— Та-ак! — крякнул батько, дочитав, видно, все, что таилось в душе Дениса, и поставил стакан вверх донышком на пустое блюдце. — Воевать хлопцам хочется? Что ж, и повоюем… повоюем!.. — улыбнулся старик, увидев, как Денис нахмурился. — Вот и поедем воевать, — поднялся он вдруг со скамьи и стал застегивать пуговицы и крючки под бородою.
На Кабуле было уже надето все снаряжение, и на грудь он повесил большой бинокль; он, видно, ждал только сигнала, рассматривая ручной пулемет и примеривая к нему поочередно диски.
— Куда лучше «шоша», — говорил он батьку про «люйс», в то время как батько застегивал воротники и приспосабливал бурку на плечи.
— Филя, эскадрон готов? Подводи коней. Пошли!
Филька, вестовой, цепляясь шпорами за разбросанные на полу сумки, седла, бурки и прочее походное снаряжение, которым завалена была изба, выбежал на крыльцо и затрубил.
— Вот сукин сын! Говорил — стрелять надо, а он в трубу дует, чертова богородица! — ворчал батько.
В это время у избы послышался ровный топот подходившего эскадрона.
— Коня командиру Кочубею! — показав оттопыренный палец левой руки и этим жестом определяя достоинство требуемого коня, приказал батько вошедшему эскадронному. — Хомиченко здеся? Батарея здеся?
— Все налицо, папаша, и конь готов, — отвечал эскадронный.
Денис с Черноусом, здорово проголодавшиеся на морозе, не раздеваясь, дожевывали у стола яичницу, пока батько собирался и давал распоряжения. Наконец и они поднялись из-за стола, кулаками вытирая засаленные губы.
— Поедем с Петлюрой договариваться? — усмехнулся Боженко. Он толкнул Дениса одобрительно ладонью под локоть. — Пошли!
Все разом вышли на высокое крыльцо кулацкой хаты. Перед крыльцом стоял уже построенный эскадрон. Тут же была и конная полевая батарея из трех пушек.
— За мною рысью марш! Артиллерия, на позицию! — И батько вскочил на своего серого в яблоках коня.
Когда Денис уже почти догнал Боженко, он почувствовал рядом теплоту и фырканье чьей-то лошади и сквозь метель узнал во всаднике Христофора Черноуса. Черноус на ходу снял с плеча ремень и протянул Денису маузер в футляре.
— На, получай подарок от папаши.
— От какого? От него или от тебя? — спросил Денис, в первый раз улыбаясь Черноусу и говоря ему «ты».
— Ну, я же не папаша, — пропел Черноус. — От бородатого. — Он показал плетью на скачущего впереди в своей конусообразной бурке Боженко.
Они дали шпоры коням и сравнялись с батьком. Денис подъехал к батьку и сказал, козыряя:
— Спасибо за подарок.
— Пустяк дело, — отозвался батько и ткнул на ходу Дениса негнущейся ладонью, на которой висела знаменитая Боженкова плеть из воловьих жил.
Эскортируемые полуэскадроном, они уже подъезжали к вокзалу станции Городня и сбоку увидели эшелоны. Батько вдруг осадил лошадь и обернулся к Денису, показывая плетью на движущийся состав.
— Как у тебя с путёю?
— Путь разобран. На каждой будке свои «саперы». Понадобится — починят в минуту, понадобится — под откос пустят.
— А этот куда идет? Что за эшелон? — спросил батько.
— Маневровый; должно быть, пробуют, — отвечал Денис.
Батько обернулся налево и мигом дал приказание. Разведка полетела к эшелону.
— Хомиченко, — крикнул батько, — батарея при телефоне?
— Так точно, папаша, позиция телефонирована.
— Гляди, не промахнись, а то я не промажу, — поднял он плеть над головою и ударил себя по бурке, сбивая снег. — Лавой — в обхват! Батарея — на позиции! Эскадрон — за мной, полный аллюр!
Полуэскадрон развернулся и с гиком понесся в чистое поле. Хомиченко взял левее и круче — под прямым углом к дороге. Вслед за Боженко и его спутниками мчалось двадцать всадников, да справа еще подскакала вернувшаяся разведка.
— Так что маневровый, папаша, порожняк. Говорят, будто дальше ходу нет: путь разобран.
— Молодцы! — сказал батько, оборачиваясь к Денису. — А ты говоришь — за маузер спасибо. А я говорю— вообще спасибо!
Подскакали к шлагбауму у вокзала. Батько крикнул:
— Сигналь!
Сигнальщик выпалил ракету. Вслед за разрывом у здания вокзала послышалось несколько выстрелов. Там суетились немцы и гайдамаки, спеша укрыться куда попало. Вокзал был оцеплен кавалерией. Боженко со спутниками ехал прямо по путям. Подъехав поближе, батько грузно слез с лошади и, разминаясь, огляделся. К нему подошел Нещадный — полуэскадронный.
— Караулы поставил? — спросил его батько.
— Все в точности, товарищ комполка.
Батько махнул рукой.
— Делегации прибыли? — обратился он к каким-то серым шинелям, среди которых Денис заметил знакомый малиновый бешмет.
— Делегация ожидает представителя войска украинских большевиков, — протиснулся вперед малиновый бешмет.
— Я и есть представитель украинских большевистских войск, — сказал Боженко, раскурив трубку и концом ее указывая на свою грудь. — Помещение свободно? — спросил он Нещадного.
— Так точно, можно заходить, товарищ комдив, — нарочно преувеличивал батькин чин полуэскадронный.
— Прошу вас, как гостей, — пригласил батько смертельно напуганных только что произведенным внезапным налетом делегатов.
Все стоящие на платформе оккупанты и гайдамаки двинулись в зал первого класса.
— Мы не ожидали такой встречи, — заявил человек в малиновом бешмете — Пашкевич. — Если вы разрешите говорить…
— Разрешение даю, для того и вызвал представителей. Какой встречи вы не ожидали?
— Видимо, мы отрезаны здесь от города и город атакован вашими войсками вопреки данному вами слову не открывать боя до переговоров.
— То не бой! Вы, верно, никогда не видали боя. Не знаю, как вас звать-величать, «добродий» там или «злодий»?
— Я полковник Пашкевич, начальник местного гарнизона и представитель войск украинской народной директории и местного населения.
— И местного? — поднял брови батько. — Выходит, что вы городской голова или побитовый староста?
— В моем лице представлен город и уезд. Я за всех отвечаю.
— Ну, так кто же будет теперь представитель города, а кто — огорода? Я что-то не доберу? — И батько поглядел на Дениса, выступившего вперед.
— Зрада![17] — крикнул в декоративном бешенстве Пашкевич.
— Хоть убей, не понимаю. Разъясни ты, товарищ Кочубей, — обратился батько к Денису.
— Врет этот плюгаш, — заявил Денис, с презрением глядя на Пашкевича. — С ним нечего разговаривать. Есть здесь представитель города? — обратился он к толпе делегатов. — Где Полторацкий? Почему не явился голова?
— В городе военное положение, и вся власть принадлежит начальнику гарнизона, — как бы ни к кому не обращаясь, заявил побледневший до серости Пашкевич, пытаясь поправить сбочившуюся амуницию и, видимо, боясь сделать лишнее движение и дотронуться до оружия. Руки его нервно бегали по серебряному поясу черкески. На этих бегающих, как мыши, руках лежал тяжелый взгляд помкомполка Кабулы, и этот взгляд больше всего нервировал Пашкевича.
— Значит, война, добродий? — спросил батько. — Других нет здесь представителей города?.. Объявляю, — повысил он голос, — если город не сдастся без боя, то мною будет дан бой. И за понесенные жертвы будете отвечать вы.
— В городе есть еще иностранное командование, — выдвинулся вдруг вперед немецкий переводчик. — И здесь есть его представители.
— Очень интересно, — отозвался Боженко. — Что ж эти иностранцы делают тут, в украинском городе? Ведь родина немцев там, за Одером. Га?
— Мы не нуждаемся в подобных разъяснениях, — отвечал переводчик, выслушав длинновязого своего шефа в пенсне, вздернутом на носу, поигрывающего хлыстом.
— А в чем вы нуждаетесь? Спросите эту цаплю, — приказал добродушно батько, показывая на немецкого полковника своею толстой плетью.
Пенсне дрогнуло и спрыгнуло с носа полковника. Непонятное слово «цапля», отнесенное к нему, никак не могло быть переведено переводчиком, видимо не желавшим усугублять конфликт; полковник понял сам.
— Мы нуждаемся в эшелонах, — отвечал за него переводчик.
— Эшелоны вам будут, — ответил батько.
— Путь на Гомель разобран и небезопасен.
— Ах ты, хреновое дело! — заявил Боженко. — Может, мне вам и штаны подтягивать? — крикнул он.
Переводчик дрогнул и перевел эти слова полковнику, ставшему вдруг куда менее надменным и переставшему играть хлыстом, спрятав его за спину.
— Есть еще одно обстоятельство, — заявил переводчик. — Мы не можем уехать без пулеметов, присвоенных отрядом Кочубея. Если нам их вернут…
— Что скажешь, Кочубей? — обернулся Боженко к Денису.
— Пулеметы «присвоены» нами в бою, — можете и вы их присвоить с боем обратно. А моему раненому командиру вы ногу присвоили, собачьи доктора? Разрывными пулями стреляете, святые свиньи! Это есть ваш нейтралитет?
