Только сейчас Петр увидел за высокой стойкой бара хозяина. Если верно, что человек повторяет своим обликом какое-то животное, то этот за стойкой бара — слон. Округлые формы, мощные и добрые, меланхолический хобот носа и маленькие глаза, грустные и незлобивые, — все от слона. И два черноволосых человечка, прислуживающих в зале, очевидно, сыновья хозяина — трудолюбивые слонята.
— До меня дошли слухи, что у вас возникли трудности с русскими прилагательными и вы решили призвать на помощь старого учителя, — сказал Петр, смеясь, не сводя глаз с Тейлора.
Собеседник Петра улыбнулся. Ему определенно были приятны эти слова.
— Браво, вы все знаете! — воскликнул Тейлор с видимой искренностью. — И про… прилагательные знаете!
Руки Тейлора робко взлетели. Кстати, степень восприятия им русской речи заметно выше его умения говорить по-русски. Впрочем, это, наверно, характерно для тех, кто изучает русский. У изучающих английский процесс обратный.
— Ну что ж, если это и так, цель достигнута, — деланно простодушно заменил он. Он смеялся тем сдержанно-искусственным смехом, когда звучит только голос, а глаза остаются безучастными. Ему легко было перестать смеяться. — Вы хотите знать, мистер Белодед, что заставило меня поехать в Брикстон призн? — спросил Тейлор так кротко и спокойно, будто только что и не смеялся.
Петру казалось, что медленно-ровный голос Тейлора походил чем-то на его рукопожатие, на жесты, расслабленные и вместе с тем рассчитанные, на выражение глаз, которые смотрели тихо и отрешенно-внимательно.
Тейлор умолк на миг, и этим тут же воспользовался слоненок. Он приволок блюдо дымящихся ростбифов, щедро засыпанных кольцами лука. На столе оказался и жареный картофель, крупно нарезанный, приятно подсоленный. Нашлось место и для салатниц, и для кувшина с вином.
— Вы обратились ко мне в самое время, — начал англичанин, когда добрые куски ростбифа перекочевали с блюда на тарелки и первая кружка вина была выпита, — он очень аппетитно произнес это русское «в самое время». — Мистер Литвинов может быть освобожден в ближайшие три дня, — проговорил он без запинки, видно, эту часть беседы он заучил наизусть. — Английские власти помогут русским вернуться на родину. Все ваши просьбы будут выполнены…
— Этому великодушию, наверно, есть цена? — засмеялся Петр.
Тейлор напряг взгляд — не хотелось, чтобы разговор принял такой оборот.
— Какая? — спросил Петр.
Где-то рядом послышалось несмелое дыхание слоненка. Но Тейлор предупредительном жестом оттеснил доброе животное к стойке.
— Помните, как вернулся в Россию мистер Георгий Чичерин? — спросил Тейлор.
— Вы имеете в виду обмен?
— Конечно, на господина посла Бьюкенена, — подтвердил Тейлор.
Петр поднял глаза, взгляды слона и слонят, казалось, были обращены на него.
— Вы считаете обмен обязательным условием и сегодня? — спросил Петр.
— Да.
— Значит, Литвинов возвращается в Россию из Англии, а кто-то второй должен вернуться из России в Англию?
— Первый.
— Кто же?
— Брюс Локкарт.
Слон обвил бревно хоботом, нелегко приподнял — вот-вот рухнет, его глаза полны крови.
— Брюс Локкарт?
— Да.
При том умении понимать русскую речь, каким мистер Тейлор обладает, эти лаконичные «конечно» и «да» удобны.
Значит, единственное, чего хочет Тейлор, обменять Литвинова на Локкарта. А Петр думал, что Тейлора привела сюда добрая память об учителе, желание протянуть ему руку. Наверно, нет более неразборчивого в средствах существа, чем молодой клерк, подающий надежды. Ему кажется: если за пять лет он не выбьется в люди, наша древняя планета рассыплется в прах и погребет под обломками многомудрое свое дитя.
— Но мог бы я рассчитывать на ваше содействие, мистер Тейлор, если бы возник вопрос о моей встрече с Литвиновым?
Англичанин поднял кружку.
— Да, конечно. Хотя есть одно… примечание.
— Какое примечание, мистер Тейлор?
Тейлор нарочито долго пьет вино.
Вопрос все еще висит в воздухе, как то бревно, поднятое хоботом. Глаза слона напряженно красны, словно огни бакенов в предвечерний час на Темзе. Час действительно предвечерний — луг за окном потускнел.
— Если вас устраивает встреча с Литвиновым через три дня, я вам ее обещаю.
Иногда правда может быть обнажена, если ее вскрыть прямым ударом.
— Не хотите ли сказать, что за эти три дня должна произойти ваша встреча с Литвиновым? — спрашивает Петр.
Новая пауза. Сейчас они стоят над столом, готовые поблагодарить слона и его двух слонят, откланяться и выйти. Это пальто с плюшевыми отворотами, котелок, зонт дополняют представление о Тейлоре. Молодой человек пришел сюда из девятнадцатой века. А может быть, он призвал всесильный тот век, чтобы защититься от века нынешнего?
— Я увижу господина Литвинова завтра, — произнес Тейлор медленно, — и смогу передать от вас… привет, — добавляет он без улыбки.
Петр вернулся в город. Не хотелось идти в гостиницу, и он пошагал вдоль Темзы. Река казалась черно-багровой: черной от надвигающегося вечера, багровой от неушедшего солнца. Ощущение тревоги, которое возникло еще за городом, здесь, у реки, стало острее. Петр помнит самую интонацию голоса Ильича, когда в последний раз в Москве, перекладывая больную руку с подушки на маленький столик у кровати. Ленин сказал: «Надо помочь… Папаше…»
Сейчас Петр припоминает, что видел однажды письмо Ильича Литвинову. Там так и было написано: «Папаше от Ленина». Петр и сейчас помнит это ощущение, когда он прочел письмо Ильича. Ничто так не передает характера человека, строя его души, сердца, как письмо. Будто взглянул человеку в глаза, услышал его голос. Это письмо было характерно не только для Ленина, но и для Литвинова. Такое письмо Ленин мог написать именно Литвинову, оно учитывало особенность характера этого человека. Помнится, Ильич писал там: «…надо действовать решительно, революционно и ковать железо, пока горячо». Так и сказано: «Вы тысячу раз правы… что надо действовать открыто». И еще там было: «За транспорт беритесь вы и поэнергичнее». Что ни слово, то призыв к действию. А может, все дело в моменте, когда было написано письмо, и характер Литвинова здесь ни при чем? Письмо написано в самый канун пятого года. Революция была не за горами. Первая революция. Быть может, все дело в этом? Вот грянула революция, я Литвинов стал народным послом в Лондоне. Да нет, суть не в дипломатии, в ее больших и малых правдах. Наоборот, все, что делал человек, он делал вопреки дипломатии. По крайней мере, наперекор тем нормам, которые она до сих пор исповедовала. Посол — это черный фрак и черный лимузин, медленно шуршащий по улицам Лондона. Когда это было, чтобы посол выступал на митинге трамвайщиков? Или назначил шотландского учителя Маклина советским консулом? Нет, не просто единомышленника, а честного, человека, именем которого в Шотландии можно открыть любую дверь. Взял и назначил советским консулом. Погодите, но ведь это вопреки всем нормам дипломатии. Да, вопреки! Но главное не в дипломатии — в революции. Пора понять: в России произошла революция, какой не было с той поры, как земля встала на свои библейские опоры.
Значит, завтра в полдень Тейлор будет в Брикстоне и Литвинов узнает, что англичане согласны обменять его на Локкарта. Обменять. Любопытно, что самая древняя форма человеческих отношений, древняя и, быть может, примитивная — обмен, — изжив себя во всех сферах современного общества, осталась в наиболее тонкой и аристократической из них — дипломатии. Давно не меняют хлеб на пряжу, галеры на табун лошадей, раба на раба, а дипломатов еще меняют. Меняют примитивно, как меняли в свое время кусок золота на алмаз-самородок. Того гляди, твой партнер по обмену выхватит у тебя кусок золота до того, как отдаст алмаз. Выхватит, и поминай как звали — только пятки блеснут! Процедура обмена, как ее определила современная практика дипломатов, в общем сводится к тому, чтобы предупредить этот побег. Впрочем, не будем голословны. Над пограничной рекой повис мост. Часовые, с каждой стороны по трое, выводят дипломатов к середине моста, точно к середине. Дипломаты, обремененные тяжелыми дохами и титулами, идут по мосту, с завидной легкостью отбивая шаг. Они достигают середины моста и становятся лицом к лицу. Да, они стоят сейчас друг против друга, будто часовые на смене караула. Команда — дипломаты делают шаг в сторону. Еще команда — два человека одновременно (одновременно!) делают шаг вперед. Не дай бог, один из дипломатов замешкался и запоздает сделать заветный шаг вперед: за линией окажутся два дипломата, свой и чужой! Чем черт не шутит, того и гляди, сорвется с места чрезвычайный посол, и поминай как звали!..
Завтра в полдень Литвинов узнает, что Петр будет у него еще на этой неделе. Только бы Тейлор сообщил ему эти новости, а Литвинов сумеет постоять за себя. В позиции англичан не все так просто, как кажется на первый взгляд. Если мы начнем с ними разговор об обмене, мы сразу отождествим правовое положение Литвинова в Лондоне с положением Локкарта в Москве. Локкарт арестован, следовательно, и правовое положение Литвинова должно быть таким же. Значит, тот факт, что переговоры начались, не означает освобождения Литвинова из Брикстона. Наоборот, этот факт предполагает, что Литвинов должен находиться в Брикстоне. поскольку взят под арест и Локкарт. Но в Москве переговоры об обмене могут вести те из англичан, которые не находятся под арестом, в то время как в Лондоне таких русских нет. А как же Петр? По существу, сегодня он уже начал эта переговоры. Нет. Петр должен отстраниться, начисто отстраниться от каких-либо переговоров по этому вопросу с Тейлором. В конце концов его правовое положение в Англии (ткацкие станки в обмен на лен и пеньку, только ткацкие станки!) не дает права на ведение таких переговоров. Расчет Петра прост. Пусть разговаривает на эту тему Литвинов. Именно это обстоятельство может заставить англичан освободить его. В своем нынешнем положении Литвинов лишен возможности вести переговоры и тем более сноситься со своим правительством — он узник. Значит, он должен быть освобожден.
