давуд очень хотел стать главным придворным строителем, – наконец сказала она. – Он требовал, чтобы я помогла ему. Угрожал, если я этого не сделаю, раскрыть правду о тайных происках Михримах.
– Он шантажировал вас! – воскликнул Джахан. Старуха молча поджала губы. А он продолжал расспросы: – Что говорилось в завещании учителя? Синан действительно назначил своим преемником Давуда?
– Нет. – Она безучастно покачала головой. – Своим преемником он назвал тебя. – (Джахан уставился на нее, не находя слов.) – Так было написано в завещании Синана. Он хотел, чтобы ты стал его преемником. Такова была воля великого зодчего. Один экземпляр завещания он хранил у себя дома. А другой отправил в Вефу, в архив.
– Именно поэтому Давуд и присвоил всю библиотеку учителя? Чтобы уничтожить завещание?
– Да, он хотел удостовериться, что среди книг не осталось других документов, – подтвердила старуха. – Теперь ты все знаешь. Уходи, я устала.
И Хесна-хатун повернулась к окну, утратив к незваному гостю всякий интерес. В свете заходящего солнца лицо ее казалось вырезанным из камня. Джахан чувствовал себя глубоко задетым – не столько откровенным пренебрежением, сколько ее невозмутимостью. Даже сейчас, на пороге смерти, она была далека от сожаления и раскаяния.
– Скажите, Михримах меня любила? – задал он самый важный для себя вопрос.
– Зачем спрашивать подобные глупости?
– Я должен знать. Не хочу больше жить в плену обмана. Всю жизнь я чувствовал себя виноватым всякий раз, когда другая женщина возбуждала у меня желание.
Во взгляде, устремленном на него Хесной-хатун, презрение соседствовало с жалостью.
– Да кто ты такой? – процедила она. – Погонщик слона? Жалкий мышонок, забравшийся на гору? Это же надо: ничтожнейший из слуг султана осмелился влюбиться в его единственную дочь! И у тебя еще хватает дерзости спрашивать, любила ли она тебя. Какой же ты простофиля!
Старуха взмахнула рукой, и тут Джахан как следует рассмотрел кошку. Это была Корица, давняя любимица Хесны-хатун. Точнее, ее чучело с глазами из двух драгоценных камней – сапфира и изумруда.
– Ты нравился Михримах, как нравится домашнее животное или какая-нибудь безделушка. Как нравится какое-нибудь лакомство, например лукум. Но если есть лукум каждый день, он быстро надоест. Нет, моя голубка никогда тебя не любила.
Джахан закусил губу, отчаянным усилием сдерживая слезы.
– Дурачок, вот как она тебя называла. Мой пригожий дурачок. Михримах считала тебя красивым, это верно. Но разве это можно назвать любовью?
Джахан сделал несколько шагов на нетвердых ногах. Он легко мог положить конец этой пытке. Мог убить старуху. Задушить ее подушкой. Дверь была закрыта. Никто ничего не узнает. А если и узнает, горевать о ней некому. Убийцу старой ведьмы вряд ли станут искать. Взглянув на Хесну-хатун, он увидел, что лицо ее искажено страхом.
– Сколько вам лет, дада? Наверняка перевалило за сотню. Может, благодаря колдовству вы обрели возможность жить на земле вечно?
Старуха хотела рассмеяться, но вместо этого зашлась сухим кашлем.
– Не я одна такая… – с трудом произнесла она. – Ты прекрасно знаешь, что были и другие.
– О ком вы? – испуганно спросил Джахан.
Но прежде чем вопрос этот слетел с его губ, он уже знал ответ.
– Ну подумай сам: разве любой человек, стремящийся к вершинам мастерства и славы, не хочет жить так же долго, как и я? – донесся до него скрипучий голос старухи.
– Если вы намекаете на моего учителя, то это был человек исключительного благородства и непревзойденных достоинств. Синан не имел ничего общего с вашими ведьминскими ухищрениями.
– А в каком возрасте он умер, а? То-то и оно!
Старуха злорадно захихикала, и смех ее вновь перешел в кашель. Не в силах более сдерживаться, Джахан метнулся к Хесне-хатун, схватил с ее коленей чучело кошки и швырнул его в огонь. Сухая шерсть моментально вспыхнула, драгоценные глаза посверкивали среди языков пламени.
– Не надо! – завопила она, но было слишком поздно.
– Оставьте мертвых в покое, дада.
Взгляд Хесны-хатун был неотрывно устремлен на пылающую кошку, подбородок ее мелко трясся.
– Погоди же, зодчий! Ты на себе узнаешь силу моего колдовства, – произнесла она дрожащим от ярости голосом.
Джахан со всех ног бросился к двери. Но голос старухи настиг его прежде, чем он успел скрыться:
– Ты на коленях будешь просить Всемогущего Аллаха прервать твои дни, ибо путь твой слишком долог и тягостен, а силы давно иссякли. Он услышит твои мольбы, и сердце Его преисполнится жалости к тебе, любимый ученик своего учителя. Но даже тогда Он не позволит тебе умереть.
Каждое утро Балабан посылал кого-нибудь из своих людей в гавань.
– Иди узнай, не прекратился ли шторм, не развеялись ли тучи, – напутствовал он каждого очередного посланника.
Но всякий раз тот возвращался с одним и тем же ответом:
– По-прежнему штормит, господин. И тучи никуда не делись.
Это означало, что приспешники Давуда продолжают шнырять в гавани, выискивая среди пассажиров Джахана, и проверяют приготовленный к погрузке багаж на тот случай, если злоумышленник попытается проникнуть на корабль тайно. Джахан понимал, что было бы разумнее отказаться от морского путешествия. Он мог бы ускользнуть от преследователей, покинув город в карете и отправившись в другой порт, например в Смирну или в Салоники. Однако, несмотря на нависшую над ним угрозу, Джахан упорствовал в своем желании оставить Стамбул тем же способом, каким он много лет назад прибыл сюда. Давуд, хорошо знавший Джахана, догадывался, что его бывший товарищ не откажется от своего намерения.
Как следует поразмыслив, Балабан и Джахан решили, что единственный способ обмануть ищеек Давуда – выдать беглеца за другого человека.
– Я могу переодеться цыганом, – предложил Джахан.
Он не сомневался, что в толпе цыган в пестрых нарядах сможет проскользнуть на корабль незамеченным.
Балабан отнесся к этой идее без особого восторга. Он понимал: подобный план связан с многочисленными сложностями.
– Вряд ли тебе понравится долго находиться в нашей шкуре, брат, – заметил он. – Поверь мне, жизнь цыгана – это далеко не райские кущи.
Лучше нарядить Джахана купцом, решили они. Если он будет производить впечатление человека важного и состоятельного, то попадет на корабль без труда. Но тут есть и оборотная сторона: как только судно выйдет в открытое море, моряки могут попытаться ограбить его, а то и убить. Так что изображать из себя богача опасно – достаточно выглядеть просто уважаемым человеком. В конце концов друзья пришли к выводу, что Джахану надо прикинуться итальянским художником – этаким мечтателем и искателем приключений, который некогда отправился на Восток в надежде, что здесь он сумеет выгодно продать свой талант. Ныне, постарев и став мудрее, художник решил вернуться в родные края. Если кто-нибудь поинтересуется, где же его картины, можно ответить, что он отправил их в Италию раньше, другим кораблем. Через десять дней Джахан прибудет во Флоренцию, – разумеется, если все сложится благополучно.
