113
Белодед прибыл в Брикстон без четверти два.
Петр не преминул установить, что коридор, которым он шел сейчас, был и просторнее, и выше, и светлее того, которым они следовали тот раз на свидание с Чичериным. Впрочем, и комната, которой они закончили длинный путь, была похожа именно на комнату, а не на тюремный каземат, как тогда. Помимо обычных окон, из которых, к удивлению Петра, виднелось небо (судя по всему, этим достоинством в Брикстоне обладали не все окна), здесь были камня и люстра, большая, домовитая, которая за долгую свою жизнь висела, наверно, и над столом, застланным скатертью.
Вошел Литвинов, увидел Петра, протянул руки. Как-то мгновенно запотели очки. Литвинов снял их, достал платочек, протер. Сейчас очки почти сухи, да и голос свободен от волнения.
— Берите стул и идемте со мной. — Литвинов подходит к окну. Окно в отличие от стен не слышит, а может, он просто захотел воспользоваться возможностью и взглянуть на настоящее небо. — Все, что вы хотите мне сказать, — говорит Литвинов, — вы должны успеть произнести за сорок минут.
— Готов поступиться пятью минутами. Максим Максимович… в знак признательности.
— Вы щедры, — смеется Литвинов.
За жизнелюбивым смехом Литвинова трудно рассмотреть настроение. Без смеха ему нельзя: поступишься — погибнешь.
— Вы видели Ильича до отъезда?
Литвинов сказал «Ильича», точно хотел спросить, как он совладал с черным днем тридцатого августа.
— Я видел его за день до отъезда, — сказал Петр. — Он еще слаб, но быстро поправляется и полон надежд.
— Газеты пишут, что опасность не миновала, — сказал Литвинов.
— Миновала, — заметил Петр.
— Ну что ж, это весть добрая, — сказал Литвинов. — Теперь коротко: ваше мнение об европейской ситуации. Ваше.
Петр готовился к разговору по конкретно деловому вопросу, но отнюдь не по столь зыбкой и неясной проблеме, как общеевропейская ситуация. С чего здесь начинать и чем кончить?
— По-моему, у войны есть два конца, Максим Максимович. Первый: чистая победа союзников, чистая настолько, чтобы единолично ею воспользоваться и наказать Германию. Второй: Антанта делает Германию союзницей и обращает ее армию против революционной России.
Литвинов улыбнулся:
— Невероятно. Однако вы не исключаете и такой вариант?
— Я не думаю, чтобы союзники решили сохранить германскую армию даже после ее поражения, — сказал Петр. — Мы опасаемся альянса немцев с союзниками. Антанта еще больше боится союза немцев с нами.
— Значит, остается первый вариант? — спросил Литвинов.
— Да.
— Тогда как поведем себя мы? Не думаете ли вы, — спросил Литвинов, — что в этом случае мы обретем какие-то козыри?
— Да, наверняка, — ответил Петр.
— Но есть еще один вариант — третий, — сказал Литвинов. — Вы понимаете меня?
Пауза была короткой.
— Да, разумеется.
Сказав «третий», Литвинов имел в виду главный вариант — революцию.
— Все решится в течение этих шести недель, — сказал Петр.
— Может быть, даже четырех, — заметил Литвинов.
Подошел человек в форменной куртке служителя тюрьмы. Высокий, худой, с мглистыми сединами. Они у него были какими-то мглисто-синими, как синим было его лицо. Быть может, это цвет серых камней Брикстон призн?
— Господин посол, вы имеете еще двадцать минут, — сказал человек, почтительно поклонился я отошел.
— Благодарю вас, — сказал Литвинов и проводил его взглядом.
Петр отметил для себя: поклон человека в форменной куртке был весьма почтителен, и человек при этом сказал: «господин посол». Очевидно, сами слова «господин посол» должны были прозвучать в Брикстоне необычно.
Итак, в распоряжении собеседников оставалось двадцать минут, только двадцать, а до окончания разговора еще было далеко.
— У меня к вам будут три поручения. Очень прошу вас все хорошо запомнить, — сказал Литвинов и умолк, как показалось Петру, пытаясь сосредоточиться.
«Сейчас пойдут имена, названия улиц, номера домов», — подумал Петр. Новое русское посольство продолжало путешествовать по Лондону. Оно посещало банк и вокзал, ненадолго останавливалось у почтового окошка, делало короткую передышку на скамье в Гайд-парке, путешествовало в омнибусе по городу и, как может удостоверить Петр, не пренебрегало обширной и гостеприимной кровлей Брикстонской тюрьмы.
— Я прошу вас посетить дома… Вот адреса. Запоминайте…
Литвинов говорит. Каскад имен, названия районов Лондона, названия улиц, имена хозяев домов, наконец самих адресатов. Очень много номеров улиц, квартир. Каждое название и каждый номер Литвинов произносит раздельно, будто давая Петру возможность вцементировать номер и имя в память.
Вновь подошел человек с синими сединами.
— Господин посол, у вас еще десять кинут. — Его поклон был, как и прежде, подчеркнуто почтителен.
— Оказывается, мои достоинства и мои недостатки имеют точное измерение — Локкарт, — произнес, смеясь, Литвинов, когда человек отошел. Его смех, как, впрочем, и хорошо отутюженный костюм, и свежая сорочка, был спасительным в нелегком положении. — Я хотел сказать Тейлору: честное слово, я стою больше. Но ведь у них своя мера длины и своя мера веса.
— Но как я понял Тейлора, этот разговор не имел для него результата, — сказал Петр.
— Не только для него, но и для меня, — заметил Литвинов. — Тейлор уговаривал меня дать телеграмму в Москву прямо из Брикстона.
— Телеграмма, посланная вами из Брикстона, освободит их от необходимости освобождать вас из тюрьмы, — сказал Петр.
— Именно! — воскликнул Литвинов. — И это, разумеется, я не скрыл от Тейлора, но тот сделал круглые глаза. Коли ему хочется делать их круглыми, пусть делает. Кстати, какого вы мнения о нем?
Превыше всего именно твое мнение, даже, как сейчас, о Тейлоре. Он должен оценить твою способность видеть, анализировать, мыслить. Ему это необходимо, чтобы потом, когда он вспомнит этот разговор от начала до конца, правильно расставить акценты.
— Мне кажется, — сказал Петр, — что в разговорах с вами он похваляется положением в министерстве иностранных дел, а в разговоре с коллегами из министерства связями с вами.
Литвинов нахмурился. Что бойко — то мелко, — кажется, так когда-то сказал Литвинов. Петр сейчас видел, ему была не по душе фраза Петра. В этой фразе Литвинов мог рассмотреть претензию. В его вкусе другое: спокойное и рациональное.
— Как вы считаете, — спросил Литвинов, — можем ли мы рассчитывать на его лояльность? Или в нашем деле он сохранит нейтралитет?
Петр задумался: не слишком ли много задач для получасового разговора? Но можно ли рассчитывать на лояльность Тейлора? Нет, не на доброжелательность, а именно на лояльность. Если не рисковать ошибиться, можно обратиться к ответу, который при всех обстоятельствах будет верным. Надо сказать, что Тейлор сохранит нейтралитет. Погодите, но нейтралитет не синоним лояльности? Нет, пожалуй, нейтралитет меньше. Но ведь Литвинов спрашивает мнение Петра. Как полагает Петр, Тейлор будет лоялен, но практически эту лояльность не следует учитывать, нет расчета.
— Что будет практически, я представляю, — возражает Литвинов. — Меня интересует лояльность Тейлора как таковая. Есть она в природе?
— Скорее… есть.
— Он вас еще не приглашал к себе? Пригласит. Имейте в виду, что у семьи Тейлора… русские традиции. Сегодня это выражается в том, что именно в доме Тейлора собираются члены русского клуба во главе с сэром Джорджем Бьюкененом…
Подошел человек с синими сединами, показал на часы:
— Господин посол, ваше время истекло, но пять минут я могу взять на себя.
— Благодарю вас, мистер Кейк.
Но как Литвинов использует эти пять минут, которые великодушно предоставил ему человек с синими сединами?
— Послушайте, Белодед, все хотел вас спросить, какими пистолетами вы увлекаетесь? — спросил Литвинов. — Браунингами или кольтами? Если память мне не изменяет, вашей страстью были кольты?
Петр рассмеялся. Наверно, это характерно для Литвинова. В тот раз он запомнил эту деталь: дипломат, увлекающийся кольтами. В его сознании Белодед отождествляется с этой страстью.
— Нет, зачем же кольт и браунинг, сейчас есть великолепная машина смит-и-вессон, — заметил Белодед.
— И вы, конечно, были у лондонских оружейников и видели ее?
— Видел.
— И я увлекался когда-то оружием! Но об этом. — Литвинов помедлил, оглянулся вокруг, — в другой раз.
Они быстро пошли от окна.
— Вы видели этого мистера Кейка, который так любезно предоставил нам эти пять минут?
— Да, разумеется.
— Простая и верная душа, хотя и работает здесь не первый год, — произнес Литвинов, пытаясь обнаружить взглядом человека с сиянии сединами, который, видимо, на минутку вышел в коридор.
