Сотник приказал не только обыскать одежду дворского, но и распороть его сапоги, срезать и расслоить подошвы. Искали потаенные грамоты…
Не нашли. Стали пытать… А уж и кого было пытать? Сквозь окровавленную разодранную сорочку порывисто вздымалась худая, ребристая грудь старика с седыми кустиками волос, с присохшею на них кровью…
Трудно дышал дворский. И плохо стал видеть. Но еще все, что кричали ему, понимал.
Сотник требовал от него, чтобы он указал, где стоит князь Данило со своим войском, чтобы довел их туда…
– Ведь и сам ты воинский человек! – с трудом ответил старик. – А как да тебя самого в плен возьмут – да эдак же вот и от тебя станут требовать… срамного такого, постыдного дела? И ты, поди, скажешь: «Лучше убейте меня». А я ведь – русской!..
Татарин осатанел от этих слов дворского. Он стал хлестать его плетью по голове, по лицу, норовя выхлестнуть глаз; стал пинать носком сапога в голову и в лицо.
И теперь дворский желал от них только одного: чтобы поскорее убили. Ради этого он и выкрикнул в лицо татарину несколько оскорбительнейших татарских слов, когда-то узнанных им в Орде.
Татарин с ругательствами выхватил нож, опустился на колени, схватил старика за горло и рванул на его груди и без того уже растерзанную рубаху.
Увидя над собой занесенный нож, дворский понял, что произойдет через мгновенье.
– А хотя бы и сердце на нож взяли, – из последних сил проговорил Андрей Иванович. – Русско сердце увидите!.. Погибнуть вам, окаянные, царство глухое вы и скверное!..
И они взяли на нож его сердце…
5В конце июля 1262 года Невский получил наконец то самое долгожданное известие, о котором он говорил Настасьину: хан Золотой орды Берне понес на реке Куре неслыханное поражение от хана Персидской орды Хулагу.
Одновременно двинулись на войско Берке грузины и отряд греков, пришедший им на помощь.
Берке едва спасся. Опомнившись от разгрома и позора у себя на Волге, старый хан собрал новую, трехсоттысячную армию и вновь ринулся на Кавказ.
Великому князю Владимирскому, Александру, Берке послал грозное требование: «Дай мне русских воинов в мое войско!»
Народ русский содрогнулся от гнева и ужаса: на такое еще ни разу не посягала Орда! Другие народы давали своих сынов в татарское войско, но русских татары боялись ожесточить до предела.
– Пора! – сказал Александр.
Восстание поднялось одновременно во множестве городов, от севера до юга.
Будто одна исполинская рука разом рванула за тысячеверстную веревку, привязанную к чугунным, тяжким и давно уже закоснелым языкам медногорлых вечевых колоколов. В один день ударил вечевой колокол и на Устюге Великом, и в Угличе, и в Ростове, и в Суздале, и в Ярославле, и в Переславле, и во Владимире, и в Рязани, и в Муроме, и в Нижнем Новгороде.
И горожане, и пригородные землеробы дружно потекли на давно уже забвенное вече, и – все вооруженные кто чего добыл, припрятал, а многие и в доспехах!
Городские власти кой-где будто бы попытались оказать сопротивление самочинному вечу. Это заранее предусмотрено было Александром, входило в его расчет. Но одним только дыхом своим народное движение сдунуло все противящиеся ему власти, подобно тому как ветер отвеивает мякину из золотого потока полновесного зерна, которое перелопачивает на бугре крестьянин.
Народ дорвался до татар!..
Захваченные врасплох, баскаки ползали в ногах у разъяренных мужиков. Их тут же, на месте, убивали.
Карательные татарские отряды, расставленные по городам, были уничтожены.
– Ишь, сыроядцы, кровопивцы, разъелися, что хомяки!.. От крови от нашей рожа треснуть хочет! – кричали смерды и горожане, выволакивая татар на казнь.
– Ишь чего захотел: русский воюй за них!..
– Нет, не пустим робят! Сам за себя пускай хан ваш воюет! Довольно ему, псу проклятому, нашу кровь лакать!.. Нет ему от нас воина!.. Худо, видно, пришлося!.. Бей их, робята, губи!.. Князь велит!.. А что бояре? – не глядите на их! Страшатся богатины пузатые!.. Им простого народа не жалко. Боярского сына татары на войну не погонят: отец богатой, кун много – откупит!.. Стойте крепче! Лучше на своей земле умереть!.. Мы кровь русскую внаймы не отдаем!..
Восстание ширилось… Вместе с татарами были уничтожены и предатели, слуги татарские из числа русских, позарившиеся на баранины кус. В Ярославле, над обрывом Волги, псы долго влачили в пыли обглоданные останки некоего Зосимы, монаха, перешедшего в магометанство и служившего наводчиком для сборщиков податей. Слышно стало, что владимирцы повесили возле моста через Клязьму мостовщика Чернобая и утопили с жерновком на шее коневого лекаря и волшбита Чегодаша…
В столице Золотой орды царило смятенье. Распространился слух, будто Александр решил воспользоваться беззащитностью татарской столицы и захватить ее. Этого же, впрочем, с часу на час ожидали от Александра и потаенные воеводы восстания.
Неожиданно в Ростов Великий прибыло трое полномочных послов из Орды – для встречи и переговоров с Невским. Двое из них были от самого императора, великого хана Хубилая: Китат, ведавший всеми сборами с чужих народов в пользу великоханской казны, и Улавчий, главный баскак Хубилая на Русской Земле. Третьим был князь правой руки – Елдегай, управляющий всей канцелярией хана Берке, перешедшей к нему по наследству от Батыя.
Ордынским послам пришлось несколько дней ожидать Невского. Им сказали, что великий князь, не доехав до Новгорода, повернул обратно и спешит изо всех сил в Низовские земли, ибо чрезвычайный гонец от князя Бориса Ростовского известил его о восстании и о том, что народ избивает татар и откупщиков дани.
Скоро князь прибыл. При первой же встрече он изъявил татарским послам свою глубокую скорбь по поводу всего, что произошло. Всю вину за восстание он слагал на жестокую в отношении русских политику хана Берке.
Невский на сей раз оставил ордынское дипломатическое велеречие и говорил с послами прямо и грубо.
– Вы же сами видите, князья, – говорил он, – что вся чернь восстала. Бояр убивают, своих, которые с вами, и на князей грозятся! До самого днища взбаламучен народ!
Он говорил, что и не мыслит усмирить волнение, если не огласить народу от имени самого великого хана отмену призыва русской молодежи в войска Берке.
– А нет, так костьми лягут. В северные леса уйдут, в Страну Мрака. Пожгут жилища свои и все рухло свое, но под чужим стягом кровь свою лить не станут! Уж я ли не знаю людей своих? Вам же хуже будет: кем кормиться станете? Доселе и сам великий хан, и Берке верили мне. Поэтому и спокойно взимали дани свои, и полнили сокровищницы свои. А вас, князья, разве не чтил я всячески? И светлейших супруг ваших?.. Просите же, князья, грамоту, чтобы до веку никакой владетель ордынский не мог бы народа русского гнать с собою на войну. Только тогда смогу я что-либо сделать с народом!..
Татары слушали, время от времени закрывая глаза, чтобы князь ничего не мог прочесть на их лицах, но уж Александра ли было им обмануть? Он явственно видел, что послы великого хана Хубилая враждебны Берке. Да иначе и не могло быть, ибо как раз 1262 год, год восстания, был временем междоусобицы между великим ханом Хубилаем и ханом Арик-Бугою, родным братом его. Берке же двурушничал: внешне он являл раболепное повиновение Хубилаю, а втайне оказывал всяческую поддержку хотя и не прямо самому Арик-Буге, но его сильнейшему союзнику и злейшему врагу Хубилая – князю Хайду.
Старый Елдегай – посол Берке – не хотел соглашаться на отмену, да еще и вечную, призыва русских в золотоордынское войско.
– Ведь Берке-хан, – сказал он, – может и другому князю передать ярлык твой на великое княженье, если ты немощен справиться с черной костью!
Его заявление оскорбило полномочных представителей Хубилая: они обменялись между собою мгновенно взглядом. Ярлык на великое княженье Владимирское выдавался не от имени золотоордынского хана, но от имени великого хана всех монголов, каковым являлся Хубилай.
И Александр поспешил подбросить горючего в тлевшее под пеплом пламя междуордынской вражды. Он прибегнул к своей излюбленной угрозе – угрозе крестовым походом Европы против татар. Он указал посольству на то, что двухсоттысячное крестоносное ополчение, изгнанное только что из Константинополя Михаилом Палеологом и ханом Ногаем, а с Балканского полуострова – болгарами, сербами и албанцами, – ополчение, привыкшее к грабежу и убийству, конечно, кинется на призыв папы в новый крестовый поход, на этот раз против татар.
– Допустим, вы истребите полностью весь народ наш или он уйдет в Страну Мрака, покинув пашни свои, – что приобретет Кублай? Что приобретет Берке? Тогда все народы Европы поневоле сплотятся, в ужасе перед вашим народом. Я не бессмертен, – продолжал Невский, – и я знаю, что еще когда я пребывал в Каракоруме, дабы просветить свои очи лицезрением Менгу-хана, то в его уши влагали совет умертвить меня…
