— Ну, не все, — согласился Флегонт. — Но ведь вы слышали выступление руководителя киевских большевиков Пятакова и сами возмущались… Вы сказали тогда, что раз большевики против украинцев, то куда же податься украинцам? Остается — идти за Центральной радой? Ведь вы это говорили?
Марина примолкла. Действительно, она так говорила. Так думает и теперь. Надо только, чтоб в самой Центральной раде победила демократическая линия. А к этому как раз и идет: собрался рабочий съезд, и Центральная рада пополнится целой сотней пролетариев! Сам Винниченко об этом говорил! И тогда эксплуататорские элементы будут вынуждены отступить перед превосходством сил демократии.
— И вот я весь перед вами, Марина! — окончил Флегонт. Он стоял перед ней обессиленный и опустошенный. Он ждал приговора любимой. — Вы знаете всё. Я люблю только вас и остался верен нашим идеалам…
Он замолк — молчала и Марина. И все вокруг молчало. Было совсем тихо в Аносовском парке на круче над Днепром. Стоял ясный июльский день. Над заднепровской далью переливалось марево. По Днепру плыли белые пароходы и призывно гудели, ныряя под Цепной мост. Где-то во влажной тени под кручей, несмотря на зной, срывалась порою соловьиная трель. В ветвях лип суетились воробьи.
Марина молчала и ковыряла носком тот же камешек. Ей было грустно-грустно, но вместе и радостно-радостно. Ей еще не случалось в жизни любить: в этом была сладость, но в этом была и горечь. А впрочем, все это, конечно, только личное, а если иметь в виду общественное, если для общего блага, если революция…
Вдруг на улице, в направлении Бутышева переулка, щёлкнул выстрел, тут же — второй, потом еще один.
— Что это? — подняла голову Марина. — Стреляют?
Выстрелов прогремело сразу несколько, и Марина вскочила:
— Что там такое? Идемте! Бежим! Скорее!..
6Началось, собственно говоря, на Подоле.
Продовольственное положение в городе становилось день ото дня хуже, даже и по карточкам не всегда можно было получить хлеб, и группы солдаток, возглавляемые рабочими, — это и было, по сути, первое задание, полученное подольским отрядом только что созданной Красной гвардии, — отправились по хлебным лавкам. Спекулянты припрятывали муку, и Совет рабочих депутатов решил проверить подольские магазины. Красногвардейцам было поручено взять на учет весь выпеченный хлеб, а в случае, если запас муки в пекарне превышает трехдневную норму выпечки, муку реквизировать и ключи от магазина передать Совету рабочих депутатов.
Но владелец первой же пекарни, где и на глаз видно было, что муки там не на три дня, а на три недели, поднял крик, что его грабят среди бела дня.
Красногвардейцы доказывали: хлеб нужен для пропитания народа, а не для того, чтоб жирели буржуи, и вообще — долой эксплуататоров, да здравствует революция!
Солдатки кричали: у нас дети голодные! А спекулянты пьют нашу кровь! Пусть Временное правительство даст нам хлеба!
Полдесятка красногвардейцев и десять солдаток оказались в центре огромной толпы, которая с каждой минутой росла. Сбегались соседние лавочники, а больше всего разные зеваки и тот не имеющий определенного места в жизни элемент, который в Киеве называют “архаровцами”. Толпа напирала на красногвардейцев и солдаток. Передние кричали: “Шиш получите!” — и совали кукиш под нос, а задние грозились, что накостыляют “чертовым совдепщикам” по шее так, что те и зубов не соберут!
Тогда несколько матросов-большевиков, собравшихся в Подольском комитете, неподалеку от Контрактовой площади, выбежали на улицу, призывая к революционному порядку.
Архаровцы с криком: “Бей совдепщиков!” — бросились на матросов и красногвардейцев, перепало и coлдаткам. Матросы кричали: “Долой буржуазию!” — и били apxаpoвцев, им помогали красногвардейцы и солдатки тоже. Началась свалка.
Ho тут подоспела конная милиция, а затем и казаки-дончаки: матросам, красногвардейцам и нескольким солдаткам скрутили руки и потащили в участок.
В это время прибыли петроградские газеты и в городе стало известно, что Керенский запретил в Петрограде издание “Правды”, “Окопной правды” и других большевистских газет.
Тогда конвоиры стали лупить арестованных и орать: “Бей большевиков!”
“Бей большевиков!” — мигом полетело по городу.
На Крещатике, на Владимирской улице, на Галицком, Сенном и Бессарабском базарах хватали каждого, кто кому-нибудь из толпы показался большевиком, и начинали бить. А юнкера и офицеры-“ударники” с черепами на рукавах подожгли на Думской площади киоск киевской большевистской газеты “Голос социал-демократа”. Газеты и брошюры вспыхнули огромным костром, а “ударники” и юнкера хороводом плясали вокруг и пели: — “Шумел-горел пожар московский…” и “Хороши наши ребята, только славушка плоха”.
Боженко в это время был в Центральном бюро профсоюзов, помещавшемся рядом, на Думской. Не стерпев, он открыл окно и закричал, обращаясь к толпе, наблюдавшей воинственный канкан вокруг костра из большевистской литературы:
— Товарищи! Трудовой народ! Не позволим реакции издеваться над нами! А ну-ка, дадим им сейчас по рукам!
Это было безусловно ошибкой. Толпа встретила слова Боженко ревом, юнкера и “ударники” ринулись к дверям.
Боженко засучил рукава и побежал вниз по лестнице хулиганам навстречу. Однако тут же остыл: ну надает он двоим или троим тумаков, ну сам получит, ну потащат его в милицию, — и что с того? Нет, надо предотвратить провокацию и во что бы то ни стало навести в городе порядок! А сделать это может только Красная гвардия. Поэтому Боженко повернул назад — изнутри запер двери на засов, пусть попотеют над дубовыми дверями бывшего дворянского собрания! — и черным ходом выскочил на Крещатик.
Соображения были такие: к своим красногвардейцам, в Главные железнодорожные мастерские, — далеко. До “Арсенала”, на Печерск, — ближе. А в “Арсенале” красногвардейцы еще с утра собрались под “бердан”. Леонид Пятаков должен был проводить первые военные занятия с молодыми ребятами, которых организовал в Союз молодежи Картвелишвли.
Боженко перемахнул через Крещатик, где толпились юнкера и офицеры, и кинулся на Институтскую. Но с Институтской пришлось свернуть: банда архаровцев громила там книжный магазин, крича при этом: “Бей большевиков” Магазин этот торговал только книжками для садоводов и пчеловодов, большевистских изданий там не было, но уж если разгромили книжный киоск, значит, надо уничтожить вообще все газеты и книги до последнего листочка, потому что все это — большевистские выдумки!.. Боженко шмыгнул во двор дома Гинзбурга, пробрался на Николаевскую, потом на Меринговскую и через Лютеранскую и Виноградную проскочил на Собачью тропу.
Но едва он стал карабкаться по круче к арсенальским стенам, чтоб добраться поскорее, напрямик, к “задней линии”, как за его спиной раздалось:
— Стой!
Из кустов вынырнуло несколько юнкеров с карабинами. После провала наступления Керенского и приближения фронта в городе было введено чрезвычайное положение, и такие военные заводы как “Арсенал”, охранялись особенно строго.
— Господин поручик! — закричали юнкера. — Немецкого шпиона поймали!
Но Боженко очень хорошо знали в Киеве — он чуть не каждый день выступал на митингах.
— О! — тут же узнали его юнкера. — Так это же Боженко — большевистский агитатор.
Подошел, усмехаясь, офицер.
— Большевистский агитатор крадется к стенам военного “Арсенала”! Роскошная картина! Айвазовский! Вот вам и доказательство, господа, что большевики — немецкие шпионы! Немедленно в комендатуру! Очень кстати, что в прифронтовой полосе восстановлена смертная казнь: болтаться вам на виселице, “товарищ” Боженко!
Нет! Ни болтаться на виселице, ни попадать в комендатуру, да и вообще задерживаться Боженко было не с руки. Он был человек решительный и действовал сразу, едва мелькнет мысль в мозгу. Он саданул ногой в живот ближайшего юнкера и кинулся бежать. Это снова была ошибка. Теперь ему не выкрутиться, раз он удрал. Но ошибка совершена — что поделаешь. Огромными прыжками он помчался вдоль стены направо.
— Стой! Держи! — юнкера кинулись вдогонку — Стрелять будем!
— А раньше вы стреляли? — кричал Боженко на бегу. — В немца идите стрелять до победного конца! Он вас как раз поджидает!..
В эту минуту над головой свистнуло и сзади прогремел выстрел, затем другой. Они в самом деле стреляли. Боженко припустил шибче, пригнувшись и петляя, как когда-то на фронте под Перемышлем. Прогремел третий выстрел, Боженко метнулся вбок, к Рыбальской. Хлопнуло еще три — четыре выстрела, но Боженко был уже наверху, на круче.
Он остановился на миг, чтоб отдышаться, пока юнкера из-под обрыва не могут стрелять, но услышал сверху от Московской многоголосый вой, свист, рев — в точности как давеча на Думской. И Боженко понял: громят большевистский газетный киоск на Печерске, против “Арсенала”. Что же делают ребята-красногвардейцы? Скорее туда!
