Они покатили по Пятой. Некоторые дома стояли разграбленные, но бунтовщики, очевидно, временно отвлеклись на что-то другое.
– Давайте-ка лучше ко мне, – сказала мадам Рестелл. – У меня есть мальчишка-слуга, который ужом проползет через любое столпотворение. Сущий крысеныш из Файв-Пойнтс. Он сбегает к вам и скажет, где вы находитесь.
Это было разумно, но не пришлось по душе Хетти. Улица впереди была чиста, и кучер хлестнул лошадей. Они стремительно миновали Мэдисон-сквер. Коричневый песчаник, которым были облицованы фасады, туманился в знойном воздухе, полном пыли из-под копыт. Хетти мутило, словно ее насильно увлекли в какую-то причудливую, горячую пыльную реку. Они уже достигли Тридцатых улиц. Справа обозначился пустырь с садовым питомником. Слева вдруг грозно выросла кирпичная церковь.
А после она увидела огромный массив резервуара, похожий на крепость. Место, где Фрэнк сделал ей предложение. Неколебимый столп среди зноя и пыли, подобный пирамиде в пустыне. Оплот ее брака. Она позволила промчать себя мимо. Не иначе, я сошла с ума, подумалось ей.
Они миновали Сорок вторую улицу.
– Стойте! – закричала она кучеру, открыв окно. – Сейчас же остановитесь!
Карета замедлила ход.
– Что вы делаете? – воскликнула мадам Рестелл. – Вперед! – буквально зарычала она, обращаясь к кучеру, но слишком поздно. Хетти уже отворила дверцу и, не дождавшись даже полной остановки, соскочила на грязную улицу. – Тупая ведьма! – заорала мадам Рестелл, когда Хетти кое-как поднялась с колен на Сорок третьей улице. – Вернитесь!
Но Хетти оставила ее призыв без внимания.
– Благодарю за поездку! – крикнула она и повернулась, собравшись пуститься в путь по Пятой авеню. Она заработала пару ссадин, но ей стало лучше. По крайней мере, она что-то предприняла.
Впрочем, пока экипаж удалялся по Пятой, она на секунду задержалась, оправляя платье. На противоположном углу высилось большое здание, при виде которого она даже улыбнулась.
Если резервуар воплощал тяжеловесную основательность городской инженерии, то приют для чернокожих детей напротив был желанным напоминанием о том, что даже в этот день хаоса город не лишился нравственных ориентиров. Именно состоятельные горожане вроде нее самой оплачивали содержание сирот, и это делалось не только напоказ. В этом здании на Пятой авеню находились двести тридцать семь чернокожих детей, включая младенцев, которые были одеты, обуты, накормлены – и да, получали образование. Двести тридцать семь детей обрели шанс на достойную жизнь.
Хетти подумала, что, если мадам Рестелл, или ее мужу, или кому-нибудь еще угодно узнать, за что сражается Линкольн, пусть зайдут в приют на Пятой авеню и посмотрят на тамошнюю детвору.
Она не замечала толпы, пока та не подступила вплотную. Люди высыпали из боковых улиц и заполнили авеню. И мужчины и женщины вооружились кирпичами, дубинками, ножами и всем, что подобрали по пути. Их были, казалось, сотни, и поток не иссякал.
Они не тратили времени на битье окон. Они даже не взглянули на нее. У них была одна-единственная цель: приют.
Когда толпа приблизилась, над ней возвысился голос:
– Убивай негритянское отродье!
Толпа ответила дружным ревом.
И Хетти, на миг забыв о любимом муже, в ужасе уставилась на это шествие. Она не могла уйти. Она должна была что-то сделать.
Фрэнк Мастер постоял рядом с сыном в гостиной перед большим полотном с изображением Ниагарского водопада. Потом подошел к окну, выглянул.
– Не знаю, что и делать, – произнес он.
Правду сказать, он обезумел от горя. Он проклинал себя, пока не выбился из сил, а бессильное отчаяние едва не превзошло его способность терпеть. Ему хотелось действовать, с кем-нибудь драться – что угодно.
Том отсутствовал так долго, что он начал думать, что и с ним стряслась какая-то беда. Но тот, когда наконец вернулся, объяснил:
– Контора была заперта. В здании никого. Пап, я обегал все улицы на обратном пути, вот почему так долго. Но ее нигде нет. Ни следа.
Через считаные минуты после возвращения Тома от арсенала донесся неистовый рев, погнавший Фрэнка на улицу. Толпа взялась-таки за дело. Здание занималось огнем. Он различил силуэты, замелькавшие в окнах верхнего этажа и на крышах. Похоже, они горели. Он, черт возьми, ничем не мог им помочь. Жар от горящего здания в сочетании с дневным зноем был нестерпим. Фрэнк поспешил обратно в дом.
Нападение на арсенал привело к тому, что туда как будто стянулся весь окрестный сброд. Грамерси-парк временно обезлюдел. Фрэнк осторожно приоткрыл ставень в гостиной. Прошло еще десять минут. Языки пламени, поднимавшиеся над арсеналом, выстреливали в небо снопами искр.
Но тут вдруг показался мальчуган, который взбежал на крыльцо и заколотил в дверь. Вошла горничная и спросила, что делать. Фрэнк запретил открывать.
– Это может быть ловушка.
Рядом мог запросто ошиваться какой-нибудь тип с кирпичом или горящей головней, готовый метнуть свой снаряд в открытую дверь. Фрэнк затворил ставень и отправился в холл.
– А что, если это сообщение от мамы? – вскинулся Том.
– Я подумал об этом. – Зна́ком велев Тому встать сзади и прихватив дубинку, он подошел к двери, отодвинул засов и приоткрыл ее на дюйм. – Чего надо?
– Вы мистер Мастер?
– Допустим. Что дальше?
– Ваша жена попала в крутую переделку возле сиротского приюта на Пятой.
– А ты кто такой?
– Билли, мистер. Я работаю на мадам Рестелл. Это она меня послала. Она в своей карете на Лексингтон-авеню. Говорит, что ближе не поедет. Вам лучше поторопиться, мистер!
Фрэнк так и не понял, какое, черт побери, отношение имеет к Хетти печально известная мадам Рестелл. Но он не колебался.
– Охраняй дом, Том, – приказал он. В одну руку взял палку, другой как тисками сжал плечо паренька и поспешил на Лексингтон-авеню. – Если ты врешь, я из тебя дух вышибу, – тихо пообещал он мальчонке.
Хетти не умела обращаться с толпой. Она не знала, что при правильном выборе момента и соответствующем настрое толпу можно подвигнуть на что угодно или же предоставить себе.
Толпа собралась убить детей из-за черного цвета кожи. Толпа хотела разрушить здание, потому что оно было храмом богатых протестантов-аболиционистов. Зажиточных белых протестантов, которые посылали на смерть честных ребят-католиков ради того, чтобы четыре миллиона освобожденных рабов хлынули на север и похитили рабочие места. Ибо толпа состояла в основном из ирландцев-католиков. Такими были не все, но большинство.
И эти люди намеревались разгромить здание, потому что у находившихся внутри черных детей были еда, постели, одеяла и простыни, которых часто недоставало им самим, ютившимся в переполненных многоквартирных трущобах.
Они начали с обстрела камнями, а сейчас группа мужчин побежала выламывать дверь.
Хетти попыталась протолкнуться.
– Прекратите! – крикнула она. – Это же дети! Как вы можете?
Толпа не слушала. Хетти пробилась вперед, но натиск со всех сторон был слишком силен. Она оказалась прижатой к рыжему гиганту-ирландцу, который, как все остальные, ревел от ярости. Ей было наплевать. Она замолотила кулаками по его спине:
– Пропустите меня! – (Он наконец повернулся и смерил ее взглядом.) – Скажите им прекратить! Неужели вы позволите убить невинных детей? Да христианин ли вы?
Он продолжал сверлить ее голубыми глазами великана, взирающего на свой ужин. Ладно, пусть делает что хочет.
– Вы расскажете священнику, что убили детей? – насела она. – Неужели в вас нет ничего человеческого?! Пустите меня, и я скажу им прекратить!
Тогда детина-ирландец подхватил ее своими могучими лапищами, и она решила, что вот сейчас он ее прикончит.
Но он, к ее удивлению, начал проталкиваться сквозь толпу, и через несколько секунд она очутилась на незанятом участке.
Впереди был приют. Позади, когда великан опустил ее и она обернулась, бушевала толпа.
Это было ужасающее зрелище. Ярость рвалась наружу, как клокочущее жаркое дыхание. Толпа метала свирепые взгляды, орала, потрясала снарядами и изрыгала пламень на приют. Теперь, когда она здесь, как обратиться к этому чудовищу? Да и услышат ли ее вообще?
Затем вдруг отдельные взоры обратились к ней. Кто-то стал показывать пальцем за ее спину. Что-то позади Хетти частично завладело вниманием толпы. Она обернулась.
Чуть дальше по улице распахнулась дверь бокового входа. Оттуда высунулась голова женщины. Хетти узнала ее. Смотрительница приюта. Женщина с ужасом взирала на улицу. Но она, похоже, сочла, что другого выхода нет, так как рядом с ней появился сперва один черный малыш, потом второй, третий. Приютские дети выходили наружу. Мало того, Хетти с изумлением поняла, что они покорно выстраиваются в ряд.
Господи боже, да они же небось собрались в церковь! Чуть позже вышел и суперинтендант. Он принялся строить детей в небольшую колонну, и, кроме него и смотрительницы, помочь им было некому. Они просто продолжали прибывать, смотрительница поторапливала, а суперинтендант следил, чтобы строй был ровным.
