– Ничего не поделаешь. Дайте ему воды, – сказал офицер.
Когда Монгаку утолил жажду, он повернулся к командиру и произнес:
– Пока мы здесь, я хочу поговорить с тобой. Слезай с лошади и подойди сюда. Отдохни немножко.
– Что такое? Вы – арестованный, которого везут в ссылку, а мы – ваши охранники. Что вы имеете в виду? Из Оцу мы поплывем, и вы сможете поговорить со мной на судне.
– Тогда будет слишком поздно.
– Мы едва выехали из столицы и не можем терять время. Забирайтесь на лошадь. Мы не можем заставлять нас ждать судно в Оцу.
Монгаку не пошевельнулся.
– Ты не хочешь со мной говорить? – спросил он и разразился притворным смехом. – Эх, бедный мой командир, последний из Гэндзи в столице! Когда я узнал, что меня будет сопровождать сын Ёримасы, то обрадовался при мысли, что будет с кем перекинуться словечком. Увы, ты ничем не отличаешься от всех остальных.
Офицер смущенно покраснел и спешился. Передав повод воину, он приблизился к Монгаку:
– Ваше преподобие, отец часто говорил о вас. Моим людям отдан приказ обращаться с вами не как с обычным арестованным, но я не могу позволить, чтобы вы вели себя столь странно. Я должен выполнять свои обязанности.
– Нет, я не хочу причинять тебе неприятности, но ты конечно же не будешь удерживать ссыльного от того, чтобы он попрощался со своими друзьями.
– Нет таких инструкций, которые запрещали бы это. Мы можем отвернуться в сторону, пока вы поговорите.
– Отлично! Именно этого я от вас и хочу. Я – человек мягкосердечный и считаю, что должен утешить тех людей, которые идут за мной от самого тюремного порога, и отослать их домой.
– Ну ладно, только побыстрее, – не слишком охотно согласился офицер, приказав воинам отступить к краю дороги.
Монгаку встал и помахал каким-то людям, которые находились в отдалении. Скоро воины увидели, как несколько человек двинулись в их сторону почти бегом – четыре или пять молодых монахов, некая парочка и мужчина неопределенного вида. Монахи были учениками Монгаку из Такао, которым он дал несколько советов. Потом Монгаку отыскал взглядом пару – Асатори и его жену Ёмоги. Они смотрели на монаха широко раскрытыми глазами.
– Ну наконец-то и вы, – сказал Монгаку. – Как у вас дела? Вы по-прежнему живете на Улице торговцев волами? Все в порядке? Пора уже иметь детей. У вас есть?
– Был один, но он умер вскоре после рождения, – сказал Асатори. – Ёмоги и я давно знаем вас, но мы никогда не думали, что вот так расстанемся.
– Да, правда. После Хогэнской смуты мы с тобой делили пищу и крышу над головой на развалинах Дворца Ручья под ивой. А ты, Ёмоги, ухаживала за малышами госпожи Токивы и, бывало, приходила со своим ведром за водой во дворец. Да, как же вы изменились и как изменился этот мир!
– Конечно, но в этом нет ничего неожиданного, – сказала Ёмоги, втискивая в руку Монгаку небольшой сверток. – Вот разные лекарства на случай, если вы заболеете. И еще рисовые колобки, сваренные на пару в сладком молоке, я их приготовила сегодня рано утром.
– Какая у тебя хорошая память – мои любимые сладости! Я тебе очень благодарен и за них и за лекарства.
Монгаку опять обратился к Асатори:
– А как продвигаются занятия медициной?
– Вы будете рады услышать, что с этим у меня все в порядке. Совсем недавно я получил разрешение на лекарскую практику, и меня пригласили служить при дворе, но это противоречит моему желанию, потому что я надеюсь скромно провести остаток своей жизни на Улице торговцев волами и помогать бедным.
Монгаку одобрительно кивнул:
– Какие же разные дороги жизни мы избрали, но оба хотим одного – рая на земле. Ты – по натуре скромен, а я – человек неистовый!
– Добрый Монгаку, вы совершенно правы и правильно делаете, что осуждаете бесчисленные пороки в этом мире. Но я все-таки не могу понять, что заставило вас так вести себя во дворце Го-Сиракавы. Там подумали, что вы не в своем уме.
– К сожалению, Асатори, мои мысли и душа не всегда живут в согласии друг с другом. Да, я провел много лет на водопаде Нати в надежде, что его воды очистят меня от пороков, но теперь понимаю, что для меня нужен другой путь к спасению. Я не гожусь для созерцательной жизни, потому что не могу равнодушно смотреть на царящие в мире пороки. И я уже думал о способах, которыми можно избавить нашу столицу от всей ее грязи – продажности правительства и высокомерия Хэйкэ. Я пока не могу сказать, Асатори, что следует предпринять, но по прошествии нескольких лет я своего добьюсь.
Монгаку внезапно замолчал и краем глаза взглянул на стражников и офицера, которые стояли неподалеку.
Опасаясь, что монах сейчас опять заведет крамольные речи, Асатори глазами подал знак Ёмоги – мол, пора уходить, – но офицер уже повернулся к Монгаку и велел ему поторопиться.
Монах взобрался на лошадь.
– Поехали, – сказал он и еще раз обернулся, чтобы попрощаться с Асатори и Ёмоги.
Мужчина, который, наполовину укрывшись, стоял в рощице за пригорком, поджидая своей очереди поговорить с Монгаку, вышел на дорогу как раз в тот момент, когда процессия тронулась с места. Так он и стоял, смотря вслед монаху. Когда тот обернулся, чтобы еще раз бросить взгляд назад, их глаза встретились, и Монгаку узнал этого человека. Тогда монах холодно отвернулся и уставился перед собой на солнечный свет, который пробивался сквозь листья.
Ёмоги и Асатори уже повернулись, чтобы уходить, но услышали, как кто-то зовет их по именам.
– Вы, возможно, помните, что видели меня на холме Фунаока несколько лет назад – на похоронах, когда моей хозяйке Тодзи стало плохо. Вы были очень добры по отношению к ней, – сказал человек, которому не удалось поговорить с Монгаку.
– Да, да, вы были с танцовщицами, которые ухаживали за заболевшей женщиной, – ответил Асатори.
– Да, и моя хозяйка позднее посетила вас дома на Улице торговцев волами, чтобы выразить вам благодарность.
– Конечно, я прекрасно это помню. Вы куда-то направляетесь?
– Я пришел, чтобы попрощаться с арестованным.
– Вы тоже его знаете?
– Да. Он дал мне один совет, когда я нуждался в нем больше всего, и я безмерно ему за это благодарен. Вот и все, – произнес мужчина. Но казалось, что ему не терпелось сказать что-то еще, и он продолжал, оглянувшись, шепотом: – Ёмоги, вы и я почти двадцать лет назад служили господину Ёситомо из дома Гэндзи. Вы ведь помните, господин Ёситомо был возлюбленным вашей хозяйки?
– Я не могу не плакать, когда оглядываюсь на прошлое…
– Я был любимым слугой господина Ёситомо. Это я пытался отомстить за своего погибшего господина, когда ваша хозяйка стала наложницей Киёмори. Это я оставил ту записку в саду особняка в Мибу.
– Ой, вы, должно быть, Конно-мару?!
– Да.
Глаза Ёмоги расширились от изумления. От страха затряслись ноги, и, чтобы удержаться, она припала к руке Асатори.
– Вам не надо бояться, – сказал Конно-мару. – Я давно отказался от своих жестоких замыслов. Я стал слугой в «веселом квартале» и наблюдаю за госпожой Токивой издалека.
Ёмоги вдруг устыдилась своего страха.
– Конно-мару, вы иногда видите мою госпожу? – спросила она.
– Да, на протяжении почти десяти лет я прокрадывался к ней в сад и каждый раз видел ее по нескольку минут. Я остался единственным человеком, который знал ее в более счастливые времена, и она всегда рада встрече со мной.
– О, что же я наделала! – почти про себя сказала со страданием в голосе Ёмоги. – Я ни разу не приезжала повидать ее с тех пор, как вышла замуж. Как сейчас поживает моя госпожа?
– Она уже почти год неважно себя чувствует.
– Больна?
– Последние шесть месяцев она не встает с постели. За все это время я ни разу ее не видел, хотя тайно продолжаю ходить к ней в сад. Я хотел поговорить с вами. Это довольно неожиданно, но… – Конно-мару обратился к Асатори: – Могли бы вы ради меня передать ей послание?
– Почему вы просите об этом меня?
– Вы – лекарь, а Ёмоги когда-то была у нее служанкой, поэтому вам будет нетрудно увидеть госпожу.
Асатори в нерешительности посмотрел на жену и ничего не ответил. Но Ёмоги, обрадовавшись поводу посетить бывшую хозяйку, сразу же согласилась:
– Это не доставит никаких неудобств, и, если со мной пойдет муж, он выяснит, что с ней не в порядке. Я уверена, что она будет очень рада увидеть нас.
– Сейчас у меня с собой нет того, что следует передать, но завтра вечером я принесу вам домой. Помните, что это должно держаться в тайне.
– Естественно, мы никому не скажем.
– Я не знаю, верить этому или нет, но говорят, что повсюду проникли агенты Хэйкэ, которые подслушивают и подглядывают.
– Но вы же не просите нас ни о чем таком, что было бы трудно сделать, ведь так?
– Ни в коем случае. Просто передайте в руки моей госпоже совсем маленький пакетик. Только чтобы он не попал в руки Хэйкэ, а то у нее может случиться беда. Это должно держаться в полнейшей тайне. Завтра вечером я приду на Улицу торговцев волами, – закончил Конно-мару и ушел вниз по тропинке.
