Советник встретил жреца в Алебастровом зале – огромном помещении без окон, освещаемом обычно несколькими десятками масляных ламп, стоявших на высоких мраморных подставках-канделябрах. Все они зажигались только в присутствии на троне царицы. Сейчас трон пустовал, потому лампы горели через одну. Все равно в зале светло, огонь отражался в богатой позолотой отделке, дробился, множился, конечно, не как снаружи дворца, где солнце ослепляло глаза.
Но Пшерени-Птаху не нужно яркое освещение, он бывал в этом зале, видел многочисленные алебастровые палетки с письменами и сценами из жизни богов и героев, потолок, тоже расписанный парящими в небесной вышине священными птицами, колонны из черного мрамора, мозаичный пол с весьма фривольными сценами объятий Эроса и Психеи. Пшерени очень любил и ценил жизнь во всех ее проявлениях, даже в эпитафии его обожаемой супруги Та-Имхотеп, умершей год назад, было выбито:
«Ешь, пей, упивайся вином, наслаждайся любовью! Проводи свои дни в веселье! Днем и ночью следуй зову своего сердца. Не допускай, чтобы забота овладела тобой…»
Несомненно, эпитафия была выбита с ведома самого жреца. Протарх не был вполне согласен с этими словами, но признавал, что любовь к жизни и умение радоваться всем ее проявлениям весьма достойны поощрения. Грека поражала способность египетских жрецов сочетать, казалось бы, несочетаемое. Они были весьма строги, даже аскетичны внешне и при этом легко предавались радостям любви и жизни. Огромные богатства и скромность, гаремы и воздержание, роскошные пиры и способность не есть целыми неделями…
Пшерени не исключение, скорее напротив – пример для остальных. Он стал верховным жрецом храма Птаха в Мемфисе, по сути, главного храма Египта, по воле отца Клеопатры в четырнадцать лет, не будучи даже просто жрецом этого храма. Удивителен и выбор самого Птолемея, и то, что никто не воспротивился. Взрослые, умудренные жизнью и опытом жрецы спокойно приняли мальчика в качестве главы своего храма. В ответ Пшерени-Птах возложил на голову Птолемея царственный урей фараонов Египта, это не было простым знаком благодарности, отец Клеопатры имел право на знаки царской власти, а почему Птолемею захотелось, чтобы церемонию провел юный Пшерени, не знал никто, даже сам новый жрец. Это осталось тайной.
Теперь Пшерени было 49 лет, год назад умерла его обожаемая супруга Та-Имхотеп, за годы замужества подарившая трех дочерей и только после долгих молитв и богатого украшения храма в Анехтауи, о чем попросил жреца во сне сам бог Имхотеп, сын Птаха, родила долгожданного сына. Мальчика назвали Имхотепом, а прозвище дали Петубаст. Несмотря на то что он был еще совсем юн, уже отличался недетской мудростью, и ни у кого не вызывало сомнений, что следующим жрецом Птаха станет именно сын Пшерени.
Пшерени ответил на приветствия Протарха и согласно кивнул на предложение поговорить на террасе. Ладья бога Солнца спешила завершить свой путь по небу, золотой диск уверенно уходил на запад, жара чуть спала, к тому же с моря тянул приятный ветерок, чуть шевеливший ветви деревьев и листики на кустах. У Клеопатры роскошный сад, царица очень любила его и всячески поощряла работу садовников. Сотни рабов занимались поливом и уходом за растениями, следили за чистотой и надлежащим состоянием многочисленных дорожек, скамей, фонтанов…
На одну из скамей, основательно нагретых дневным зноем, хотя и стоявших в тени, уселись жрец и советник. Протарх прекрасно понимал, что царице уже доложили о приходе жреца, но Пшерени-Птах не возражал против разговора, это значило, что повод есть, а Клеопатра слушается своего наставника из Мемфиса, она не станет протестовать против такой задержки своей встречи.
– Я скоро уйду, – Пшерени жестом остановил возражения и вопросы Протарха, – совсем уйду. Петубаст слишком молод, чтобы давать советы царице, даже боги не смогут вложить в голову мальчика достаточно мудрости для этого. Царице придется самой. Я знаю твою мудрость, потому говорю с тобой прежде, чем с ней. У Рима снова начинается неспокойный период, он затронет Египет и судьбу царицы. Она может наделать таких ошибок, которые будут стоить Египту потери независимости, а ей самой жизни.
Протарх даже вздрогнул. Хотелось спросить, откуда сидящий в Мемфисе жрец знает, что именно происходит в далеком Риме. Но советник вспомнил, что однажды задавал такой вопрос. Пшерени тогда внимательно посмотрел ему в глаза и ответил:
– Хочешь, я расскажу, как твоя мать наказала тебя в пятилетнем возрасте за обиду, нанесенную соседскому мальчику?
Этого не знал никто, Протарх не рассказывал. То, что события детства были известны жрецу, убедило советника во всемогуществе Пшерени.
Но Протарх покачал головой:
– Как ее можно удержать? Царица неистова. Но она ловко сумела не ввязаться в борьбу между сторонниками и противниками нынешнего диктатора.
И вдруг они увидели, что по дорожке к ним спешит сама Клеопатра. Царица приветствовала наставника гораздо душевней, чем делала обычно со жрецами, ее царственный вид от этого не пострадал, но было заметно, что Клеопатра рада приезду учителя. Протарх решил, что не стоит мешать беседе великих, но царица сделала знак, чтобы он остался.
– Пшерени, где Арсиноя?
Несколько мгновений жрец молчал, внимательно глядя в глаза Клеопатре. Та не отводила своих синих омутов. Что прочитал в них Пшерени, неизвестно, но он вздохнул:
– Выслушай меня внимательно, царица. Арсиноя тебе не опасна, ее уберут. Как и самозванца. Для тебя опасна только ты сама. Вспомни, что я советовал тебе перед отъездом в Рим, что говорили жрецы храма Исиды? Пока ты заботишься о Египте, пока ты думаешь только о нем, тебе будут помогать боги, у тебя все получится. Но стоит тебе захотеть большего, останешься одна, потому что пойдешь против воли богов. Ты египетская царица, Клеопатра, только египетская, не старайся завоевать весь мир, он тебе не нужен. Мало того, в попытке это сделать ты сложишь собственную голову и голову своего сына.
– Нет!
– Да. Если хочешь, чтобы урей остался на голове твоего сына, ты должна забыть о Риме, в противном случае головы просто не останется.
Клеопатра встала, нервно прошлась рядом со скамьей, при этом Пшерени удержал Протарха, чтобы тот не вскочил и не забегал тоже. Царица не обратила внимания на то, что мужчины сидят, хотя это было вопиющее нарушение любых правил и законов. Немного постояла, снова села.
– Цезарион – сын Цезаря, он должен стать правителем Рима, а не Октавиан!
Голос Пшерени стал насмешливым:
– В Риме власть передается по наследству?
– Нет, выбирают…
– Цезарь завещал своему приемному сыну власть над Римом или свои богатства?
Царица недоуменно уставилась на Пшерени. Видно, эта мысль даже не приходила ей в голову.
– Богатства. Римляне выбрали Октавиана консулом.
– Даже если бы Цезарь признал Цезариона сыном и завещал ему свои деньги, разве римляне выбрали бы твоего сына править?
– Нет.
– А тебя?
– Я чужеземка.
– Так в чем же ты обвиняешь Цезаря? К чему Цезариону богатства его отца, чтобы с ним воевали, пытаясь отобрать?
– Но я хочу, чтобы он наследовал славу отца и…
Клеопатра была явно растеряна. Она вдруг поняла, что вся обида не стоила и легкого дуновения ветерка. Даже признай перед всем Римом Цезариона в качестве своего наследника, Цезарь ничего не изменил бы. Рим не признал бы полукровку своим диктатором и консулом не выбрал бы. К тому же долгов у Цезаря оказалось больше, чем наследства, Октавиану пришлось распродать свое имущество и даже имущество матери, чтобы расплатиться с этими долгами. Ходили слухи, что много прикарманил Марк Антоний и отдавать вовсе не собирался. Получалось, что Октавиану наследство принесло только заботы и возможность стать консулом, но никак не доходы и не саму власть.
Вспомнив о долгах и необходимости потратить состояние, чтобы с ними расплатиться, Клеопатра тихонько хихикнула. Да уж, такого наследства Цезариону не нужно, а на иное нечего и рассчитывать.
– Что мне делать? Арсиноя бежала из храма, в Сирии объявился самозванец. Триумвиры договорились между собой, кто знает, не захочет ли Марк Антоний прибрать к рукам Египет?
– Арсиною не бойся. С самозванцем ты справишься сама. А с Марком Антонием будь осторожна. Не заиграйся. Я скоро уйду в страну Запада вслед за Та-Имхотеп, мой сын слишком юн, чтобы давать тебе советы, хотя ты их все равно не слушаешь. Прежде чем предпринять что-то, подумай хорошенько и вспомни мои слова. Я нарочно говорю в присутствии Протарха, он будет тебе напоминать об этих словах, когда ты зайдешь слишком далеко, только не прогоняй от себя советника и не злись на него.
Богиня Афродита в гости к богу Дионису
– Царица, от триумвира Марка Антония прибыл посланец – Квинт Деллий.
Так… Марк Антоний все же не забыл Египет, вернее его богатства. Отсидеться за морем не удалось. Чего потребует Антоний? Догадаться нетрудно, все остальные правители Востока уже преклонили колени перед ним, к тому же придется держать ответ за поддержку противников триумвирата. Никто не поинтересуется, а была ли у нее возможность остаться в стороне.
