– А ну прекрати, ублюдок!
Оказывается, красавец-жеребец встал на дыбы и столкнул конюха в воду. Порт содрогнулся от хохота, которому вторило испуганное ржание лошади. Соскочив с трапа, жеребец, все еще в шорах, поскакал прочь от корабля. Толпа была так густа, что он не мог мчаться во весь опор, как ему хотелось бы. Но останавливаться конь не желал – врезаясь в толпу, он сметал все на своем пути.
Конюх, которому помогли выбраться из воды, в бессильной злобе потрясал кулаками и сыпал ругательствами. Джахан подошел к нему.
– Как зовут коня? – спросил он.
– Какого черта ты спрашиваешь?
– Как зовут коня? – теряя терпение, повторил Джахан.
– Эбони, – сердито вскинув бровь, ответил конюх.
Джахан поспешил за жеребцом. Шоры свалились с его головы, и, увидев вокруг множество людей, несчастное животное впало в еще большую панику.
– Эбони! Эбони! – звал Джахан, стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойнее.
Лошади не признают имен, которые дают им люди. Тем не менее они различают знакомые звуки и чувствуют, какие намерения за этими звуками скрываются.
Окруженный со всех сторон незнакомцами, жеребец беспокойно ржал и поводил головой. Джахан, догнав его, поднял руки, показывая, что там ничего нет. Бормоча успокоительные слова, он подходил к коню шаг за шагом. Не будь жеребец так утомлен, он, несомненно, не позволил бы человеку приблизиться. Но усталость лошади сыграла Джахану на руку. Он схватил Эбони под уздцы и ласково похлопал его по шее.
Повинуясь интуиции, Джахан оглянулся. Всего в нескольких шагах от него стояли глухонемые приспешники Давуда. Оба смотрели на него не мигая, каменные лица их хранили непроницаемое выражение. Невозможно было понять, заподозрили эти двое что-либо или же просто человек, так ловко поймавший жеребца, возбудил у них обычное любопытство. Джахан более не решался глядеть в их сторону. Он чувствовал, как внутри у него все напряглось. Холодный пот струйками стекал по шее. Внезапно он почувствовал себя неловко в чужой одежде и осознал: если ему придется спасаться бегством, столь броский наряд станет серьезной помехой. У него были с собой два кошелька с деньгами: один лежал в кармане камзола, а другой жена Балабана предусмотрительно зашила в подкладку куртки. Если он побежит, монеты зазвенят, что сыграет на руку его преследователям.
Пока Джахан прикидывал, как лучше вести себя в подобной ситуации, толпа раздвинулась, словно разрезанная ножом на две части. Джахан увидел французского посланника – того самого человека, который бесстрастно вскрыл тело Чоты, движимый исключительно научным интересом. Рядом с послом шла его жена в зеленом бархатном платье с вышитым корсажем. Она зажимала кружевным платком нос, пытаясь спастись от пропитавшего воздух зловония. Брови дамы были надменно вскинуты. Они прошли мимо, не узнав Джахана. По пятам за ними следовало множество слуг, тащивших клетки, в которых тявкала, шипела и квакала всякого рода живность. Месье Бреве с супругой возвращались во Францию, увозя с собой домашний зверинец.
Воспользовавшись тем, что все взоры были устремлены на посла и его жену, Джахан скользнул в толпу и быстро зашагал прочь, лавируя между ящиками, канатами и досками и ловко избегая столкновений с моряками, носильщиками и нищими. У него ни разу не хватило духу оглянуться. На дальнем причале стояла еще одна каррака. Джахан не имел понятия, куда это судно направляется, но все же он двигался в его сторону. Возможно, Давуд догадался о его намерении посетить Рим, дошло до него. Поэтому он и приказал своим слугам не спускать глаз с кораблей, которые держат курс в итальянские порты. Будет намного разумнее сесть на судно, идущее в другом направлении. В первом же порту он сойдет на берег и найдет способ добраться до города великого Микеланджело. Рассуждая так, Джахан подошел к карраке и поднялся на палубу.
– Мы не берем на борт незнакомцев, – заявил капитан, выслушав его. – Откуда мне знать, может, вы беглый преступник?
– Я итальянский художник, – заверил моряка Джахан и тут же, испугавшись, что в качестве доказательства его попросят нарисовать портрет капитана, добавил: – Пишу пейзажи.
– Что это вас потянуло в такую даль? Небось думали здесь хорошо заработать?
– Да, я надеялся, что сумею найти богатого покровителя…
– Ишь чего захотели! – ухмыльнулся капитан. – Странный вы народ, художники. Занимаетесь всякой ерундой, пока мы гнем спины. Нет, я вас не возьму. В море вы принесете нам несчастье.
– Вовсе нет! Увидите, я принесу вам удачу. А в доказательство того, что я заслуживаю доверия, позвольте предложить вам вот это.
Джахан извлек из кармана кошелек и высыпал его содержимое на стол. При виде монет в глазах капитана вспыхнул жадный блеск. Он взял одну из них и попробовал на зуб.
– Так и быть, я вас возьму, – кивнул он. – Только не высовывайтесь из своей каюты. Есть можете вместе с матросами. А в остальное время не вздумайте шататься по кораблю.
– Как прикажете, – кивнул Джахан.
Судно вышло в море лишь на следующий день. Джахан ожидал отплытия, сидя в душной каюте без окон. Лишь когда якорь был поднят и корабль на всех парусах полетел по морской глади, он набрался смелости подняться на палубу. Вдали таяли очертания города – базары, кладбища, поросшие кипарисами, кофейни, жилые дома. То был город, где он познал любовь и где научился не доверять любви. На фоне голубого неба четко вырисовывались минареты мечетей Сулеймана и Шехзаде, отца и сына. Купол Айя-Софии сверкал на горизонте. Мечеть Михримах, подобно женщине, имя которой она носила, казалась исполненной таинственности.
В каждом из этих зданий осталась частица души Джахана, каждое стоило ему немало пота и слез, с каждым были связаны надежды, молитвы и упования. Джахан прижал правую руку к сердцу, прощаясь со Стамбулом. Он прощался не только с людьми, но и с камнями, деревом, мрамором, стеклом – так учил его зодчий Синан. Чайки летели за кораблем, напутствуя его пронзительными криками. Когда ветер усилился, они повернули к берегу. Джахан с грустью проводил птиц взглядом.
Проклятие… Поначалу Джахан удивлялся, почему старая карга назвала проклятием то, что следует называть бесценным даром. Но постепенно он начал сознавать, что жизнь его перехитрила. С течением лет дар превратился в кару, а то, что он прежде воспринимал как наказание, напротив, воспринималось как благословение небес. Вспоминая слова престарелой няньки Михримах, он постоянно задавался вопросом: найдется ли среди художников и архитекторов человек, который не захочет прожить более столетия? Кто из них не боится, что у него не хватит времени завершить очередное творение, которое, если бы не вмешательство беспощадной смерти, превзошло все, созданное им до сих пор? Тот, кто не боится смерти, не боится и неудач. Джахан, свободный от страха, всецело отдался творчеству. Возможно, он достиг в нем высот, которых не удалось достичь его учителю. Исполненный вдохновения и жажды деятельности, он переезжал из одного города в другой. Джахан посетил Рим, Париж, Лондон и Саламанку, где надеялся отыскать Санчу. Однако ему не удалось напасть на ее след.
Несмотря на все свое мастерство, опыт и знания, Джахан довольствовался весьма скромной платой, и неудивительно, что он не испытывал нехватки в работе. Поскольку Джахан не являлся членом ни одной корпорации или гильдии, заказчики не могли обращаться непосредственно к нему. Однако он нашел выход из положения, делая чертежи и рисунки для других архитекторов, которые платили ему сущие гроши. Это нимало не печалило Джахана. Гораздо больше тревожило другое обстоятельство: хотя вследствие наложенного проклятия жизнь его казалась бесконечной и силы нисколько не убывали с годами, выглядел он ничуть не моложе своего возраста. Деятельный разум, крепкая память, ясное сознание, коими он обладал, противоречили наружности глубокого старика. Люди, чувствуя нечто странное, часто спрашивали, сколько ему лет. «Девяносто шесть, девяносто семь, девяносто восемь», – отвечал без утайки Джахан, и глаза окружающих лезли на лоб от изумления. Через несколько мгновений изумление сменялось подозрительностью. Как видно, этот старик заключил сделку с дьяволом, невольно приходило на ум каждому. Иногда кто-нибудь отваживался высказать это предположение вслух. В какие бы края судьба ни заносила Джахана, повсюду повторялась одна и та же история: человек, возраст которого столь значительно превышал отпущенные людям годы, возбуждал всеобщее недоверие, а то и неприязнь.
Настало время, когда Джахан понял: Хесна-хатун, возможно, была права. Не исключено, что и покойный учитель тоже в свое время обратился к ее услугам. Ни одному из великих мастеров, работающих в Османской империи, не была дарована жизнь столь длинная, как Синану. Казалось невероятным, что смертный человек сумел за свою жизнь возвести такое множество величественных зданий. Правда, сколько Джахан ни напрягал память, он не мог припомнить, чтобы учитель нюхал сухие травы, подобные тем, что использовала нянька Михримах. Но, может быть, он делал это, лишь оставшись в одиночестве. Потом, утомившись от жизни, Синан пожелал завершить свой земной путь. Наверное, незадолго до смерти он посетил старую ведьму и попросил ее снять заклятие. Если это действительно так, то, покинув Стамбул, Джахан лишился единственной возможности освободиться от чар.
