— Не только в деньгах дело, — возразил Сурнин. — Для его же пользы с сословием оружейников пуповины не обрезать, пока вполне на ноги не встанет. Не ровен час — отсюда выписали, туда еще не зачислили, а тут рекрутский набор или иная напасть. Как царскому оружейнику, ему ото всего льгота… Ну-с, кум дорогой, поговорили, подкрепился я, а теперь, раз от жены отпускную получил…
— Куда ж ты?
— Забыл? Нонче первый кулачный бой на Упе. Заводские с мещанами сходятся. Как такое зрелище пропустить? Цирк римский, гладиаторы наших дней…
— Разве в сию зиму еще не бывало? То-то мой Фома без единого синяка на роже ходит, — засмеялся Сергей Васильевич. — Вот увезу его отсюда, и сразу городской стороне важный ущерб нанесу.
— Да уж, твой Фома как в былине: «Где махнет, там улочка…» Таких в Англии на руках носят, из него новый Жаксон вышел бы, боксер прославленный. Каждый раз любуюсь, когда «звонаря» дает.
— Что за «звонарь» еще?
— Не знаешь? У кулачников тоже термины: в шею ударить — «блоху убить», в ухо — «дать звонаря», в живот — «гриба положить».
— Как хочешь, Алексей Михайлович, но здесь я против твоих возлюбленных англичан с их боксом, за наших неграмотных кулачников, — сказал Непейцын. — Там двое бьются для потехи сотен, которые глазеют, подзадоривают, заклады ставят, кто кому во сколько минут кости сломит. Наши же раз в неделю, в воскресенье, да и то зимой только, для разминки стенка на стенку…
— Хороша разминка! — развел руками Сурнин. — Вот и видно, что ты на сии зрелища николи толком не смотрел. А членовредительство, почитай, на каждом бывает. Но наше, спору нет, красивей и без денежных закладов. Однако азарту тоже довольно и городу всему развлечение, начиная с пролога, с поединка мальчишек, и до боя подлинного, остервенелого, кровопролитного. Были б у нас театры, как в столицах, или собрания, клубы какие, где в шашки, в шахматы, на бильярде сыграть, за разговором дружественным чаю, кофею в компании выпить, «Ведомости» почитать, дело б иное… Но даже для образованных людей такого нет, а для простолюдинов только церкви да кабаки. Еще в Туле нашей у мастеровых отдушина для внутренних сил исконная существует: поделки искусные на продажу — шкатулки, перстеньки, приборы письменные, вся та красота, на которую друг наш Павлуша посягнуть хочет, посадивши туляков на одну ковку ружей да сабель.
— Он только на время войны предлагает художество урезать.
— Будто так, но ежели завод производство расширит и норму на брата поднимет, то и после войны казна на том упрется. Может, и прав Захаво, но я туляк природный и вижу, насколько жизнь потускнеет, ежели времени на партикулярное не останется.
* * *
Через три недели после отправки рапорта в Петербург оттуда пришел по экстра-почте приказ об увольнении Непейцына от командования ротой «по прошению для определения к нестроевой должности с производством за отличие в подполковники» и о назначении на его место капитана Козлова. Одновременно был получен второй пакет, с грамотой на орден Анны 2-й степени, крестом и коротким письмом Аракчеева, где, поздравив с монаршей наградой, наказывал по сдаче роты тотчас ехать в Петербург за новым назначением, пока он, граф, не отправился в армию вслед за государем.
Такой оборот дела внушил тульским вестовщикам версию, будто граф вызывает старого товарища на более почетное и доходное место. Когда об этом говорили Непейцыну, он не возражал — пусть болтают что вздумается. Ему хотелось одного — поскорей уехать. Сдача «состоящего на командире» имущества, пересчет бесчисленных пуговиц и патронов, перемерка сотен аршин сукна, холста, унтер-офицерских галунов и прочего, перечисленного в ведомостях, заняли почти четыре дня. Не хватило двадцати ружейных кремней, сечки для артельной капусты да пары ношеных сапог, за которые выложил Козлову один рубль шесть копеек по казенным расценкам. Потом пришлось выйти проститься с выстроенной на плацу ротой. Непейцын знал, что его любят: никогда не бил людей и не пользовался их копейкой. Знал и то, что теперь все будет иначе. Но что сделаешь? Не его воля. Ставши перед фронтом, сказал три накануне вытверженные фразы: что благодарит за службу, просит служить так же и при новом командире, чтоб выпили нынче в обед за его здоровье. Под ответный крик солдат ушел с плаца с комком в горле. Пятнадцать лет с ними прожил, знает всех по именам… Эх, Аркащей — деревянное сердце, неужто так лучше стало?..
Оставалось сделать прощальные визиты. Кому же? Конечно, Чичериным — генерал всегда относился отменно хорошо. Потом Сурниным, Никеевым, Ставровским. К госпоже Куломзиной тоже заехать?.. Нет, отрезано и даже почти не болит. Удивительно! Месяц назад не мог ее дождаться, а с известия, как откупилась наличными от пасынка, что-то стало отсыхать… Но вот еще: заеду к Тумановской, обещаю в Петербурге навестить ее мальчиков в корпусе.
И потом, надо наконец написать дяденьке про отставку, производство и орден да чтоб не слал сюда зимний обоз с годовым запасом. Получит такое письмо и все обсудит с Моргуном у знакомой печки. В матушкином доме, как из Лук перебрались, Моргун с семьей живет… Был бы дяденька здесь, посоветовал бы, куда проситься. Смотрителем лазарета? Провиантских складов? Нет, к такому по-прежнему не лежит душа. Вот на пороховые заводы, в арсеналы…
Ох, и хламу накопилось в доме!.. А жил один, без семьи. Дважды думал тут о браке, и оба раза не вышло, хоть по несхожим причинам. Значит, судьба бобылья, вроде дяденькиной…
* * *
За два дня до назначенного отъезда, в воскресенье, после обедни Фома отпросился на последний кулачный бой, и Непейцын сначала не думал выходить из дому. Обязательные визиты все сделаны, а в январе скользко — долго ли до греха? Часа два занимался разбором ящиков своего стола. Похоже, как перед выпуском из корпуса. Только теперь сберегаемых вещей еще меньше.
Входили Филя с Ненилой, спрашивали, что отправить в то место, куда назначат, а что в Ступино или продать. Одних самоваров туляки надарили шесть штук… От таких разговоров взяла скука, решил сходить к Тумановским. Вечером там гостей встретишь, а сейчас самое время для короткого прощального визита. И дойти недалеко.
Слуга в прихожей Тумановских вскочил, отложив какое-то шитье.
— Яков Яковлевич дома?
— Их нету-с.
— А барыня?
— Позвольте шинель-с.
— Ступай, доложи прежде.
— Просить велели, если пожалуете, как в окно вас видели-с.
Екатерина Ивановна сидела в гостиной рядом с Любочкой. У обеих на коленях — одинаковые круглые пяльцы. Девочка встала и сделала реверанс гостю. Хозяйка указала соседнее кресло.
— Очень рада, Сергей Васильевич, что проститься пришли, — сказала она, как всегда просто и естественно. — Нам очень жалко, что вы уезжаете. Яков Яковлевич не раз вспоминал, как вы его приветили и разом ввели в здешнее знакомство… Любочка, распорядись подать чаю да зайди в детскую, посмотри, что няня с сестрицами делают… Вы не знаете еще, где будете далее служить?
Непейцын начал излагать свои предположения, но она прервала:
— Простите, я хочу вам сказать, пока Любочка не воротилась, что мой батюшка до самой кончины вас добром поминал.
— Ваш батюшка? — удивился Непейцын. — Где же он знал меня? Представьте, я не раз гадал, на кого вы похожи.
— Вам просто его вспомнить на ум не приходит… Он служил старшим писарем в седьмой экспедиции Военной коллегии.
— Иван Назарыч? — воскликнул Непейцын.
— Значит, и вы его помните! — просияла Екатерина Ивановна.
— Еще бы! А вы та самая девочка, что конуру для собаки с окошком заказали и дом в розовый цвет выкрасить просили?
Тумановская отложила шитье:
— Господи! Такое разболтали, и вы запомнили! А я хотела сказать, что у нас общий учитель был.
— Как же, Григорий Иванович Полянский.
— И его помните! Как хорошо, право, как хорошо, Сергей Васильевич! — Она, как девочка, покраснела от радости.
— Жив ли он?
— Помер давно. Лет, верно, двенадцать уже. Все от вина.
— А Иван Назарович когда же?
— Четвертый год пошел с декабря.
— А матушка?
— Она жива, слава богу. Вскоре надеюсь сюда ее выписать. — Последняя фраза прозвучала неуверенной скороговоркой.
— А усадебка та, на Выборгской, у Сампсония?
— Хотел Яков Яковлевич продать ее, когда батюшка помер, но я упросила, чтоб Любочке в приданое. Продать ведь всегда можно…
— Конечно. А я хотел вам предложить, не надо ли чего вашим кадетам передать, отвезти. Я бы охотно сам зашел, повидал их.
— Ах, буду вам так благодарна! Я посылочку приготовлю, их печенья любимого. Небольшую, вас не затруднит.
— Да нет, можно и побольше, в моем возке места хватит. Собираюсь выехать во вторник, пораньше, а завтра вечером человека за посылкой пришлю. И, если хотите, отпишу потом, как нашел мальчиков. Ведь мы с братом также в корпусе совсем одни были.
