Ему был неприятен этот маленький, худощавый боец, недавно переведенный из третьей бригады.
— Товарищ старшина, командир эскадрона идет! — сказал взводный Сачков.
Харламов подал команду.
— Ну как дела, Степан Петрович? — обратился он к старшине.
Харламов доложил, что во втором взводе ночью заболела лошадь, но теперь ей уже лучше.
— Ну и добре, — сказал Ладыгин, потрогав свои небольшие с проседью усики. — Что, заканчиваете?
— Так точно. Сейчас на водопой поведем.
— Ну-ну, ведите, а я пока по-стариковски на солнышке посижу. — Иван Ильич перешел на противоположную сторону улицы и присел на лавочке подле ворот.
— Мимо него потянулся эскадрон. Лошади шли, покачивая головами, лениво приволакивая задние ноги, — особенно спешить было некуда.
Вихров стоял на высоком крыльце дома, в котором помещался штаб бригады. Только что, как он слышал, прошел гомельский поезд. Приезда Буденного можно было ждать с минуты на минуту.
Испытывая сильное душевное волнение. Вихров уже раза три прошептал слова рапорта, когда на прямой широкой улице, выходившей на городскую площадь, показалась тачанка. Ездовой, раскинув руки, придерживал бежавших рысью серых лошадей, бойко перебиравших ногами. В тачанке сидели двое. В одном из них, в черкеске, Вихров сразу же узнал Буденного. Другой, небольшого роста, с мелкими чертами худого лица, был комбриг Деларм.
Придерживая шашку, Вихров спустился с крыльца.
— А я вас, товарищ командир, где-то встречал, — сказал Буденный, когда Вихров подошел к нему и представился.
— На Южном фронте, товарищ командующий, — произнес молодой командир несколько взволнованным голосом.
— Вот-вот… То-то я помню. — Буденный пристально посмотрел на него зеленоватыми глазами. — Ну что ж, объявите тревогу, — сказал он спокойно.
Вихров круто повернулся и направился в комнату, где помещался дежурный трубач.
— Тревога! — крикнул он.
Трубач вскочил и, споткнувшись на ровном месте, выбежал вон.
Тревожно-бодрые звуки разорвали тишину. Почти одновременно и на окраинах Речицы — послышалось словно бы тонкое комариное пение — эскадронные трубачи подхватили тревогу.
Поглядывая на Буденного, который с часами в руках стоял у тачанки, Вихров очень живо представил себе происходившее в эскадронах. Бойцы хватали оружие, бежали на конюшню, сноровисто седлали, взбодренные обычными в такие минуты голосами старшин, выводили лошадей на сборное место, садились, равнялись и в ожидании команды к движению оглядывали на себе обмундирование.
Держа в поводу двух лошадей, к крыльцу подъехал коновод комбрига Бондаренко. Это был видавший виды старый боец с белым шрамом на щеке.
— Что, не видать еще наших, товарищ дежурный? — тихонько спросил он Вихрова, дружелюбно поглядывая на него снизу вверх.
— Нет еще. Сейчас подойдут, — отвечал Вихров также тихо.
— И к чему бы это товарищ Буденный приехал?
Как к чему? Смотр делать.
— Смотр? Э, нет, товарищ дежурный, — сказал Бондаренко с хитроватой усмешкой. — Чую, что Семен Михайлович не для смотра приехал. Не иначе, как в поход нам идти. Вы слушайте меня, потому верно я вам говорю. Смотрите, вон у коней хвосты пушатся, а уж верней нет приметы.
— Да пока некуда идти, — заметил Вихров, с сомнением поглядев на лошадей и увидев (или это ему показалось), что у них действительно пушились хвосты.
Внезапно вдали послышался гул. Потом затряслась, задрожала земля. Гул все приближался, переходя в быстрый конский топот. В соседних домах дрогнули стекла. И в ту же минуту на площадь хлынула конница.
Колонну вел командир полка Кудряшов, худощавый человек лет тридцати. За Кудряшовым ехали два сигналиста и чубатый боец, который вез полученное еще от Калинина на польском фронте красное знамя со сверкавшей на солнце звездой. Два ассистента с обнаженными шашками бок о бок сопровождали его. Блестя трубами, скакал хор трубачей. За ними в густых облаках пыли, сотрясая воздух мощным топотом, неслись эскадроны. Всадники были в летних шлемах с двумя козырьками, красных рейтузах и в гимнастерках с тремя поперечными синими клапанами на груди, или «разговорами», как их тогда называли. Над эскадроном мелькали на пиках красно-желтые язычки флюгеров. Полк замыкали тачанки, санитарные линейки и обозные фуры.
Бондаренко подвел Буденному вороную лошадь командира бригады. Буденный проверил, хорошо ли подогнано стремя, немного прибавил и, взявшись за луку, легко сел в седло.
С крыльца хорошо было видно, как Кудряшов, салютуя выхваченной из ножен шашкой, пустился в галоп навстречу Буденному.
До Вихрова донеслись слова рапорта. Потом он увидел, как Буденный, отчетливым движением приложив руку к фуражке, поздоровался с полком и поехал шагом вдоль фронта.
— Что это он хочет делать-то? — соображал Бондаренко, увидев, что полк спешивается. — А-а! Коней будет смотреть.
Теперь Вихров имел возможность пройти к своему эскадрону. Он спустился с крыльца и, придерживая шашку, направился через площадь.
Прозвучала команда. Полк перестроился.
Буденный, сопровождаемый Кудряшовым и Делармом, пошел по рядам. Вдруг он остановился и, сдвинув широкие черные брови, стал оглядывать большую рыжую лошадь, которую держал под уздцы смугловатый боец.
Деларм сердито взглянул на Кудряшова, тот пожал плечами, и оба с выражением тревоги и озабоченности покосились на нахмуренное лицо командующего.
— Поднимите правую переднюю, — сказал Буденный бойцу.
Боец поднял ногу лошади. Буденный нагнулся посмотреть.
— Хорошо кована, — сказал он, выпрямляясь.
— У нас, разрешите доложить, ковка как следует быть поставлена, товарищ командующий, — повеселев, придерживая у козырька загорелую руку, бодро заговорил Кудряшов. — Сам чуть не каждый день проверяю.
Буденный ничего не сказал и направился дальше.
— А! Харламов! Здорово! — с радостным удивленаем сказал он, узнав старшину и останавливаясь подле него. — Что это ты так похудел?
— В тифу лежал, товарищ командующий. Всего две недели, как вышел.
— Ну, как живешь?
— Хорошо, товарищ командующий!
— Как отец?
— Живой. Письмо прислал. За вас спрашивает.
— Ну, кланяйся ему. Хороший старик… Да, а что-то я того кавказца не вижу? — Буденный оглянулся. — Толстый такой, пожилой. Ведь вы с ним одного эскадрона?
— Уволился он. По болезни. Стало быть, поехал домой.
Буденный испытующе посмотрел на Харламова.
— Та-ак… Может быть, и тебе домой хочется? — спросил он, прищурившись.
— Никак нет, товарищ командующий! Я еще послужу, потому как я полагаю про себя — я есть боец революции, — сказал Харламов.
— Молодец!
Буденный крепко пожал руку Харламову и, кивнув головой, направился дальше.
— И Латыпов тут?! — сказал он, задерживаясь около молодого бойца с рябоватым лицом, — Ну, как твой плащ тогда, так и пропал?
— Пропал, товарищ командующий, — блеснув косящими глазами, с виноватым видом ответил Латыпов.
По лицу Буденного пробежала улыбка.
— Хорошо, брат, что ты тогда мне не попался… Как он у вас, командир полка? — спросил Буденный, оглядываясь на Кудряшова.
— Хороший боец, — сказал Кудряшов.
— Хороший? Гм… Ну, значит, исправился, — заметил Буденный и, более не задерживаясь, прошел к следующему эскадрону.
— Латыпов, слышь, о каком плаще Семен Михайлович спрашивал? Ты что, потерял, что ли, его? А? — заговорили бойцы. — Скажи, Латыпов; скажи.
Рябоватое лицо Латыпова помрачнело. Он с досадой махнул рукой.
— Да ну вас, ребята. Пристали. Честное слово! Мало ли что когда было…
Было уже поздно, когда Вихров сменился с дежурства, пришел в эскадрон и по срочному вызову явился к Ладыгину.
— Нового ничего не слыхал? — спросил тот, пытливо глядя на Вихрова.
— Слышал. Командующий остался очень доволен… Сейчас он уехал в 62-й полк.
— И больше ничего?
— Нет. А что?
Иван Ильич прикрыл дверь и, понизив голос, сказал:
— Бригада в спешном порядке уходит в Баку.
— В Баку? — удивился Вихров. — Да там никогда конница не стояла!
— Ну уж не знаю. Таков приказ. Вечером грузимся в эшелоны… — Иван Ильич с участием взглянул на огорченное лицо Вихрова. — Да, дружок, твой отпуск, конечно, пропал. Ничего не попишешь. Дело наше — военное, — сказал он с необыкновенно добрыми нотками в голосе.
Слушая его, Вихров не мог и предполагать, что бригада уходит не в Баку, а на долгие годы в Восточную Бухару.
13
Уже несколько суток эшелон был в пути. Давно проехали Ростов. Подъезжали к Баку.
Военком второго эскадрона Ильвачев, переходя на остановках из вагона в вагон, всю дорогу ехал с бойцами.
Вчера вечером было объявлено, что полк прямым сообщением идет в Бухару. Естественно, что это обстоятельство породило много вопросов, и Ильвачеву приходилось терпеливо растолковывать все то, что он сам знал об этой далекой окраине. Наконец вопросы были исчерпаны. И только лекпома Кузьмича и трубача Климова, ехавших в этом же вагоне и беседовавших между собой, занимал вопрос, правду ли говорят, что в Бухаре очень жарко, а воды напиться негде.
