До темноты Ванюшка шел по дороге, потом забрался в овин и там, зарывшись в солому, провел ночь. Утром поел и двинулся дальше.
Планов у Ванюшки никаких не было. Из дому его выгнали упрямство и желание доказать отцу, что он, Ванюшка, хозяин своего слова. Смутно представлялось ему, что он уйдет подальше от города, наймется в работники к какому-нибудь подьячему и тот его обучит грамоте.
В таких мечтах Ванюшка шел да шел, отщипывая куски от каравая, запрятанного в сумку, и не заметил, как свернул с дороги на тропинку.
Тропинка была вначале широка и хорошо утоптана, но чем дальше, тем становилась уже, заснеженней. Ванюшка еле волочил ноги и все ждал, что вот-вот появится деревня. Но деревни не было; к вечеру он оказался в глухом лесу.
Он долго и растерянно блуждал по сугробам. С неба сквозь тонкие, прозрачные облачка светила луна, заливая серебром высокие, убранные снегом сосны. Лес миллионами недружелюбных блесток-глаз смотрел на одинокого затерянного путника, загораживал ему дорогу, хватался за него руками-ветками.
Ванюшке чудились волки, медведи; он звал на помощь. Ответа не было. Снег хрустел под ногами мальчика; ему казалось, что за ним кто-то идет, невидимый и враждебный.
«Это леший меня водит!» — думал Ванюшка.
Он в отчаянии готов был повалиться в сугроб, но вдруг на его замирающий зов послышался человечий отклик. Ванюшка бросился на голос, крича и плача от радости.
Через несколько минут Ванюшка встретился с высоким, плечистым охотником в тулупе и ушастой шапке.
— Счастлив ты, что со мной встрелся, — сказал мужик. — Место тут глухое, дикое… Идем!
Охотник вскинул на плечо фузею и повел мальчика лесом. Шли долго. Чем дальше, тем чаще Ванюшка клевал носом и спотыкался. Кончилось тем, что охотник взял мальчика на руки.
Он принес его, сонного, в охотничью избушку, затерявшуюся среди густых елок.
Влезая с ношей в низенькую дверь, охотник споткнулся, и изнутри послышался веселый голос:
— Ого! Ты, Илья, верно, косулю подстрелил?
— Косуля эта о двух ногах, дядюшка Акинфий! — рассмеялся в ответ Илья Марков.
Больше трех лет прошло с тех пор, как встретились Илья Марков и Акинфий Куликов. Они провели эти годы не расставаясь. В теплое время бродяжничали, жили охотой и рыбной ловлей, а на зиму нанимались в работники к зажиточным мужикам.
В этом году друзья задержались в лесу, благо охота была хорошая, а избушка, на которую они случайно натолкнулись, теплая. На следующее утро они как раз собирались двинуться под Звенигород к знакомому крестьянину, у которого рассчитывали прожить до весны.
Илья заботливо стащил с мальчугана тулупчик и валенки, уложил его на нары, укрыл, а тот продолжал крепко спать.
— Вишь умаялся, бедняга, — с доброй улыбкой промолвил Акинфий. — А батька с маткой, чай, убиваются: «Куда наш сыночек запропал?» Разбудить бы его да порасспросить…
Но растолкать Ванюшку оказалось невозможно, пришлось расспросы отложить до утра.
А утром Ванюшка едва открыл глаза и взглянул на Акинфия, возившегося у печурки, как сразу узнал его.
— Дядя Акинфий! — радостно закричал он.
Акинфий изумился.
— Да ты как меня, малец, знаешь?
— А разве не ты летом в Москву приходил лису продавать? Еще у нашего костра сидел да Егорку Маркова допытывал, не стрелецкий ли он сын?
Теперь пришел черед изумиться Маркову. Он подскочил и со стоном рухнул на лавку, ударившись головой о балку низкого закопченного потолка. А потом, забыв боль, затормошил мальчугана:
— Егорку?! Да нешто ты знаешь его?
— Как не знать, мы — соседи! — солидно молвил Ванюшка.
— Дядя Акинфий, как же это так? — с укором обратился Илья к другу. — Как же это ты до правды не дознался?
Акинфий сконфуженно почесал затылок.
— Да, видишь ли, дело-то какое… Ведь он мне наврал, бесенок. «Из посадских, говорит, я…» И прозвище не сказал.
— А это его бабка Ульяна подучила. Боится, как бы не завинили их, что они из Москвы в Тулу не съехали, — объяснил Ванюшка.
— Промашка, большая промашка вышла, — бормотал Акинфий. — Вот поди ж ты. И обличье, и звать Егоркой… Вот же, лукавый бесенок!
— Не сокрушайся, дядя Акинфий, вины твоей нету. Ладно, хоть теперь все дело раскрылось. Так ты, — обратился Илья к мальчику, — с маленьким Егорушкой приятель?
— Тоже, маленький! — обиженно проворчал Ванюшка. — Ростом меня повыше будет. Навигацкой школы ученик, в кафтан с позументом обряжен, фу-ты ну-ты!
— У нас все живы-здоровы?
— Живут, чего им деется? Об тебе ежедень вспоминают. Мамка твоя ревет…
Илья печально покачал головой:
— Такая уж судьба нам с ней вышла — врозь жить. Ты у наших часто бываешь?
— Вона!..
Во время своих скитаний Илья слышал о том, что семьи московских стрельцов расселены по разным городам, и потерял надежду когда-либо увидеться с родными. Неожиданная встреча с Ванюшкой принесла ему радость, которую невозможно выразить словами. С чувством огромного облегчения узнал Марков, что его бегство не принесло непоправимых бед семье, что мать, бабка и маленький Егорушка живут в Москве. Он с благодарностью слушал несвязный рассказ Ванюшки о помощи, оказанной его семье сапожником Семеном. Илья посадил Ванюшку на колени и не мог насмотреться на круглое, румяное его лицо.
— Да будет тебе! — вмешался наконец Акинфий. — Толку-то у тебя, Илья! «Жива ли коза Белянка да не пропал ли старый кот?..» А как малый попал в эту глухомань, да еще в ночную пору, о том и не домекнулся спросить!
— И то! — сконфузился Марков.
Ванюшка рассказал, как и почему он убежал из дому.
— Так-то… — задумчиво протянул Акинфий. — Рано, рано, Ваня, покинул ты родительский кров… Что ж, податься-то куда думаешь?
— Хочу к доброму человеку в батраки наняться. К такому, чтобы и грамоте обучил и в люди вывел.
Илья мрачно покачал головой:
— Выдумал тоже! Хозяйскую доброту ищет!
Акинфий невольно улыбнулся:
— Эх ты, глупое чадо, неразумное! — былинными словами сказал он. — Где ты лучше житье найдешь, чем под крылышком у родной матушки? Будь ты сирота, взяли бы мы тебя по свету пути топтать. А сейчас вот мой благой совет: вернись, Ваня, домой!
— Не хочу! — упрямо ответил мальчик. — Меня тятька в школу не отдал!
— Ведь он хлопотал?
— Хлопотал… — тихо согласился Ванюшка.
— Видишь, — сказал Акинфий, притягивая к себе мальчика. — Не всякое хотенье сбывается. Мы с Ильей, может, в бояре хотели бы попасть. В карете шестерней по дороге катить, да чтоб перед нами скороходы бежали, покрикивали: «Расступись с пути, честной народ! Бояре Акинфий Куликов да Илья Марков к царю на совет спешат!»
Нарисованная Акинфием картина Ваню рассмешила.
— А мы вишь заместо того по трущобам бродим, от боярской расправы спасаемся. Ты вот, Ваня, родную семью бросил, а отец, поди, всю Москву обрыскал, сына искамши. Али тебе Илюха не пример? Сам говорил, как по нем мать горюет, а уж больше трех годов прошло… То-то, детки, не жалеете вы родительского сердца. Небось и по тебе мамка голосит, слезами обливается.
Ванюшка разрыдался:
— Пойду домой!
— Вот и хорошо! Вот и ладно, ласковый! — обрадовался Акинфий и погладил мальчика по голове. — За это тебе в жизни счастье будет. Что ж, Илюша, передавай домой поклоны. А может, и сам захочешь родных навестить?
Илья угрюмо покачал головой:
— Пути мне к дому заказаны… Первый встречный пристав заберет, сгниешь в тюрьме, коли головы не сымут. Кланяйся, Ваня, нашим, да и своим батьке с маткой не забудь поклон передать. Скажи всем: жив, мол, Илья Марков, бродит по свету, вольную волюшку разыскивает!..
Все трое покинули избушку и пошли к большой дороге. По пути Илья рассказывал Ванюшке о своих скитаниях с того дня, как убежал из Приказа.
— Слушай меня, Ваня, да крепко помни, чтоб на Москве до слова пересказать. Не позабудешь?
— Не…
Вдали завиднелось село.
— Ну, Ваня, — сказал Акинфий, — прощай, сынок! Нам в село заходить не с руки: может, там царские шпиги рыщут… А ты смело иди! Коли тебя спросят, говори: я, мол, от тятьки отстал.
Акинфий и Илья обняли, поцеловали Ванюшку. Он потуже подтянул пояс и зашагал к Москве.
Илья долго смотрел вслед мальчику. Так сумрачно и тоскливо было на душе у парня, точно он второй раз прощался с родным домом.
* * *
Ванюшка Ракитин вернулся домой после четырехдневной отлучки. Семен, встретив сына, уже поднял было руку для удара, но подумал — и опустил ее.
— А я Илью видел! — были первые слова мальчика.
— Какого Илью?
— Да Маркова же! — вскричал Ванюшка, удивляясь недогадливости отца.
— Где ветрел?
— В лесу. Ночью. Заплутался это я, бреду по сугробам…
— Стой! — Сапожник накинул шубенку. — К Аграфене бежим! Скорее!
