– Но как этот… полубог оказался здесь, так далеко от земель, где его знают? – спросил Потиций.
– Мелькарт – великий путешественник, он известен во многих землях. Греки называют его Гераклом, а его отцом считают великого небесного бога, которого они зовут Зевсом.
Жители поселения плохо представляли себе, кто такие эти загадочные греки, но имя Геракл выговаривалось ими легче, чем Мелькарт, и потому понравилось больше. Правда, капитан и сам не слишком чисто говорил по-гречески, а в восприятии местных жителей имя героя исказилось еще больше и стало звучать как Геркулес.
Как и предложил финикийский капитан, алтарь Геркулесу был сооружен совсем недалеко от того места, где Потиция в первый раз увидела его спящим. Правда, местные жители не больно-то разбирались в почитании богов и за советом насчет обряда обратились к тем же сведущим в таких делах финикийцам.
Было решено, что во время церемоний следует отгонять от алтаря мух и собак, поскольку собака подвела героя во время схватки, не придя на помощь, а мухи мешали ему сражаться и тем помогали врагу. А вот стервятникам, к которым герой относился хорошо, предполагалось бросать на съедение часть жертвенного животного. Остальное, зажаренное на жертвеннике, надлежало съесть в память об отменном аппетите, который проявил полубог после победы.
Таким образом, хотя первым местным божеством, к которому обращались с молитвами, являлся Фасцин, первый алтарь в земле Румы оказался посвященным божеству, уже почитавшемуся в других краях.
* * *
Потиция понесла. Ее отец с самого начала заподозрил, что они с незнакомцем не просто обменивались взглядами, а появившиеся со временем признаки беременности подтвердили его догадку. Разумеется, отца девушки это порадовало. Согласно семейному преданию, давняя праматерь их рода имела отношения с нуменом, то есть получалось, что Потиция происходит от того самого Фасцина, чей амулет она носила. А стало быть, полубог Геркулес мог уловить в ней эту искру божественности и найти ее достойной чести выносить его ребенка. А уж ребенок-то, надо думать, родится и вовсе необыкновенным, ведь он будет потомком нуменов, богов и людей. Одна мысль об этом преисполняла Потиция гордостью.
Его дочь, увы, одолевали мрачные мысли. Она понятия не имела, чьего отпрыска носит под сердцем, и смертельно боялась родить чудовище – дитя Какуса. Ведь если это случится, новорожденного убьют сразу же, да и ее могут не помиловать. Что за существо шевелится в ее утробе – бог или чудовище? Бедняжка терзалась, не находя себе места, а отец, не понимавший ее тревог, считал, что ее нервное состояние связано с первой беременностью.
Совершить первое жертвоприношение Геркулесу жители решили не в годовщину его прихода (хотя впоследствии стали отмечать именно эту дату), а в тот весенний день, когда впервые увидели Какуса. Таким образом, первый праздник Геркулеса должен был стереть горькую память о людоеде. Потиций и Пинарий спорили из-за того, кто возьмет на себя обязанность убить быка, поджарить мясо и положить приношение на каменный алтарь, перед тем как употребить его в пищу. Преимущества не добился ни тот ни другой: было решено, что они проведут обряд вдвоем. Однако в день жертвоприношения Пинария на месте не оказалось (он задержался у родственников, живших выше по реке), и Потиций решил приступить к церемонии без него.
Собак отпугнули палками, мух разогнали метелкой из бычьего хвоста. Зарезанного быка поджарили, жаркое возложили на алтарь, распевая при этом не очень понятные обрядовые песнопения (им научил поселенцев финикийский мореход). После этого Потиций созвал всех сородичей на праздничный пир.
– Мы должны съесть все это, – заявил он, – не только мясо, но и все потроха, кроме доли стервятников, включая сердце, почки, печень, легкие и селезенку. Такой пример подал нам сам Геркулес, ненасытно поедавший все без разбора. Съесть эти части жертвенного животного для нас высокая честь, и мы должны начать с них. Вот, дочка, тебе я даю порцию печенки.
Пока Потиция ела, она вспомнила тот первый раз, когда увидела Какуса, и молитву, обращенную к Фасцину. Вспомнились ей и ужас, испытанный при нападении чудовища, и ласка того человека, которому теперь воздавали честь под именем Геркулеса. Такого рода воспоминания всегда вызывали у нее резкие перепады настроения, а сейчас, когда до родов оставалось совсем немного, Потиция воспринимала все это с особенной остротой. Ее часто посещали и смех и слезы одновременно, так что отец, бывало, задумывался: не слишком ли хрупким сосудом является его дочь, чтобы принять семя полубога?
Праздник уже подходил к концу, когда вернулся, приведя свою семью, Пинарий.
– А ты запоздал, родич, сильно запоздал! Боюсь, что мы обошлись без тебя, – сказал Потиций. Полный желудок и порция вина, лишь слегка смешанного с водой, привели его в хорошее настроение. – Похоже, что с внутренностями уже покончено. Правда, остались лакомые кусочки мяса, и они тебя дожидаются.
Пинарий, и так злившийся из-за опоздания, разгневался еще пуще, расценив произошедшее как ущемление своего достоинства.
– Это оскорбление! Мы договорились, что я должен служить наравне с тобой как жрец святилища Геркулеса и что поедание потрохов – это священный долг, а ты ничего из них не оставил мне и моей семье!
– Ты опоздал, – проворчал Потиций, чье настроение стало портиться. – Ешь то, что тебе оставил бог.
– Уж не ты ли этот бог?
Слово за слово, и родственники основательно разругались. За спиной каждого стали собираться его сторонники, и перебранка, того и гляди, могла перерасти в потасовку, но тут всеобщее внимание привлекли крики Потиции – у нее начались схватки.
Роды прошли прямо перед алтарем Геркулеса – переносить куда-либо роженицу в таком положении никто не решился. Мучилась Потиция недолго, роды оказались скорыми, хотя и тяжелыми, поскольку младенец был необычайно крупным. Повитухи, отроду не видевшие такого дитяти, ударились в панику, боясь, что ему не выйти, но, хотя боль была страшной, все обошлось.
Мальчик вышел-таки из чрева, мать потянулась к нему, и повитухи вложили его ей в руки. С первого взгляда стало ясно, что, сколь бы нечеловечески велик ни был этот ребенок, чудовищем его назвать было нельзя. Здоровый младенец, с нормальными пропорциями тела и конечностей, очень крупный, но не более того. И все же Потиция пребывала в неуверенности. Она смотрела в глаза младенца, как смотрела в глаза обоим возможным отцам – и Какусу, и Геркулесу. Смотрела и не видела ответа – эти глаза могли принадлежать сыну как того, так и другого.
Впрочем, теперь это уже не имело особого значения: она чувствовала, что чьим бы ребенком ни был этот малыш, он дорог ей и драгоценен для Фасцина. Слабая, еле отошедшая от боли Потиция сняла амулет Фасцина со своей шеи и надела на шейку новорожденного.
Этот день был очень важным для Потиция – самым важным на данном этапе его молодой жизни. С детства он был свидетелем этого ритуала, впоследствии стал его участником, и вот теперь, по достижении четырнадцати лет, ему было доверено помогать отцу в совершении ежегодной церемонии жертвоприношения у алтаря Геркулеса.
На глазах у собравшихся членов семей Потиция и Пинария отец Потиция вышел к алтарю и завел повторявшийся из года в год рассказ о посещении их поселения богом. О том, как могучий Геркулес явился к ним неведомо откуда в час величайшей нужды, как он убил свирепого людоеда Какуса и исчез так же таинственно, как и появился. Пока длился этот рассказ, юный Потиций медленно обошел вокруг алтаря, размахивая священной метелкой, представлявшей собой приделанный к деревянной ручке бычий хвост, и отгоняя таким образом мух. В то же самое время другой юноша, его ровесник Пинарий, описывал более широкий круг в противоположном направлении. Его задача заключалась в том, чтобы отогнать собак, которые могли приблизиться.
Завершив повествование, отец Потиция повернулся к стоявшему рядом с ним отцу Пинария. Из поколения в поколение две семьи совместно ухаживали за алтарем и совершали церемонию, меняясь обязанностями из года в год. В этом году обращаться к Геркулесу с мольбой о защите выпало на долю старшего Пинария.
Бык был убит и разделан. Пока основную часть туши жарили, некоторые куски сырого мяса были возложены на алтарь. Жрецы и их сыновья внимательно озирали небосвод. Сегодня удача улыбнулась юному Потицию. Именно он первым заметил стервятника и радостным криком возвестил о его появлении. Считалось, что Геркулес благоволит к стервятникам, и раз эта птица кружила сейчас над алтарем, значит обряд и жертва понравились божеству.
По завершении молитвы началось ритуальное пиршество. Во всех обрядовых делах обе жреческие фамилии имели равные права – исключение составляло лишь церемониальное поедание потрохов. Согласно традиции, их съедала семья Потиция, после чего семья Пинария изображала притворное возмущение. Потиции – так уж было заведено – всякий раз отвечали, что Пинарии пришли слишком поздно и потрохов на их долю не осталось.
