Но что теперь стоит это обещание?
Когда Эстэвэ снова поднялся в башню, у него уже не было косы.
— Сеньора сказала, чтобы ты надел это на глаза, — сказал он, протягивая ему повязку.
— Что ты себе вообразил? — воскликнул Жоан, отталкивая его руку.
Внутри сторожевой башни было очень тесно: не более трех шагов в длину и почти столько же в ширину.
Сделав один шаг вперед, Эстэвэ оказался рядом с монахом и залепил ему две пощечины по каждой щеке.
— Сеньора приказала, чтобы ты завязал глаза.
— Я — инквизитор!
На этот раз затрещина Эстэвэ отбросила его к стене. Жоан упал на пол.
— Завяжи глаза, — угрожающе произнес слуга и поднял его одной рукой. — Завяжи, — повторил он, когда Жоан уже стоял.
— Ты думаешь, что с помощью силы сможешь сломить инквизитора? Ты не представляешь себе…
Эстэвэ не дал ему договорить. Сначала он ударил его в лицо кулаком, а когда Жоан снова упал, слуга начал бить его в пах, живот, грудь, лицо…
От резкой боли Жоан сжался в комок. Эстэвэ снова поднял его одной рукой.
— Сеньора сказала, чтоб ты ее завязал.
Из разбитого рта текла кровь, ноги подкашивались. Жоан усилием воли заставлял себя держаться на ногах, но невыносимая боль в колене согнула его, и он упал на Эстэвэ, хватаясь за его одежду. Слуга брезгливо оттолкнул его от себя.
— Завяжи глаза.
Повязка лежала рядом с ним. Жоан почувствовал, что обмочился, мокрая одежда прилипла к ногам. Он взял тряпку и завязал себе глаза.
Жоан слышал, как слуга закрывал дверь и спускался по лестнице. Затем наступила тишина. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в башню кто-то поднялся. Судя по голосам, их было несколько человек. Жоан встал, держась за стену. Дверь открылась, и в помещение что-то внесли, возможно стулья.
— Я знаю, что ты согрешил. — Мар села на табурет. Ее голос гремел внутри башни подобно грому.
Рядом с ней стоял ребенок и наблюдал за монахом.
Жоан молчал.
— Инквизиция никогда не завязывает глаза своим… узникам, — сказал он после продолжительной паузы. Если бы он мог смотреть ей в лицо…
— Конечно, — ответила Мар. — Вы им только связываете душу и все человеческое, что у них есть. Я знаю, что ты согрешил, — повторила она.
— Я не признаю эту уловку.
Мар подала знак Эстэвэ. Слуга подошел к Жоану и ударил его кулаком в живот. Монах согнулся пополам, хватая ртом воздух. Когда он с трудом выпрямился, в башне снова воцарилась тишина.
Его собственное тяжелое дыхание не позволяло ему слышать дыхание присутствующих. У него болели ноги и грудь, лицо горело. Никто ничего не сказал. Пинок коленом по внешней стороне бедра свалил его на пол.
Скорчившись от боли, Жоан остался лежать на полу.
Опять стало тихо.
Удар ногой по почкам заставил его выгнуться в обратную сторону.
— Чего ты добиваешься? — крикнул Жоан между приступами боли.
Никто ему не ответил. Слуга поднял Жоана и снова подтолкнул его к Мар. Жоан приложил все силы, чтобы устоять на ногах.
— Чего ты доби…
— Я знаю, что ты согрешил.
Что она хочет? Убить его палками? Неужели Мар способна убить его? Он согрешил, однако по какому праву эта женщина могла судить его? Судороги прошли по всему телу, и он чуть было снова не упал на пол.
— Ты меня уже приговорила, — выдавил из себя Жоан. — За что ты хочешь судить меня?
Тишина. Темнота.
— Скажи мне, женщина! За что ты хочешь судить меня?
— Ты прав, — услышал он наконец жесткий голос Мар. — Я тебя уже приговорила, но помни, ты сам признал свою вину. На том месте, где ты сейчас стоишь, меня лишили девственности; прямо там меня изнасиловали сначала раз, а потом и второй. Повесь этого подлеца и уничтожь его труп, — приказала Мар, обращаясь к Эстэвэ.
Шаги Мар начали удаляться, он слышал, как она спускалась вниз по лестнице. Эстэвэ завязал монаху руки за спиной, и теперь тот не мог даже пошевелиться: тело отказывалось подчиняться ему. Слуга поднял Жоана и поставил на табурет, на котором сидела Мар. Потом Жоан услышал трение веревки по дереву: ее забросили на одну из балок башни. С первого раза Эстэвэ не попал, и веревка упала. Когда Жоан почувствовал на своей шее веревку, он снова обмочился, а затем и испражнился.
— Я согрешил! — крикнул он из последних сил, которые еще оставались у него.
Мар, успевшая спуститься вниз, услышала его крик.
Наконец-то.
Она снова поднялась в башню, мальчик шел за ней.
— Я тебя слушаю, — сказала она Жоану.
Лишь только рассвело, Мар отправилась в Барселону. Надев свою лучшую одежду и немногие драгоценности, которые у нее были, распустив по плечам чистые волосы, она забралась на мула с помощью Эстэвэ и пришпорила животное.
— Смотри за домом, — велела она слуге, прежде чем мул двинулся с места. — А ты помогай отцу, — добавила она, повернувшись к мальчику.
Эстэвэ подтолкнул Жоана, которому предстояло идти за мулом.
— Делай, что тебе скажут, монах, — угрюмо произнес здоровяк.
Понурив голову, Жоан едва успевал волочиться за Мар. Что теперь будет? Этой же ночью, когда с него сняли повязку, Жоан предстал перед Мар. Освещенная дрожащим светом факелов, которые горели на круглой стене башни, она с презрением посмотрела на него и плюнула ему в лицо.
— Ты не заслуживаешь прощения… но ты можешь понадобиться Арнау, — сказала она. — Только из этих соображений я не убила тебя собственными руками.
Маленькие заостренные копыта мула тихо цокали по твердой земле. Жоан слушал это размеренное цоканье, не отрывая взгляда от своих ступней. Когда Мар сняла с него повязку и плюнула ему в лицо, он сознался ей во всем. Он рассказал о своем заговоре с Элионор, о том, с какой ненавистью он усердствовал в инквизиции.
Мул послушно продолжал двигаться по направлению к Барселоне. Жоан почувствовал запах моря, которое все время было рядом с ним на протяжении его необычного путешествия.
Солнце пекло вовсю, когда Аледис вышла из трактира Эстаньер и смешалась с толпой, двигавшейся по площади Шерсти. Барселона уже проснулась. Несколько женщин с ведрами, тазами и кувшинами в руках стояли в очереди у колодца Кадена, находившегося возле самого трактира. Другие выстроились перед мясной лавкой на противоположной стороне площади. Все громко разговаривали и смеялись. Она хотела выйти пораньше, но задержалась, потому что нужно было снова переодеться, разыгрывая из себя вдову. Девушки, вместо того чтобы помочь ей, беспрерывно болтали, спрашивая, что теперь произойдет, что будет с Франсеской, сожгут ли ее на костре, как утверждали двое кабальеро.
По крайней мере, никто не присматривался к ней, когда она шла по улице де ла Бориа по направлению к площади Блат. Аледис чувствовала себя необычно. Она всегда привлекала внимание мужчин и вызывала презрение у женщин, но сейчас, при такой жаре, запарившись в этой черной одежде, «вдова» не заметила ни одного заинтересованного взгляда, даже брошенного вскользь.
Шум на площади Блат свидетельствовал о том, что там еще больше людей, солнца и жары. Она вспотела, чувствуя, как тесно ее грудям от сжимавших их альфард. Прямо перед большим рынком Барселоны Аледис повернула направо и, стараясь находиться в тени, пошла по улице Семолерс до площади Масла, куда хозяйки приходили за лучшим в городе оливковым маслом. Перейдя через площадь, она дошла до самого Святого Иоанна, где стоявшие в очереди женщины тоже не обратили внимания на вспотевшую вдову, которая проходила мимо.
От Святого Иоанна Аледис повернула налево и через несколько минут была у дворца епископа, откуда вчера ее выбросили, обозвав ведьмой. Узнают ли ее сейчас? Парень из трактира… Аледис улыбнулась, вспомнив случайного любовника, которому, в отличие солдат из инквизиции, посчастливилось получше рассмотреть ее.
— Мне нужен охранник подземных камер. У меня тут для него кое-что есть, — сказала она, отвечая на вопрос солдата, стоявшего в карауле.
Тот пропустил ее, показав, как пройти к камерам.
По мере того как Аледис спускалась по ступеням, становилось все темнее и темнее. В самом низу Аледис оказалась в предварительном прямоугольном зале, расположенном вровень с землей и освещенном факелами. С одной стороны, у входа, она увидела сидевшего на табурете охранника, который, прислонившись спиной к стене, давал отдых своему тучному телу С другой, в самом конце зала, начинался темный коридор.
Человек пристально смотрел на приближающуюся к нему женщину.
Аледис глубоко вздохнула.
— Я хотела бы видеть старуху, которую арестовали вчера. — Она тряхнула кошельком, так что в нем забренчали монеты.
Охранник, даже не шелохнувшись, сплюнул у самых ее ног и сделал презрительный жест рукой. Аледис отошла на шаг.
