— Вы хотите оторвать от Швеции всю Финляндию, где же тут точки соприкосновения?
— В Финляндии даже не точки, а целые линии соприкосновения наших интересов, Нолькен. И мы с вами должны их провести по справедливости. И это будет зависеть еще и от избрания в шведские наследники нашего кандидата. Изберете его, получите часть Финляндии, ее западные районы. Изберете другого, не получите ничего из финских земель. Это я вам могу гарантировать.
— Но почему? Из вреда? Да?
— Нет. Не из вреда, Нолькен. Из предосторожности, чтоб вы вновь не превратили Финляндию в плацдарм наступления на Россию.
— Ах, какие уж вы бережливые.
— Совершенно верно. Береженого Бог бережет, кстати, тоже русская пословица.
В перерыве, когда Нолькен отправился на обед, Румянцев поймал Цедеркрейца, спросил:
— Я вижу, барон, вы не разделяете точку зрения Нолькена?
— Да нет, как вам сказать, граф, но я не понимаю его упрямости во всем. Он глядит на вас как на личного врага.
— Ну, упирается он отчасти оттого, что и на нем есть вина в развязывании этой войны.
— Неужели?
— Да, да, барон, он был одним из ее подстрекателей. Он еще до боевых действий требовал пересмотра Ништадтского трактата. И понимал, что пересмотр означал начало войны. По Ништадту Петр Великий оставил Финляндию Швеции. Теперь дочь его вряд ли пойдет на это. Если что-то и уступит, то лишь с известными вашими обязательствами по избранию наследника.
— Я многое впервые от вас слышу, граф, — признался Цедеркрейц. — Но почему вы назначаете этого самого епископа?
— Не мы назначаем, барон, — решил схитрить Румянцев.— Его предложил сам герцог Голштинский. Он так и сказал: мой дядя достойней меня шведской короны.
— Сам?
— Да, сам, — не сморгнул глазом Румянцев.
— Удивительно. Обычно за корону все хватаются, а тут сам… Видимо, он неплохой малый, этот герцог.
— Видимо, — согласился Румянцев, в душе торжествуя маленькую победу — удалось открыть глаза одному из членов супротивной делегации.
Об этом он не замедлил сообщить императрице, прося в обязательном порядке написать им, что и где можно уступить и даже можно ли сулить шведам денежное вознаграждение за уступчивость. И сколько можно. Хотя и усомнился в возможности подкупа Нолькена.
Елизавета Петровна пригласила к себе вице-канцлера со всем Иностранным отделом, военных фельдмаршалов, и генералов, и адмиралов, тайных советников. Всего около двадцати человек.
— Прошу, господа, каждого подать свое мнение об условиях мира со Швецией, чтобы могла я выбрать наиболее приемлемое и сообщить нашей делегации в Або. Все это будет записываться.
Все молчали, переглядываясь между собой. Императрица кивнула Долгорукому:
— Может, вы начнете, Василий Владимирович, как человек самый смелый и справедливый?
— Спасибо, ваше величество, за столь лестную оценку моей особы. Я считаю, в Финляндии шведам можно уступить только отдаленную от нас Остерботнию, если же они изберут в наследники нашего кандидата, то можно будет уступить и Абовскую область.
— А как думаете вы, фельдмаршал? — взглянула императрица на князя Трубецкого.
— Мне кажется, ваше величество, Финляндию всю надо оставить за нами. Если станем уступать, то это будет не к славе оружия вашего величества и не безопасно из-за близкой границы, что нынешняя война доказала. И еще, финны, увидев, что их вернули опять под шведов, в следующий раз будут драться гораздо отчаяннее с нами.
— Но, Иван Юрьевич, так мы с ними никогда не договоримся, что-то ж надо и уступить.
— В любом случае по Гельсингфорс и Нейшлот Финляндия должна быть за нами. Или выговорить условия: чтоб Финляндия была под властью нейтрального государя. Но, естественно, все эти уступки сделать только с условием избрания епископа Любского. В этом я солидарен с князем Долгоруким.
— А как вы считаете, фельдмаршал Ласси, вы там воевали и лучше всех нас знаете страну?
— Я бы уступил им Остерботнию, ваше величество, как область отдаленную от нас, каменистую и болотистую.
— Адмирал Головин[30], ваше мнение?
— За нами, ваше величество, надо оставить обязательно Гельсингфорс, там отличная гавань для стоянки флота. Корабли оттуда могут выйти в море в любое время года и, что не менее важно, в соленой воде корабли дольше сохраняются, не гниют.
Далее все согласились на том, что Гельсингфорс надо удержать. Михаил Голицын даже предлагал удержать все приморские области.
Вице-канцлер Бестужев, поддержав выступавших до него, предложил низвергнуть настоящее шведское министерство, устроившее войну, а восстановить старое, спокойное.
Не пошел на согласие с ранее выступавшими тайный советник Карл Бреверн:
— Ваше величество, если мы отберем у шведов Финляндию, они никогда не успокоятся на этом и всегда будут стремиться вернуть ее. Россия всегда будет в беспокойстве и всегда будет обязана держать здесь большую армию и флот.
— Так что вы предлагаете, Бреверн?
— Заключить мир, не унизительный для шведов.
— М-да, Карл, вы хотите, чтоб и волки были сыты, и овцы целы. Граф Михаил Бестужев, а вы что молчите?
— Мне кажется, ваше величество, надо заплатить за Финляндию деньгами, как это делал Петр Великий, и все дела.
— Мы за это уже кровью заплатили, — заметил Ласси.
— Погоди, Петр Петрович, — сказала императрица и обратилась к Михаилу Бестужеву: — А если они не согласятся на ваше предложение, граф, что делать?
— Значит, продолжать войну. А именно: высадить десант у Стокгольма. Ласси имеет уже в этом опыт.
Закончив опрос всех присутствующих, Елизавета Петровна сказала вице-канцлеру Бестужеву:
— Алексей Петрович, прошу вас, поручите Иностранному отделу обработать все предложения, выделив наиболее приемлемые и высказанные большинством членов совета. И мне принесите на подпись. Отправим в Або для руководства Румянцеву.
А в Або между тем продолжались споры между шведскими и русскими представителями. Дошло до того, что они перестали вместе обедать и ужинать, хотя вначале часто садились за один стол и даже не раз выпивали по чарке: «За успех».
Но успехом пока и не пахло, более того, чем дальше, тем, казалось, непреодолимее становились противоречия между делегациями. Даже уже за обедом Румянцев, размахивая вилкой, возмущался:
— Нет. Это ж надо, до чего обнаглели. Возврати им все завоеванное, заключи оборонительный и наступательный союз да еще и выдай субсидии. Иоганн? Это каково?
— Да, — соглашался барон. — Это ни в какие ворота, Александр Иванович. Вы правы. Эдак мы никогда не договоримся.
— Три месяца толчемся и не сдвинулись ни на один шаг. Мне уже и кусок в горло не лезет.
Однако, получив новую инструкцию от вице-канцлера, разумеется одобренную императрицей, Румянцев с Любесом засучив рукава снова ринулись в «застольные сражения».
Теперь уж, согласившись избрать кандидата России Адольфа Фридриха, епископа Любского, шведы торговались напропалую. А чтоб подвигнуть русских к уступкам, нет-нет да грозились избрать принца датского. Самое удивительное то, что кандидатура этого принца поддерживалась крестьянами Швеции. И однажды Цедеркрейц, втайне испытывавший симпатию к Румянцеву, улучив момент, когда они остались наедине, поведал ему по секрету:
— В Стокгольме случилось ужасное, граф.
— Что такое? — насторожился Румянцев.
— Далекарлийские крестьяне в числе около восьми тысяч ворвались в столицу и требовали провозгласить наследником принца датского. И правительство вынуждено было разгонять толпу картечью. Много убитых и раненых.
— Что уж так крестьянам принца датского захотелось?
— Кто знает. Но я думаю, они боятся войны с Данией. Если будет избран ваш кандидат, то почти наверняка начнется война с Данией. И я полагаю, крестьяне именно этого боятся.
— А если с Россией?
— Ну, Россия от них далеко. С ней война всегда шла на чужой территории, а Дания-то под боком, и у нее очень сильный флот.
— Ну что ж, барон, могу только посочувствовать.
— Спасибо. Но вы, пожалуйста, не говорите Нолькену, что я вам об этом сообщил.
— Но ведь для него это козырь — народ требует принца датского.
— Какой козырь, граф, если правительство ответило картечью, это значит, оно клонится к России. Неужели не ясно?
— Пожалуй, вы правы. Спасибо за сообщение, барон. А случится проговориться, скажу, что из Петербурга депешу получил.
Если шведские представители припугивали русских принцем датским, то и русские не оставались в долгу, обещая со дня на день начать боевые операции. Если принц датский был где-то за тридевять земель, то российские корабли появлялись на рейде Або, палили из пушек, демонстрируя шведским уполномоченным готовность хоть сейчас вступить в бой. Нолькен, вздрагивая от этих салютов, пенял Румянцеву:
