На Кавказе неспокойно. Марзпан Армении доносит, что иберийский царь Вахтанг Волчья Грива снова тайно объединяет своих картлинцев с горными армянами против света Мазды. В новом городе Тбилиси имел он встречу с албанским царем Вачаганом. Любым способом стремятся они вывернуться из–под железной руки царя царей. И условились, что при новой войне им следует договориться со степными гуннами по ту сторону Кавказа…
Все сидели неподвижно, руки у каждого лежали на колене поджатой правой ноги. Эрандиперпат закончил речь, снова приложил ладонь к глазам. Сделав так же, заговорил вазирг Шапур. Лицо у него было белое и худое, а голос слабый. Видимо, он чем–то болел.
— Это плохо, если ромеи не дадут денег, — сказал вазирг. — Государственный хранитель золота — эранамаркер Иегуда подтверждает, что нет средств даже на очередную выдачу жалования охране дворца. Поступления оказались в полтора раза меньше, чем в прошлом году, а цена на пшеницу выросла вчетверо. Хузистан и Мидия почти ничего не дали в царскую казну: саранча съела там все живое. Хорасан опять наполовину вытоптали туранцы. И если не дать им то, что обязались мы выплачивать после исчезновения бога Пероза, они придут сюда.
Рассказывают о царе Бахраме… — В голосе главного вазирга появилась жизнь. — Услышал Бахрам Гур разговор сов при луне в оставленном людьми селении и попросил мобеда перевести ему смысл. «Я стану тебе женой, — говорила совиха филину. — Но мне мало развалин одной деревни. Для хорошей жизни мне нужно двадцать деревень, откуда ушли бы люди». — «Если правление этого царя продлится, то все совы на земле станут счастливыми», — отвечал филин. Вспомните, что сделал тогда царь царей!
Разве не наступает время, о котором говорила ночная птица? Разве не пустуют селения Эраншахра и не полны дороги умирающими? Все новых земель требуют некоторые из великих, и у царя царей скоро не останется людей, платящих подать. Богаче самого царя и бога стали эти из великих, и ночь затмила их разум. Говорят, на рельефах в домах у них священная повязка Мазды покрывает неизвестные нам головы!..
Вазирг Шапур замолчал, но не делал знака окончания речи. Все смотрели на эранспахбеда Зармихра. Он сидел прямо, и широкий лоб его был словно из большого тяжелого камня.
— Арийскую мудрость зову! — Голос вазирга стал вдруг звучным и сильным. — Звезды гнева остановились над Эраншахром. Пусть каждый из нас придет на задний двор своего дасткарта, отмерит пятую часть пшеницы прошлых урожаев и отдаст царю царей для раздачи в селения. И пятую часть масла, сушеных плодов, и всего, что есть там, пусть отдаст. И каждый из великих пусть пойдет в свою хранильницу и пятую часть того, что там, отдаст в казну царя царей для войска и уплаты туранцам. Так сохраним остальное!
Он обессиленно опустил руки. Знак начала речи сделал мобедан мобед. Голос у него был певучий и то поднимался до самых высоких нот, то уходил в пришептывания…
— Свет Мазды меркнет в душах людей. От этого — несчастья Эраншахра. Вопреки заветам пророка от естественной жизни в развратные города уходят зороастрийцы. Разве не пренебрегают уже многие из них огнем, первым началом из начал? Разве не моются уже они в христианских банях, оскверняя своей плотью согретую на огне воду, второе начало из начал? И не находятся разве уже мобеды, которые вместо отведенных для человечьей падали башен разрешают осквернять ею землю, третье начало из начал?
— Пятой части не хочет выделить! — шепнул Артак.
Мобедан мобед заговорил о христианах. Это их церкви возвышаются над храмами огня, их кости оскверняют арийскую землю, их попы убивают арийских детей, чтобы взять здоровую кровь для своей пасхи. Снова в Нихавенде пропал зороастрийский мальчик. Тамошний датвар — праведный судья — выяснил, что накануне ребенок играл во дворе сапожника Гушнаспа, который два года назад отрекся от огня и прозывается теперь по–христиански Евсеем.
Все знают, что христиане режут больных в своей медицинской школе в Гундишапуре. Кругом проникли и командуют эти ромейские прислужники. Распятый иудейский бог Исо послал их, чтобы расслабить крепкую арийскую руку, размочить слезами твердое арийское сердце, дурманом сострадания отравить чистую арийскую душу. Некоторые мобеды продались им…
Теперь все смотрели на Маздака, но он думал о чем–то своем. Авраам посмотрел на диперанов. Половина их были христиане. Двое быстро записывали речь мобедан мобеда. Остальные играли в кости или подчищали изогнутыми ножичками–серпиками ногти. Саул дремал, время от времени вскидывая голову и подозрительно глядя на Артака с Вуником…
Авраам снова стал слушать мобедан мобеда. Тонкошеий бритоголовый старец говорил равномерными, словно заученными периодами. К концу каждого предложения он далеко вперед вытягивал маленькую голову из широкой красной хламиды, а закончив, быстро втягивал ее обратно. Главный маг предлагал перебить всех христиан и иудеев, а имущество их взять на прокорм и уплату войску.
— Знает ли Солнце Истины, великий мобед мобедов, что две трети поступлений в казну Эраншахра в этом году пришло от царских мастерских, базаров и торговых продвижений из Индии и Китая? — спросил главный вазирг Шапур. — Лучшие мастера наши — христиане и иудеи. Кто пилит дуб, с которого ест желуди?
— В Мазде спасение Эраншахра! — пронзительно закричал мобедан мобед, выбросив вперед правую руку и до отказа вытянув шею. — Пусть сословие атраван — все мобеды и хербады — отправится в Фарс к своему главному Огню. К своему сословному Огню в Шизу пусть отправится артештаран: цари, великие и воители. В Хорасан, к своему Огню, пусть пойдут старшины вастриошан. Огонь очистит и просветлит мысли!..
Потом в ряд говорили шахрадары на синих подушках. Они рассказывали о нападениях голодных. В Хузистане дочиста ограбили дасткарт Михрака, из рода младших Зиков. Сам великий умер от удара серпом в живот. Пшеницу, масло и все, что было, разделили в селениях, а жен и дочерей его роздали по дворам, где не было женщин. Людей вели за собой свободные дехканы окрестных деревень, а подстрекали низшие мобеды. И говорили они, что это и есть правда Мазды.
На днях только горел большой дасткарт Михргударзов — всего в трех фарсангах от Ктесифона вверх по Тигру. Тысячи голодных скапливаются на улицах Ктесифона, Гундишапура, Истахра, Нихавенда. И не имеющие хлеба дехканы с ними…
— Бык… Бык… — оживились дипераны. Эранспахбед Зармихр Карен неспешно коснулся лица, твердо опустил обе руки на колено.
— Слоны — опора порядка! — Хрипловатый голос знаменитого военачальника колыхнул огонь в светильниках, слова обрывались как камни. — Тремя боевыми линиями пусть пройдут они по селениям, где допущены беззакония. А за ними — тысяча гурганцев. И пусть ничего больше не растет там!..
Авраам увидел глаза полководца, удивительно маленькие и круглые на широком мясистом лице. Даже не глаза это были, а две злые водянистые точки без ресниц и бровей. Эранспахбед требовал старой арийской казни для тех, кто нарушает порядок.
— Связать и растоптать слонами на майдане, как при Шапуре Великом! Это все христиане мутят. Много воли дали им, вот и подбивают молодых и неразумных. Нехорошие песни уже поют про великих…
Артак, записывающий речь эранспахбеда, пощелкивая пальцами левой руки, тихонько пропел двустишие о быке, которого пора кастрировать.
Авраам закрыл глаза. Все сместилось со своих мест, плавало и кружилось без опоры. Нисибийское построение мира рухнуло… Эраншахр: таинственное сияние над головой царя царей, тысячелетние твердь и сущность. Он представлял себе: бесчисленные цари и народы, склонившие головы; города, которых не посчитаешь; от блеска дворцов слепнут однажды видавшие их; боевые слоны по четыреста в ряд, под которыми прогибается земля. Он открыл глаза…
Недвижно сидели на подушках мобеды и великие. Ровно горели светильники. Цари на рельефах требовательно протягивали богу правые руки. Все было так и не так!..
Шахрадары продолжали говорить… Слабеет огонь Мазды. Уважение к старшим и великим теряется. Пайгансалар — «Отвечающий за порядок в государстве» не может справиться с этим. В его подчинении только городские и базарные стражники. Усилить надо войска порядка!..
Что–то вдруг случилось в зале. Дипераны умолкли, перестали возиться. Мобедан мобед дернулся и быстро втянул голову…
Сразу же поразил голос: спокойный, резкий, без взлетов и замираний. Он сглаживал арийские рыкающие звуки, словно не имел времени задерживаться на них. Но никто не замечал этого.
— Великий мобедан мобед справедливо призывает нас разжечь ярче огонь Правды. — Глаза Маздака в упор смотрели на того, о ком он говорил. — Прямодушен отважный Эранспахбед, требующий наказать ложь и беззаконие. Мудры и рассудительны великие, говорившие здесь против беспорядков…
